— Хорошо, не министром МВД, пусть будет председателем Центробанка. Полчаса, пока бреет и делает укладку, можно поговорить о курсе валют. Время же есть.
Официантка Катя стояла неподвижно, боясь помешать полету мысли.
— Я люблю, к примеру, чебуреки. Пусть мне их готовит прокурор, — рассуждал Семаго. — Возьмем какого-нибудь беглого узбека, который без паспорта носится. Узбеки отлично готовят. Заодно служит прокурором. Написал ему утром на салфетке фамилии. Днем он уже посадил, кого надо. Вечером пришел готовить чебуреки и доложил: «Против таких-то возбуждено уголовное дело, они арестованы, шансов у них нет». И накрывает на стол. Ладно, иди, Катя, отдыхай. Работа на нас потребует от тебя полного напряжения. Мы высосем у тебя все, — страшно сказал вождь.
Катя убежала. Взгляд вождя поймал знаменитого артиста — комика Мазанова.
— Иди-ка сюда, друг мой, — громко заявил Семаго.
— Вы мне? — отвечал Мазанов.
— Тебе, тебе. Видишь ли, приятель, нашему будущему режиму срочно потребуются политзаключенные. Причем не какие-то сумасшедшие диссиденты, которые десять лет не мыли голову и не брились, а солидные, холеные красавцы типа тебя.
Можно было ожидать, что Мазанов проявит свой любимый зрителями юмор и ответит красиво, но он вдруг занервничал и заверещал, будто его уже вяжут люди с Лубянки:
— Мы еще посмотрим! За нами тоже есть силы! Мы так просто не сдадимся!
— Господин Сокол, — отреагировал вождь, — запишите товарища в наш черный список под номером один.
— Не многовато ли ему будет… под номером один? Может, шестым поставим, — сказал Вова, брезгливо оглядывая Мазанова.
— Я сказал первым, значит первым. Нам нужны шумные аресты. Чтобы написали в западных газетах: «Консерваторы душат интеллигенцию».
— Внимание, передаем информацию об итогах голосования в Свердловской области, — возвестил диктор.
Публика примолкла в ожидании. Пробежало несколько минут. Экран был чистым.
— Уважаемые господа, — неуверенно сказал диктор. — К сожалению, мы не сможем объявить результаты из-за сбоя в работе компьютера.
— Что за чушь! Опять сбой в компьютере! — заревел Вова Сокол.
— Неожиданный поворот, — поднял брови Конрад Карлович.
Дальше все развивалось абсолютно хаотически. Люди бессмысленно передвигались, пили, курили. Какие-то болваны даже танцевали. Телекамеры удалились, экран потух, объявлений больше не делали. Леша Берия, изрядно подогретый, поймал телевизионную Лену — сподвижницу Игорька и что-то ей активно рассказывал. Проснулся Леша уже у себя на даче, оттого, что Лена толкала его в бок.
— Слышишь, только что передали, что вы выиграли выборы. Официально передали, — говорила она.
— Ну и что теперь делать? — спросонья отвечал Леша. — Застрелиться нам теперь? Ну, выиграли… Водички лучше принеси.
Глава 7.Последний вице-спикер
— Вы мерзавец! — кричал Конрад Карлович. — Откуда вы его взяли?
— Я что, специально? Я во вьетнамцах не разбираюсь, — огрызался Вова Сокол. — Шеф сказал быстро найти. Я и попросил ребят.
— Попросил ребят… Безобразие. Что мне теперь делать? Я депутат Госдумы. У меня подорвана репутация, — психовал Конрад Карлович.
— Я тоже депутат Госдумы, — отвечал Вова.
— Какой вы депутат? Если бы не партия, вы бы мешки на станции разгружали или торговали бы пивом.
Ругань продолжалась уже полчаса. Дело разворачивалось в кабинете вождя, который теперь служил заместителем Председателя Госдумы, говоря по-модному, вице-спикером. Под началом Семаго теперь была целая фракция. Вся тусовка — от Леши Берии до Вовы Сокола — стала депутатами и переехала из губернии Черные Грязи в Москву.
А ругались Конрад Карлович с Соколом вот по какому пустяковому поводу. Накануне своего официального визита во Вьетнам вице-спикер Семаго приказал провести какую-нибудь яркую провьетнамскую акцию. Партийцы долго думали, какую именно акцию затеять. Неожиданно вождь поддержал идею Чеховского — усыновить вьетнамского мальчика. И что еще более неожиданно, усыновителем согласился стать Конрад Карлович. Мальчика обеспечил Вова Сокол — через знакомых бандитов пацаненка отловили на вьетнамском рынке. Акция получилась хорошая, шумная, в духе консерваторов. Фото вьетнамского мальчика и гордого Конрада Карловича обошли обложки цветных журналов. Даже телепрограмма «Время» не прошла мимо, рассказав о замечательном случае. Во вьетнамском посольстве устроили фуршет. Вождь остался доволен — операция состоялась.
Но дальше произошло неожиданное. По возвращении из командировки во Вьетнам, где он сопровождал вождя, Конрад Карлович обнаружил собственную жену в полуобморочном состоянии. Оказалось, что всю неделю пребывания в квартире своего нового папы-депутата вьетнамский мальчик вел себя исключительно скверно. Он ничего не делал, часами курил на балконе, плотно жрал и пытался прижать к постели жену Конрада Карловича — женщину осеннего возраста. На требования пойти учиться и работать отвечал отказом, мотивируя это тем, что он теперь идеологический символ и партия обязана его содержать. Конрад Карлович попытался разобраться в происходящем и вдруг выяснил страшную вещь: мальчику не четырнадцать лет, как думали, когда его брали, а целых тридцать. Ну кто понимает во внешности вьетнамцев! Маленький, щуплый, голос тонкий — кто разберет? Потом только Конрад Карлович разглядел, что у мальчика желтые, прокуренные зубы. Впрочем, разве у четырнадцатилетних сейчас не бывает желтых, прокуренных зубов!
Всю силу своего праведного гнева Карлович обрушил на Вову Сокола. Вова отбивался как мог. В итоге Карлович настучал Вольфрамовичу, и вождь решил провести разборку в своем кабинете с участием, конечно, обеих конфликтующих сторон.
— Что прикажете делать? — кричал Карлович. — Этот желтый мерзавец пристает к моей жене. И все из-за вашей глупости, из-за отсутствия у вас элементарной образованности и культуры.
— Кому нужна твоя жена? — зудел Вова в ответ. — Тоже мне звезда…
— Вы еще и хамите. Он еще и хамит. Владимир Вольфрамович, я прошу оградить меня…
Вождь слушал ругань своих подчиненных вяло, без всяких эмоций. Потом он тихо сказал:
— А где желтый мальчик?
— Дома сидит. Он никуда идти не хочет, — ответил Конрад Карлович.
— К жене к его пристает… — прыснул Вова.
— Я бы попросил… Владимир Вольфрамович, ну оградите меня, пожилого, заслуженного человека, от оскорблений…
— Застуженного в нескольких местах… — не останавливался Вова.
— Вот что, — заявил вождь. — Приведите мне мальчика. Я не могу без мальчика. Мне нужно посмотреть…
Через двадцать четыре часа в том же кабинете собрались те же и мальчик.
— Ты почему работать не хочешь? — спросил мальчика вождь.
— Халесий лабота лапотать хацю, плахой лапота не хацю, — сказал мальчик.
— Вот видите, — закричал Конрад Карлович, — он мне это каждый день говорит.
— А хорошая работа — это что? — допытывался вождь.
— Халесий лапота — телевизер говолить, плахой лапота — мешки таскать.
— Значит, мешки таскать ты не любишь, — покачал головой вождь.
— Не любю… — подтвердил желтый мальчик.
— А в телевизоре выступать любишь?
— Любю…
— Так… — воскликнул Семаго, — попрошу освободить помещение. Хочу пообщаться с вьетнамским товарищем один на один.
Вова с Конрадом Карловичем вышли. Через три минуты вождь выскочил из кабинета в приемную с криком:
— Срочно врача. Человеку плохо.
Вова с Карловичем вбежали в кабинет первыми. Мальчик закрывал своим кулачком окровавленный нос.
— Надо же… Неожиданно пошла кровь из носа, — шумел вождь. — Последствия химических боеприпасов, примененных американскими империалистами. Ну-ка посмотри на меня. Сейчас ничего…
— Да-да, — кивал мальчик.
— Вот, а вы морочили нам голову. — Семаго зыркнул на коллег. — Прекрасный парень. Прекрасно все понимает. Согласен на любую работу. Будет клеить листовки на морозе. Будешь клеить листовки, терпила?
— Буду, буду, — испуганно отвечал вьетнамец.
— Молодец. У нас один активист недавно отморозил себе руки. Мог устроить костер из партийной литературы, чтобы обогреться, пока ждал автобуса, но не посмел этого сделать. И в итоге потерял конечности.
— Нижние или верхние? — сострил Сокол.
— Прекратите ваши идиотские шутки. Речь идет о партийном герое, — запищал Конрад Карлович.
— Ну ты, друг вьетнамцев, помолчи.
Вождь заулыбался. Ему, как обычно, нравились внутрипартийные схватки.
— Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я прошу вашего вмешательства, уважаемый Владимир Вольфрамович.
— Ты по любому поводу требуешь вмешательства шефа. Тебя, может, в сортир на руках носить? Барин, блин… Герой вьетнамской войны, — шипел Вова.
— Нет, вы послушайте… Сам привел мне его… И теперь издевается. Я больше терпеть этого не буду… — Конрад Карлович бросился на Вову. От неожиданности тот потерял инициативу. Очнулся Вова уже на полу. Конрад Карлович стоял над ним и трясся от злости. Эффект внезапности прошел. Сокол вскочил. Еще какие-то секунды, и он бы жестоко наказал за вероломство ветерана партии. Но вдруг кто-то верткий подсек Вову сбоку. Сокол опять оказался на полу. Но теперь уже на нем плотно сидел… вьетнамец.
— Вот, молодец, как любит папу! — захохотал вождь. — Молодец. Вот вам приемный ребенок! А вы на него баллон катили!
— Отпусти, скотина! — визжал Вова. — Я тебя паспорта лишу.
— Не лисись, — шептал вьетнамец, — паспорт не ты даесь. Паспорт вождь наш товарищ Семаго дает.
— Какой умный мальчик! Как прекрасно воспитан! Не понимаю, чем вы, Конрад Карлович, были недовольны. Отпусти, дорогой, дядю. А то у дяди болит ручка.
Вьетнамец отпустил Вову. Поруганный Сокол поднялся со словами:
— Ну ладно, суки, покупайте бронированные тачки. Я вам покажу взятие Сайгона.
Стороны конфликта еще порычали друг на друга, еще пообменивались оскорблениями, но потом угомонились, решив не покупать бронированные тачки и отменив взятие Сайгона.