— Вам все равно, — кричала Тамара Ивановна в ответ, — вы молодые, а мне через год на пенсию. Тридцать пять лет работаю, а пенсия будет на бутылку молока с черным хлебом. А еще надо за квартиру платить и дочку хоть раз в год навестить. Ты же мне билет до Мурманска не оплатишь.
— Мамаша, я куплю вам билет до Мурманска и даже до Владивостока. Только не мешайте, — кричал Семаго.
— Раньше я и сама до Мурманска билет могла купить. При Брежневе… И зять мог. Он на флоте служил. Им хорошо платили. Куда хочешь летали. В Ленинград на субботу-воскресенье летали. Военным хорошо тогда платили. А теперь чего он может? Себя прокормить не может, не то что билет теще купить.
Сотрудницы еще какое-то время пытались остановить Тамару Ивановну, но сделать это оказалось невозможно. Ее желание проанализировать социальное положение в стране и достучаться до будущих депутатов было сильнее доводов вождя и коллег по работе.
Начатое дело до конца довести не получилось. Раздраженный Вольфрамович покинул темную комнатку. Журналистам он сказал историческую фразу:
— Государству сдать сперму не удалось, придется по-прежнему делать это в частном порядке.
Избирательная кампания набирала обороты. По указанию вождя Леша Берия и Саша Героин прописались на телевидении и покупали все свободное эфирное время. Они приходили на телевидение в девять утра и уходили в двенадцать вечера. Целый день следили за тем, не отказались ли какие-нибудь аграрии от положенного им платного времени. А конкуренты часто отказывались. И вообще, кроме Леши и Саши на телевидении не дежурила ни одна команда из других партий. Все общались по телефону и через факсы. А Леша и Саша курили с людьми в курилке, вечером совместно распивали с журналистами крепкие спиртные напитки, ночью на партийных машинах развозили некоторых чересчур подгулявших по домам. Консерваторов поэтому на телецентре полюбили. Вождь звонил регулярно, по пять раз в день, интересовался, не появилось ли какой новой возможности выступить. Если такая возможность появлялась, он приезжал моментально.
Семаго выступал в разных программах, детских и взрослых, коротких и длинных, платных и бесплатных. Он рассказывал истории, шутил, травил анекдоты. Впрочем, Владимир Вольфрамович не только рассказывал анекдоты, но и говорил о серьезных вещах. О том, что Россия потеряла ориентиры и никто не знает конечных целей, о том, что демократия в России не получится, ибо при демократии десяток богатых территорий не захотят кормить остальных, а остальные сами не прокормятся, потому что у них ничего нет, кроме суровой зимы и засушливого лета.
Но особо сильно он напирал на демографию, на то, что бабы прекратили рожать, а раз так, то у государства нет перспектив. «Ваши дети будут говорить по-китайски», — заявлял вождь, вызывая шок телеаудитории. От демографии и сухой статистики вождь поворачивал к теме брака и любви, а апофеозом этих рассуждений стала лекция о сексуальных отношениях. Ее Семаго прочитал в ярко-красном пиджаке. Идея о пиджаке пришла ему неожиданно в машине уже по дороге на телецентр.
— Нельзя выступать в моем сером цековском костюме, — вдруг сказал он Леше Берии, который ехал с ним вместе, — у тебя нет красного пиджака?
— Нет, — ответил Леша, — и потом, у меня размер не ваш.
— Может, у знакомых есть?
— Осталось двадцать пять минут до эфира, мы не успеем.
— Успеем-успеем. Кому же позвонить?
Леша вдруг вспомнил про приятеля, жившего, на счастье, в двух шагах от Останкино. Приятель, опять же на счастье, оказался дома, и у него был красный пиджак.
Сцена изъятия пиджака длилась секунд тридцать. Вождь ворвался в квартиру как ураган.
— Ну, давайте, — закричал он ошалевшим хозяевам, — показывайте ваши богатства.
Семаго залез в шкаф, вывалил оттуда костюмы, извлек красный пиджак, который оказался чуть-чуть великоват.
— Ничего, ходить же в нем по улице я не буду. А за столом посидеть пятнадцать минут можно, — постановил вождь, надевая пиджак. — До встречи в эфире.
Встреча в эфире началась через считаные минуты.
— Сегодня вечер пятницы. Можно было бы поговорить о большой политике или большой экономике, — обратился Семаго к зрителям. — Но мы не будем этого делать. Мы поговорим о большой любви и большом сексе. Сегодня я хочу, чтобы остались у телевизора те, для кого это имеет гораздо большее значение, чем все остальное. Это наша молодежь, студенты и подростки, солдаты, мечтающие о встрече с девушкой, заключенные, которые месяцами не видят женщин, матросы, уходящие в долгие рейсы, геологи, матери-одиночки и все те, кто по разным причинам оторван от нормальной половой жизни. Я не хочу сегодня говорить для тех, у кого с этим все нормально, тех, у кого под боком всегда партнер или партнерша. Переключитесь, пожалуйста, на другой канал. Сейчас, по-моему, идет хороший американский боевик, тридцать три убийства в минуту. Я жду…
Вождь замолк. Страна замерла. Хозяин красного пиджака налил себе стопку водки и позвонил приятелям, чтобы они срочно глядели на вождя. Те, кто успел поглядеть, больше в этот день телевизор не включали. Переваривали. Хозяин красного пиджака пришел в себя только после телефонного зуммера. На трубке был Леша Берия.
— Мы сейчас заедем. Завезем пиджак, — сказал Леша.
— Не надо пиджака, — ответил хозяин. — Это подарок… Забирайте… Для истории.
У хозяина было твердое ощущение, что он попал в историю, но вот в какую, этого он еще не понял.
Успехи вождя в телеэфире не остались незамеченными. За ним стали следить. Пока не очень пристально и пока без тревоги. Скорее с легким раздражением. Мол, нашелся клоун. Но первые проблемы уже начались.
Например, на большом заводе под Москвой начальство запретило встречу вождя с трудовым коллективом. При этом еще утром встречу администрация подтвердила, а днем, когда кортеж из пяти машин подъехал к воротам, охранник объявил, что встреча отменяется, без объяснения причин. В заводоуправлении к телефонам никто не подходил. Короче, не только не пустили, но еще и решили унизить. Окружение смотрело на вождя, готовое в любой момент взять ворота приступом.
— Может, того… свяжем этого попугая, — сказал Вова Орел, имея в виду охранника.
— Дорогой друг, почему вас всегда тянет на мелкое хулиганство? — ответил Семаго. — Неужели за годы работы в партии нельзя перейти к хулиганству крупному? Наши действия должны быть точны и неожиданны. Здесь есть поблизости овощной магазин?
— Наверное, есть. Это же нормальный поселок, — пожал плечами Вова. — А зачем нам овощной?
— Нам не нужны овощи, нам нужны ящики, дорогой товарищ. Из ящиков мы соорудим трибуну для митинга. Езжайте, обрадуйте местных продавщиц мелкими чаевыми.
Трибуну соорудили за пятнадцать минут. Вова Сокол, в неизменно белом костюме, увешанный золотыми цепями, поблескивая бриллиантами на мизинце, оказался быстрым и ловким строителем. А на девушек из магазина он вообще произвел неизгладимое впечатление. За ящики даже не потребовали денег. Все прошло на улыбках и шуточках.
Вождь забрался на трибуну вовремя. Как раз закончилась смена. Толпа вышла за заводские ворота.
— Вы меня знаете, — начал вождь. — Я — лидер Консервативной партии Семаго Владимир Вольфрамович.
— Знаем, — кричали из толпы. Но кричали как-то вяло и настороженно.
— Вы спросите у меня, что я сумел сделать в политике? — кричал вождь. — Спросите у меня, что я сумел сделать в политике, и я вам отвечу.
— Действительно, что ты там делаешь? — заорали из толпы.
— Отвечаю. Я ни х… не успел сделать в политике.
Люди на митинге пришибленно замолчали. Кое у кого изо рта вывалились папиросы.
— Вы спросите меня, почему я не х… не сумел сделать? Отвечаю. Мне не дают ничего сделать. Не даете вы, — резко выдал Семаго. — Потому что вы не даете мне голоса на выборах. Без этих голосов я не смогу иметь фракцию в парламенте и не смогу бороться за ваши интересы. Вы ведь хотите жить в нормальной стране. Значит, голосуйте за человека, который никогда не спит. Мне не нужен сон. Я двадцать четыре часа готов носиться, чтобы вы жили в нормальной стране, ели нормальную пищу, нормально работали и нормально веселились. Но мне мешают. Всюду враги. Везде агенты вражеских разведок, предатели, пособники. Они плетут сети, в которые попадают доверчивые наши граждане.
Тут вождь убедительно описал картину масонского заговора, о котором не раз читал в свое время в брошюрах, продаваемых на выходах из метро. Напряжение нарастало, участники митинга наполнялись чувством справедливого гнева по отношению к неприятелям России. В момент наивысшего эмоционального кипения совершенно вовремя появилась милиция. Люди в форме стали объяснять, что митинг проводится без разрешения. Началась легкая потасовка. Поднялся шум, гвалт. Набежали бомжи, юродивые, таджики с малыми детьми. В общем, среда родная для вождя. Хозяева завода пришли последними и очень пожалели, что послушали кого-то и не пустили вождя на территорию. «Там бы мы хоть проконтролировали, — сказал директор главному акционеру. А здесь черт знает что…»
После криков «инвалида-то не толкайте» толпа обрела требуемую агрессивность. Призвав к мирному разрешению всех споров и к уважению органов правопорядка за их нелегкий и опасный труд, вождь сел в машину и под мощный рев митинга покинул поселок. Людей же растаскивали до двенадцати вечера. Они еще долго стояли, о чем-то спорили, ругались, пили водку, матерились, а кто-то покупал у цыган дурь.
Быстрые и впечатляющие митинги без всякой предварительной организации, кружение по стране на пароходах, машинах, маленьких самолетах и вертолетах, иногда даже на лошадях и, конечно, яркие выступления по телевидению принесли свои плоды. Вождя начали реально опасаться конкуренты.
Леша Берия заскочил в кабинет вождя взволнованный.
— Мне только что позвонила моя подруга с первого канала. Им поступило указание нас душить. До конца дня она должна дать свои предложения.
Семаго забегал по кабинету.