Тем же вечером Семаго потел в бане с молодыми предпринимателями. Утрясались мелкие детали проекта. Потом компания двинулась в фирменный магазин «Армани», где для руководителя операции был куплен тот самый дивный в яблоках костюм, о котором думал Вольфрамович в дворницкой, и золотая цепочка на шею. В небольшом барчике покупки, как полагается, обмыли. У молодых окончательно развязались языки, они стали называть цифры, говорить, что магазины они все равно получат или погибнут, потому как жить спокойно не могут, зная цифры. Тут Владимир Вольфрамович совершенно случайно, но к месту поинтересовался временем, и выяснилось, что у него, по сути главного разработчика завтрашнего дела, нет достойных часов. Смешно, честное слово! Ребята оказались понятливыми и опять же в фирменном магазине с поражающей воображение легкостью были куплены часы «Ролекс». Итак, все готово.
На следующий день события развивались стремительно. В девять утра Семаго зашел в телефонную будку и позвонил в приемную директора Дворца спорта. Секретарша, как и ожидалось, с шефом не соединила. Но это и не требовалось. Металлическим голосом, при помощи которого директора советских заводов обычно поддерживали дисциплину в коллективах, Вольфрамович сообщил, что он — депутат Филимонов — рекомендует принять ответственное лицо из Консервативной партии и уладить с этим лицом все вопросы. В десять утра к служебному входу дворца подъехал автомобиль марки «БМВ» с четырьмя лицами в салоне. Помимо молодых бизнесменов и руководителя операции в группу входил Конрад Карлович, отслеживавший, как он сам заявил, интересы партии при проведении сделки. Директор — крепкий лысый мужик — нервно переминался с ноги на ногу у входа. Ждал. Попутно силился вспомнить что-то о депутате Филимонове. Фамилия казалась ему очень знакомой, но лицо он никак не мог вспомнить. Директору чудилось, что Филимонова он видел на даче у заместителя министра Платонова, где подвыпивший депутат плясал в плавках и предлагал «зассать костер». Впрочем, может, это был и не Филимонов.
Прибывшая группа энергично поздоровалась с лысым директором. С ребятами лысый здоровался без энтузиазма. Сразу направились в кабинет. Руководитель операции буквально летел, не давая никому перевести дыхание. Директор был обескуражен: из приезжающего сюда многочисленного начальства так быстро никто не ходил. На бегу задавались короткие вопросы:
— Почему везде грязь?
— Где грязь? У нас убираются, — обиделся директор.
— А это что? — Семаго показал на бычки около урны.
— Ну… бывает. Народ неаккуратный… Сорят.
— Народ не бывает неаккуратным. Неаккуратными бывают руководители.
Сердце у директора стало слегка покалывать, и он зачем-то завел песню, которую обычно пел при сопровождении больших людей:
— Наш дворец сравнительно новый. Ему двадцать лет. В этом году как раз будем отмечать. Он один из самых крупных в Европе. Соревнования можно проводить по различным видам спорта: от борьбы до фигурного катания.
— Не рассказывайте мне эти сказки времен застоя. Мы и так знаем, что дворец большой и толстый, иначе мы бы не пришли сюда. Расскажите лучше, как организовано здесь питание населения во время зрелищных мероприятий. Позавчера член нашей партии отравился яйцом под майонезом.
— У нас продукты свежие. Два буфета.
— Получается, он сам себя отравил. А два буфета мало. Почему бы не сделать хороший ресторан для спортсменов?
— Боимся, шпана будет всякая собираться, а у нас дети в секциях занимаются…
— В хороших ресторанах шпана не собирается, в хорошие рестораны шпану не пускают. Неплохо бы также развернуть торговлю мануфактурой. Почему бы гражданам не приобретать цветные маечки именно здесь в ходе массовых спортивных состязаний? Вот эти смелые молодые люди хотят помочь вам в этом, — Семаго показал на бизнесменов.
Директор замялся.
— Я уже говорил с ними. Тут не все так просто… Ну, давайте зайдем в кабинет.
Компания завалилась в кабинет, уставленный всякими кубками и вымпелами. Директор, глядя на кончик карандаша, который он затеребил в руках, начал пояснять:
— Понимаете, вокруг стадиона сложились определенные взаимоотношения. Есть силы, которые нам помогают, и они не желают присутствия здесь других сил.
— Все ясно, — оборвал метание директорской мысли Вольфрамович. — Мы все знаем. У нас отличные связи в силовых структурах. Мы все решаем на самом верху. Местная милиция не скажет ни слова. Вы думаете, эти мужественные ребята — братва? Нет. Братвой они были совсем недавно. И вы правильно отказали им. Теперь они другие. Теперь они — члены Консервативной партии. Теперь они честные партийцы, для которых интересы народа важнее личных. Они пойдут в огонь и в воду, может быть, и погибнут за партию. Вспомните Павла Власова из романа Горького «Мать», он ведь тоже сначала был братвой, пьянствовал и ходил в красной рубахе, а потом превратился в настоящего революционера.
Лысый молчал, видимо, сопереживая Павлу Власову.
Бизнесмены тоже были потрясены совершенно новой оценкой их личности. И тут отлично подыграл Конрад Карлович:
— Я думаю, — авторитетно заявил он, — вопрос надо решить положительно. Тем более господин Семаго лично занялся вопросом.
«Молодец, — пронеслось в голове комбинатора. — Кажется, этот старый пень начинает что-то соображать».
— Да, именно так, — с этими словами Вольфрамович вскочил. — Я приперся сюда как идиот по утренней заре. Обычно в это время я еще в постели, целую грудь своей любовницы. По какому-то бредовому вопросу — открытие палаток. На мне костюм «Армани», ботинки «Инспектор», износ моей одежды в час больше чем твоя зарплата за месяц, — кричал он директору. — А у вас у входа лужи, как в колхозном поселке. Палатки — не Ялтинские и не Потсдамские соглашения, их нечего обсуждать. Итак, договор подписывайте завтра, с силовыми структурами я утрясу сам, если надо, подключим депутатский корпус. Долю будете получать раз в месяц от него. — Семаго ткнул пальцем в одного из бизнесменов. — Мы будем встречаться редко, очень редко. Только по поводам исключительной важности: переворот в государстве, приезд Майкла Джексона, приход налоговой полиции. Не смею больше задерживать, в час совещание у премьера в Кремле, а я еще не читал бумаги.
Руководитель операции направился к двери. Директор успел только сказать:
— Может… по коньячку… по пятьдесят… за знакомство.
— Извините, не могу. Времени нет. И к тому же неприлично днем дышать на премьера перегаром. Он мне и так в прошлый раз сделал замечание: говорит, Володя, почему от тебя пахнет луком? Ну я же не виноват, что французы на обеде у посла накормили луковым супом. Суп-то отличный, но запах… Я ухожу, а вы оставайтесь, обсудите детали…
Тут Семаго перехватил взгляд директора на его, Семагины, часы…
— Что, просек фишку золотого «Ролекса», — улыбнулся руководитель. — Молодец, красавец…
Семаго обнял директора и страстно поцеловал его в щеку.
— У тебя будут такие же. Даю слово. Теперь работаем вместе.
Спорткомплексовский начальник стоял совершенно ошалевший. Когда великий комбинатор уже открывал дверь, спорткомплексовский спросил его вдогонку:
— Я вас где-то видел. Вы у зампреда спорткомитета Кретинина бываете?
— Никогда… — категорично ответил Семаго. — Никогда не бываю у зампредов. Бываю только у первых лиц.
Поставив такую жирную точку, руководитель операции уехал. На следующий день молодые бизнесмены прикатили в штаб-квартиру партии с ящиком шампанского. Дело было сделано. Директор стал их лучшим другом. Еще через день были оплачены все долги партии. Через неделю Семаго катался на иномарке и председательствовал на партсобраниях. Конрад Карлович купил жене кольцо ко дню рождения. Чеховскому досталась ручка «Паркер», а с дворником рассчитались до конца, от чего тот пил с утра до вечера и мочился в урны для мусора.
Короче, жизнь для многих вдруг обрела смысл.
Глава 2.Уроки французского
— А к проституткам мы пойдем? Вы обещали, что мы увидим проституток, — скулил Конрад Карлович.
— Конечно, увидим, — отзывался комбинатор. — Более того, они нас тоже увидят. Они увидят нас сильными и богатыми. Предпочтение отдадим тем, кто знает хотя бы три слова на русском языке, например, «пожалюста», «пасибо» и «таварич», — произнес он с характерным акцентом. — В плен брать не будем, только до победного конца. Не посрамим честь новых русских.
— Мы с вами не новые русские, — вздохнул Конрад Карлович, — у нас нет столько денег.
— Зато мы люди идеи. Вас разве не учили в советской школе, что идея стоит выше денег? Или, может, вы заканчивали другую школу, в Лэнгли, в штаб-квартире ЦРУ?
— Я даже не был в Америке, — опять вздохнул Карлович.
— Не были — будете. Изучайте пока Париж. Вот смотрите — там вдали Эйфелева башня.
Партийная делегация вот уже третий день слонялась по Парижу. Приехала делегация по приглашению того самого бывшего швейцара из «Метрополя», о котором тепло вспоминал дворник Тихон в ходе исторического первого разговора с Вольфрамовичем в дворницкой. Звали швейцара Эдиком. Собственно, Тихон и вывел Семаго на швейцара Эдика. Семаго в ответ обещал взять Тихона с собой в Париж, но потом, договорившись о поездке напрямую с Эдиком, в резкой форме отказал дворнику, потому как тот всегда дурно пах и плюс не был членом партии.
— Я в ту-то партию не вступил, а в вашу-то подавно, — кричал обиженный дворник великому комбинатору. — Это я вас познакомил. Это мой друг. Гаишник ему честь отдавал. С Новым годом, положим, буду говорить, я его всегда поздравлял. И с Пасхой… Я тоже хочу в Париж. Это мой друг.
— Участковый — твой друг, — сухо отрезал командор и добавил: — Будешь выступать, сделаю тебя вообще невыездным.
После таких слов Тихон сдулся и вернулся к своему основному виду деятельности — благоустройству территории.
Экс-швейцар Эдик оказался типом незаурядным. В Париж его вытянули бывшие клиенты «Метрополя» из числа писателей и журналистов. Эдик перепробовал кучу профессий, пока наконец не залез потихоньку в издательский бизнес, сделав маленькую фирмочку. Он издавал какие-то блатные песни и анекдоты и даже сподобился сам написать порнографич