векровь со свекром, что устраивают его у себя.
– Смотря что подразумевать под молодцами. Ричардсоны никогда ничего не делают, если не ждут чего-то взамен.
– Хол, это же годовщина твоей свадьбы.
– И Фрэнсис воспользуется ею, чтобы напомнить всем о собственной значимости. Герой войны, сам всего добился, самый большой дом в Сент-Марнеме – все должны об этом постоянно помнить. Джейка это будет нервировать, так что в итоге он напьется и наговорит лишнего, а наутро пожалеет.
– Жду с нетерпением! – говорю я, сжав ее руку.
– Бен!
– Да ладно, Хол: это же вечеринка! – говорю я, но она отворачивается. – Холли?
– У Фрэнсиса все связано с властью, и этот праздник – тоже. Он устраивает вечеринку, которую мы с Джейком никогда бы не смогли себе позволить, только для того, чтобы напомнить нам об этом.
– Благодарно прими это и живи дальше. Это все, что ты можешь сделать.
– Я знаю, – говорит она с покорностью в голосе. – Мне нужно перестать жаловаться. А ты как?
– Я должен тебе кое-что сказать, – говорю я, придвигаясь поближе.
– Что такое? – поворачивается она ко мне.
– Абигейл Лангдон мертва.
Я вижу на лице Холли недоверие, потом она инстинктивно обнимает меня.
– Надеюсь, она мучилась, – шепчет Холли, еще крепче прижимая меня. – Как ты узнал?
– Ко мне утром приезжала полиция.
– Она точно умерла?
Я киваю.
– Да.
– Слава богу! – восклицает Холли. – Пусть это звучит ужасно – мне плевать. Я так счастлива!
– Бен, я нашла трех гусениц! – кричит Алиса из глубины сада. – Иди посмотри!
– Неужели трех! – отзываюсь я, и мы с Холли встаем.
– Смотри, Бен! – кричит Алиса восторженно. – Вот еще одна! И она так извивается!
– Классная гусеница, – говорю я, садясь на корточки рядом с Алисой.
– Я возьму ее домой.
– Может, лучше оставить ее здесь, с родными? – говорю я. – Думаю, ей нравится жить в саду.
– Ну ладно, – говорит Алиса и, вернувшись на клумбу, бросает там свою добычу.
Мы с Холли возвращаемся к моему дому.
– Полиция считает, что ее смерть может быть связана с Хадли и с убийством Ника, – говорю я.
– Почему они так думают? – быстро спрашивает Холли. – Они сказали тебе, что случилось?
Я вспоминаю наш с Барнздейл разговор и неожиданно переношусь на двадцать лет назад, в тот ужасный летний день. В моей голове звенит смех девочек, я слышу, как они зовут Ника и Саймона, когда бегут на вершину холма в дальней части рощи.
Я представляю Ника и Саймона стоящими на коленях; девочки мягко запрокидывают их головы и целуют в раскрытые губы… Мгновенный блеск лезвий, сбоку вонзающихся обоим в шеи… Ножи, со свирепой жестокостью воткнутые по самую рукоятку, решительно перерезают два горла…
Я смотрю на Холли и потираю пальцами виски.
– Ты же помнишь, как убили Ника и Саймона? Помнишь все эти жуткие подробности, которые скрыли от публики?
Холли содрогается от воспоминаний.
– Так вот. Тот, кто убил Лангдон, знал о смерти Ника и Саймона намного больше обычного человека. Лангдон была убита точно так же.
3
Мы же не знаем, что стало с девочками после того, как их забрали.
Глава 18
Нейтан Бевин закрыл за собой входную дверь и посмотрел на Хадли-Коммон. Утреннее солнце оживляло пейзаж, с реки дул легкий ветерок, пахло свежескошенной травой. Он глубоко вдохнул теплый весенний воздух и, спустившись по ступенькам, начал утреннюю пробежку.
Маршрут пролегал по окаймлявшей парк дорожке. За спиной Нейтана возвышалась гряда представительных викторианских вилл – каждая со своим внушительным участком земли и видом на Темзу. Вдоль одной из сторон парка тянулся сплошной ряд домов поменьше, многие из которых были отреставрированы свежеиспеченными лондонскими богачами. На бегу Нейтан заметил возившегося в саду соседа-пенсионера, а потом уже лишь отмечал взглядом один дом за другим: все они смотрели на парк и на рощу за ним. Этим особнякам за сто с лишним лет пришлось пережить многое – и невзгоды викторианской эпохи, и бомбежки Второй мировой, а теперь вот их возродили как часть современного Лондона. Нейтан думал об уникальной истории, которую каждый из них мог рассказать, и о страшной тайне, которую они упорно продолжали скрывать.
Он приехал в Хадли в прошлом месяце, впервые в жизни покинув родной городок Каубридж в окрестностях Кардиффа. Легкий в общении, Нейтан был доволен своей школой, старательно заботился о сестренке, а родители в нем души не чаяли. И все же он с детства знал, что ему предстоит еще многое открыть для себя, выйдя за пределы привычной жизни. Неизвестно было, куда приведет его дорога, но начинать следовало с Хадли.
Через два дня после приезда он начал работать в одном из многочисленных баров на центральной улице. Хадли был всего в пятнадцати минутах езды от центра Лондона, и его бары становились все популярнее среди ночных гуляк, готовых заплатить больше пяти фунтов за пинту пива. Подавая коктейли на террасе с видом на мост Хадли, Нейтан быстро понял, что от посетителей не бывает отбоя не только пятничными и субботними вечерами: сюда заходили по дороге домой и служащие из Сити, и гребцы, проведшие день на реке. Здесь любой вечер оказывался более оживленным, чем самый оживленный вечер в Каубридже. Но больше всего народу набивалось в бар в пятницу: вечеринки, начавшись в четыре дня, в два ночи бывали еще в полном разгаре.
В третью лондонскую пятницу Нейтана управляющий «Ночного дозора» попросил его выйти сверхурочно в вечернюю смену. Нейтан охотно согласился, зная, что от клерков Сити, возвращавшихся домой на выходные, можно ожидать приличных чаевых. Бар был заполнен до отказа с самого обеда, но Нейтан все же успел приметить женщину, которая вечером присоединилась к сидевшим на террасе подругам. Он трижды подавал на их столик просекко, а когда она пробралась сквозь толпу, чтобы заказать четвертую бутылку, уже ждал ее.
Наполняя ведерко свежим льдом и болтая с Сарой Райт, Нейтан довольно быстро выяснил, что она только что удачно завершила дело о разводе на миллион фунтов и теперь мечтала провести выходные с сыном Максом. Перегнувшись через барную стойку и заглянув в ее темно-карие глаза, он пошутил, что и сам бы не прочь выпить, а она обернулась к друзьям и усмехнулась. Те крикнули, чтобы она позвала его за их столик, и, увидев, как Сара покраснела и нервно намотала на палец длинную прядь темных волос, Нейтан почувствовал прилив желания. Он втиснулся в угловой отсек рядом с четырьмя женщинами и без труда подыграл им, когда они принялись подкалывать его, спрашивая, что такой милый валлийский юноша делает один так далеко от дома. За три недели Нейтан наловчился отвечать на подобные вопросы.
Была заказана пятая бутылка просекко, а в полночь – шестая, но уже только для них двоих. К тому времени оба и так несколько перебрали, однако это их не остановило. Они рассказали друг другу о себе. Сара провела детство в Эдинбурге, закончила юрфак в Лондоне, получила работу в Сити и влюбилась в одного из старших партнеров фирмы, который был на девять лет ее старше. Клише, а не жизнь, сказала она о себе. Вовсе нет, заверил он. А она засмеялась: не знаю, мол, как еще можно это назвать. Меньше чем через год после сдачи экзамена на адвоката она вышла за Джеймса Райта замуж и они переехали в виллу на Хадли-Коммон.
Какое-то время они были счастливы… или Саре так казалось. Макс родился еще до первой годовщины их свадьбы. А через три месяца Джеймс, придя однажды вечером домой, сказал, что полюбил другую. Их фирма участвовала в программе «Инвестируем в молодежь», и потому Джеймс преподавал в Королевском колледже. Там-то ему и вскружила голову двадцатидвухлетняя аспирантка по имени Китти.
– В тот вечер я собрала его вещи и выгнала его вон, – сказала Сара, глотнув просекко. – С тех пор он не переступал порога моего дома. И знаешь что? Никогда больше и не переступит. Уж я-то знаю, как найти хорошего бракоразводного юриста.
Они с Джеймсом договорились, что дом остается за ней, и до Максова восемнадцатилетия она намеревается вытянуть из мужа все, что сможет. Почему они с сыном должны страдать? Из той фирмы в Сити Сара уволилась и нашла прекрасное место в Хадли. Макс проводит у отца вечер пятницы и возвращается в субботу после обеда. Не идеальный вариант, но Сара уверена, что одна лучше справится с воспитанием сына.
У Нейтана была наготове своя история. Родился в Уэльсе, счастливое детство, хорошая школа, замечательные родители, но теперь настала пора приключений. Ему всего двадцать – он может взять небольшой перерыв для исследования мира. Сара рассмеялась.
– Перерыв? В чем? Ты же еще ничего не сделал. Возвращайся через десять лет. Тогда тебе будет столько же, сколько мне.
Через десять? Ну и ладно. И Нейтан наклонился поцеловать ее.
Когда бар закрылся, они, обнявшись, направились по берегу к дому Сары. Еще на подходе к этому восхитительному жилищу Нейтан понял, насколько ее мир отличается от того, что он оставил всего три недели назад.
Он снова поцеловал ее, и они поднялись по ступенькам к черной полированной двери. Сара нашарила ключи, и оба, веселясь, долго пытались отыскать замочную скважину. Когда же они наконец ввалились в дом, Нейтан сразу подхватил Сару, чтобы та не упала. Она прислонилась к нему, ища опоры, и он за руку повел ее вверх по стильной лестнице. Они медленно прошли по коридору в ее спальню. Прежде чем, пошатываясь, шагнуть в ванную, она еще раз его поцеловала. Как только дверь за Сарой закрылась, Нейтан не спеша сделал полный оборот, внимательно рассматривая обстановку: люстру, свисавшую с потолка, мраморный камин. Погладил спинку стоявшего у камина кресла, ощутил под ладонью мягкую обивку. Задержался взглядом на картине над кроватью: на фоне садящегося в океан солнца малыш идет с матерью по пустынному морскому берегу. Тот самый малыш, за которым гонялась в парке Сара, когда он на прошлой неделе наблюдал за ней.