Вождь приехал на международную конференцию «Исторические и философские основы импорта курятины в Россию» с небольшим опозданием. Его ждали. Из присутствующих он был самым высоким должностным лицом. Слово он получил немедленно. Взойдя на трибуну, вождь оглядел аудиторию. Для начала выступления ему требовался первый толчок, первая зацепка. Взгляд Вольфрамовича упал на иностранную надпись под микрофоном. Зацепка появилась.
— Вот смотрю на микрофон, — тихо заговорил Семаго, — и думаю: почему наш микрофон иностранного производства? Мы что, не в состоянии сделать микрофон? Если мы делаем ракеты, то неужели мы не сделаем микрофон? Или кому-то это выгодно, — повысил голос вождь, — за мелкую взятку ввозить всякую дрянь, а наш рабочий и инженер пусть сидят без работы, без зарплаты, пусть умирают с голоду?!
В этот момент в зал вошла высокая блондинка. Вождь поймал ее боковым зрением.
— И почему же наш чиновник такой падкий на взятки? Часто он сам не виноват. Часто на взятки его толкают женщины.
Вождь хотел было развить тему женщин, толкающих на преступления, но в зал вошел военнослужащий и ткнул его мысль в другую сторону.
— Раньше женщина звала на подвиг. Русский офицер рисковал ради нее жизнью. Именно на людях, готовых на смерть, держалась наша армия. На офицерах — героях, на мужественных солдатах. Офицер, не готовый жертвовать собой, офицером не является. Пусть идет работает сантехником. Сантехнику гибнуть не обязательно.
Далее вождь затронул проблемы коммунального хозяйства, квартирной платы, водоснабжения больших и малых городов, работы отдельных дочерних предприятий «Газпрома», перехода на летнее время, обострения ситуации вокруг и внутри Ирана, бюджетной политики США, урегулирования израильско-палестинского конфликта. Про курятину вождь, впрочем, не забыл.
— Ввозить куриное мясо из-за границы — национальный позор. Тем более они там, в Америке, кормят куриц всякой гадостью, химией, а наш крестьянин, слава богу, денег на химию не имеет.
Организаторы семинара были шокированы. Такое выступление явно не совпадало с их планами. И они, организаторы, сделали трагическую ошибку. Им надо было бы пропустить мимо ушей заявление Семаго, и он сразу переключился бы на космическую или, допустим, футбольную тематику, но кто-то из президиума не выдержал и громко сказал фразу:
— Насчет химии это надо еще доказать.
— Что доказать? — взорвался Семаго. — Что кому доказать? Мерзавцы, подонки, пятая колонна, цэрэушники проклятые! Кому я должен доказывать?! Жуем гадость, объедки, натовские запасы пятидесятых годов. Курицу надо есть теплую, час назад пойманную. Мы же станем дегенератами, если сядем на эту химию. Пусть американцы сами подавятся своими ножками. Я вам хочу сказать как официальное лицо, как один из руководителей Госдумы, что в ближайшее время будут введены квоты на всю эту пакость, будет ограничено количество ввозимой курятины, а ввоз из некоторых стран мы вообще запретим.
— Правительство никогда не пойдет на запрет, — опять зашумел какой-то балбес из президиума, — это может подорвать наши отношения с Америкой.
Последняя фраза стала настоящим подарком Семаго.
— Какие отношения с Америкой? Кому вообще нужна эта ваша Америка? Сборище ирландских бандитов, еврейских жуликов и итальянских проституток! Ни культуры, ни морали, ни истории. Печатают свои грязные зеленые бумажки и распихивают их по всему миру. Наше правительство легко пойдет на запрет импорта, если мы правительство об этом попросим. Правительство нас уважает, потому что мы самая честная и неподкупная фракция, а вокруг одни бандиты.
— Сам ты бандит, — послышалось из зала.
— Это уже угроза, — поднял указательный палец Семаго. — Специальную группу попрошу приступить к ликвидации.
За специальную группу выступил Вова Сокол.
Он подбежал к одному очкарику в зале, который вел себя неспокойно.
— Ты что, братишка, в дурь прешь? Давно тебя не воспитывали?
Очкарик не успел ответить. После Вовиного удара очки разлетелись, а клиент растянулся на полу. Сокол спас Вольфрамовича: тот не знал, как завершить речь. Вовин хук стал энергичной концовкой. Семаго ушел победителем, растерянные участники куриного семинара не знали, как реагировать.
На следующий день вечером возбужденный Вова гнул пальцы в ресторане «Китайский сад» и задувал в уши вождю следующие телеги:
— Шеф, оборвали телефон. Все поверили, что ввоз курятины прикроют. Все поверили… Люди нервничают. Готовы договариваться.
Семаго поедал свиные ребрышки и был сосредоточен.
— …Шеф, не надо терять времени. Надо трясти клиентов.
Зазвонил телефон. Семаго жирной рукой схватил трубку.
— Да, слушаю. По мясу птицы? По мясу птицы есть уже решение. Очень жесткое решение. Предложения? Ну, приезжай, поговорим.
Вождь отложил трубку и снова принялся за ребрышки.
— Старый пидарас звонил? — прошипел Вова. — И он туда лезет… Вот зараза! Сидел бы тихо и бабку свою за задницу щипал.
— Ну вы же тоже не хотите бабок щипать за задницу! Почему же вы уважаемого Конрада Карловича хотите на это толкнуть? — философски сказал вождь и опять взял дребезжащий мобильный: — Алло, товарищ Берия? Как у нас дела на Кавказе? Всех ли врагов народа вы обезвредили? Насчет мяса птицы… Понятно… Тут уже в очереди стоят. Ну подъезжай.
— Леша Берия? — встревожился Сокол. — И он сюда же? — Шеф, я первый пришел.
— Да, первый. На пять минут раньше. Алло… Господин Чеховский Александр Михайлович! Что у вас там играет? В опере? В опере — это благородно. Я последний раз был в опере в день смерти Брежнева. Из-за траура спектакль отменили, и мы пошли пить пиво. Я подумал, что это — судьба, и теперь боюсь ходить в оперу, чтобы не нарваться опять на траур. Какие куры? Какое отношение куры имеют к опере?
Вова Сокол зло и порывисто дышал.
— Проект выстрелил? Говорят о моем выступлении? Очень много людей хотят заняться этой историей. Встретимся завтра. Всего доброго.
Вождь выключил телефон и внимательно глянул на Сокола. Тот забился в истерике.
— Шеф, прошу: отдай мне тему. Прошу… Эти козлы обманут, заработают и украдут деньги.
— А ты отдашь деньги в детский приют?
— Я в партию долю принесу. Себе, конечно, тоже что-то возьму. Врать не буду.
— А не получится ли у нас наоборот? — сказал вождь, хлебая прозрачный зеленый чай. — Долю ты возьмешь себе, а что-то принесешь в партию.
— Нет, не получится, — вскрикнул Вова. — Зуб даю, не получится.
— Партии не нужны залоги в виде ваших пораженных кариесом зубов. Партии нужны первоклассные залоги — нефтяные контракты, недвижимость на Западе, депозиты в лучших банках.
— Будут, обязательно будут — и контракты, и недвижимость.
Телефон вождя зазвонил. Вова бросил на телефон страшный взгляд. Вова ненавидел трубку вождя. Семаго это, конечно, просек и держал паузу, не откликаясь на звонок.
— Шеф, давай договоримся, — мямлил Вова.
— Ладно, давай, — принял решение шеф, — но монополии на истину я тебе не дам. Ты будешь функционировать в жестких условиях рыночной конкуренции.
Схема была вызывающе проста. Вова, Леша Берия, Чеховский получали право вести переговоры с различными группами коммерсантов, торгующих импортной курятиной. Коммерсанты хотели не допустить запрета на импорт кур. В принципе, они хотели и прекращения слухов на эту тему, вызванных памятным выступлением вице-спикера. Слухи о запрете серьезно портили им жизнь. Коммерсанты хотели, чтобы Семаго замолчал, а взамен должны были помочь партии материально. В их моральной помощи партия не нуждалась.
Чтобы избежать нежелательных случайных встреч, переговорщики терли с коммерсантами в разных местах, в основном в гостиницах и ресторанах. Москву поделили на сектора. За Лешей Берия закрепили отель «Националь», за Чеховским — «Метрополь», за Вовой Соколом — шашлычные на Кольцевой дороге.
Задача партийных игроков была одна — принести как можно больше меда. Первым отбомбился Леша. Его коммерсанты заплатили отличные деньги.
Чеховский показал уровень ниже, но с планом тоже справился. Тяжелее всего дела шли у Сокола. Он оказался жадноватеньким и слишком давил на клиентов. Те, бедные, выли, но платить большие бабки не стремились. В итоге Сокол терял темп, столь необходимый для такого рода операций. По рынку пошли слухи, что с Вольфрамовичем договорились, и переговорщики уже вяло слушали Вовины предложения. Положение спасла Вовина фраза: «Ну, бляди, вам жить», брошенная как последний аргумент. Бизнесмены уловили, что жить действительно им, и лучше жить без проблем. Под эту глубокую философскую идею были занесены деньги.
Так или иначе история с курятиной улеглась к всеобщему удовольствию: импортеры увидели перспективу, зарубежные производители поверили в Россию, покупатели получили дешевых кур, а партия поехала дальше.
Куда поехала партия? В Приморье. Вождь давно интересовался рыбой, вернее рыбной мафией. Настало время перейти от чтения бумаг к личному знакомству.
Владивосток поразил партийцев. Они ожидали увидеть провинциальный городишко, где постоянно отключают свет и воду, а оказались в двигающемся, моторном городе, где почти не заметишь автомобилей советского производства. Океан и суровая история сделали местных людей нестандартными. В них поселился какой-то бес, и этот бес не давал им спать спокойно и умирать спокойно.
Приморского человека куда-то все тянет, его качает в разные стороны, как на корабле, ему хочется совершить подвиг либо во славу народа российского, либо во славу своей братвы, либо на радость си-сястой подруге. Начальники в Приморье под стать жителям — тоже большие выдумщики. Мэр Череп-цов, например, на работу ездил на красном «КамАЗе» и с утра до ночи объезжал на этом «КамАЗе» стройки. Еще мэр любил принимать избирателей у себя в кабинете в три ночи при свечах и был сторонником уринотерапии. Среди местных старух распространялись слухи о чудодейственных свойствах черепцовской мочи. Якобы даже онкологию лечит. Прокурор Васильков ходил по кабинету босиком, чтобы ноги отдыхали. Его близкие друзья и сотрудники снимали обувь перед входом в кабинет и соответственно пованивали носками. Начальник милиции Дохлин купил участок земли на кладбище рядом с могилой героя Гражданской войны Бонивура, знакомой с детства всем местным жителям. Покупка сделала Дохлина знаменитым. Редкая газета не написала о том, что теперь милицейскому генералу обеспечено бессмертие. А еще Дохлин записал на кассету телефонный разговор с зам губернатора Мокрошеиным. Пьяный Мокрошеин обливал говном отцов приморской власти и рассказывал про них байки. Досталось там и детям, и женам, и любовницам. Творческая личность Дохлин не стал шантажировать пленкой Мокрошеина, как сделали бы некоторые коллеги милиционера. Дохлин за деньги передал кассету в студию звукозаписи, где изготовили многотысячный тираж. Кассета стала хитом. Пришлось даже выпускать продолжение «Мокрошеин-2» — извлекать из архива еще одну запись. Из любимых гражданами японских машин неслась не попсовая музыка, а мокрошеинские перлы типа: «есть пиписка — будет и прописка», или «дуб да ясень да х… Васин», или рассказ про загадочного «Матуту-фокусника».