– Потому что мы никогда о ней не говорим, – ответила Кэтрин. – Решили, что это причиняет слишком сильную боль. Хотя, возможно, говорить было бы правильнее. Она была для меня воплощением мечты. Моя собственная дочь. С Алисой у тебя наверняка так же.
– Не могу себе представить жизнь без нее.
– Вот и у меня так было. Я обожала каждое проведенное с ней мгновенье. Все эти мелочи: одевать ее по утрам, читать ее любимые книжки, купать в ванне, заворачивать в огромное полотенце. И Фрэнсис тут не отставал от меня: с Лили ему всегда было как-то проще, чем с Джейком.
– Можно спросить, что случилось? – сказала Холли.
Кэтрин посмотрела на пруд. На воде плясали отблески огней дома Ричардсонов.
– Был ноябрьский вечер. Один из тех сырых, туманных вечеров, когда невозможно согреться и лучше не выходить из дома. Но Лили любила гулять, бегать, шлепать по лужам. На ней были фиолетовые резиновые сапожки…
Она помедлила.
– Мы можем вернуться в дом, если хотите, – сказала Холли мягко.
– Нет, – проговорила Кэтрин, – я и так бываю здесь слишком редко.
И продолжила свой рассказ.
– Я задержалась в доме из-за какой-то ерунды: то ли морковку чистила, то ли что-то в этом роде. Лили вышла через ворота в конце сада. Было темно, но она нашла дорогу к пруду. Ей нравились утки. Она визжала от восторга, когда они подходили к ней. Мы с ней навещали их почти каждое утро. Она, как и Алиса, не боялась их, кормила из рук.
Листья, что лежали вокруг пруда, были мокрыми. Да еще этот толстый слой грязи… Я постоянно твердила, чтобы она не приближалась к воде, но она была такой любознательной. «Никогда не подходи к краю» – вот что я ей говорила. Она знала это правило, но, видимо, поскользнулась.
Кто-то увидел ее, вытащил из воды. Из клиники через дорогу прибежали доктора. Они сделали все, что могли, но было уже поздно…
Пока Кэтрин сидела, погруженная в свои трагические воспоминания, Холли боролась с желанием немедленно помчаться в дом, схватить Алису и никогда ее не отпускать.
– Я заложила те ворота кирпичами, – сказала Кэтрин, и больше женщины не проронили ни слова; тишину нарушал только отдаленный гул праздника.
Глава 49
Услышав шум в гостиной, мы с Уиллом выходим из кабинета Фрэнсиса и видим раздающую указания Кэтрин Ричардсон и растянувшегося на полу Джейка. Всюду валяются осколки, а в дальней части комнаты стоит Холли с помертвевшим лицом. Я было иду к ней, но тут свекровь берет ее под руку и уводит. Извинившись перед Уиллом, я отправляюсь на поиски Мадлен.
Я нахожу ее в небольшой нише у основания винтовой лестницы, где она беседует с Истом Мейлером. Увидев меня, он встает.
– Рад встрече, Бен, – говорит он, протягивая руку, а потом мы полуобнимаемся на мужской манер.
– Я тоже.
– Пойдем выпьем – приятно будет поболтать.
– Мне не хотелось бы прерывать твою беседу с Мадлен. У вас обоих такой заговорщицкий вид, – говорю я, глядя на свою начальницу.
– Вовсе нет, – отвечает она, шагнув из ниши в холл и кутаясь в длинный тренч.
– Мы с Мадлен вспоминаем прошлое. Когда я только начинал, а она работала в «Ричмонд Таймс», она писала о нас фантастические обзоры, – торопливо объясняет Ист.
– Уверен, что любой хороший ресторатор хочет иметь поддержку местной прессы, – говорю я.
– Она поддерживала нас с самого нашего открытия, и мне приятно, что она до сих пор заходит к нам. Правда, не так часто, как хотелось бы.
– Мне уже пора бежать. – Мадлен, явно смущенная, достает свой телефон. – Приятно было повидаться с тобой, Ист. И с тобой, Бен.
– Подождите – мне нужно с вами поговорить, – останавливаю я Мадлен, подойдя к ней вплотную.
– У меня всего две минуты – сейчас время срочных новостей. Ты еще помнишь о срочных новостях?
– Вы весь день не отвечали на мои звонки.
– Бен, нам бы с тобой все-таки нужно поболтать, – говорит Ист, придвигаясь ко мне.
– Вы должны уделить мне пять минут, – настаиваю я. – Это рабочий вопрос.
– У меня нет пяти минут, – отвечает Мадлен. – Мой водитель уже подъезжает. Разговор придется отложить.
– Это срочно, – стою я на своем.
– Наверное, я вас лучше оставлю. – Ист неловко отступает назад. – Мне все равно нужно кое-что проверить в ресторане, но с тобой, Бен, нам обязательно нужно сегодня поговорить.
– Да-да, конечно.
Я киваю, а Ист шлет Мадлен воздушный поцелуй.
– Рад был тебя повидать, Мадди. Обещай, что скоро придешь поужинать.
– Обещаю, – говорит Мадлен.
– Бен, я вернусь через полчаса и найду тебя.
С этими словами он скрывается в толпе, к этому времени заполнившей холл.
– Я сейчас не могу, – говорит Мадлен.
– Классный плащ, кстати, – говорю я, держась подле нее, пока она пробирается между гостями, периодически раскланиваясь.
– А вы с Истом здорово спелись, – шепчу я ей на ухо.
– Старый школьный приятель, – коротко бросает Мадлен. – Мы два последних года проучились вместе, когда в школе Герцога Туикнемского соблаговолили начать принимать девочек в шестой класс.
– Этого я не знал, – говорю я, когда мы оказываемся на усыпанной гравием подъездной дорожке.
– Ну правда, Бен: нельзя отложить этот разговор до понедельника?
Я беру Мадлен за руку и увлекаю к обочине.
– Нет, нельзя. Вы должны начать говорить мне правду, всю правду.
– Не знаю, о чем ты, – отвечает она, направляясь к подъезжающей машине. – Но знаю, что ты меня уже достал со своими угрозами.
– А я знаю о ребенке Абигейл Лангдон, – говорю я.
Мадлен останавливается.
– Вам не приходило в голову рассказать мне о нем? Разве вы не уверяли, что старались всегда сделать как лучше для меня и моей семьи?
Ярко-зеленые глаза Мадлен сверкают в свете уличных фонарей.
– А тебе? Тебе не приходило в голову, что именно потому и не рассказывала?
Стекло пассажирской дверцы опускается, и Мадлен просит водителя подождать ее буквально одну минуту. Она возвращается ко мне, и мы идем по изогнутой дорожке перед домом Ричардсонов.
– У тебя уже была своя жизнь, – говорит она. – Когда именно мне следовало рассказать тебе о ребенке?
– Сейчас, например, – говорю я.
– Ну если ты настаиваешь, то пожалуйста! – отвечает она. – Срок суда над Лангдон и Фэрчайлд все время отодвигали. Их имена не раскрывали, но, конечно, все в округе – и в Хадли, и в Сент-Марнеме – были в курсе, кто они такие. Никто не знал, почему суд переносится, но среди журналистов ходили некие упорные слухи. Когда я пришла работать в «Ричмонд Таймс», мой редактор был со мной достаточно откровенен. В то время он пытался добыть неофициальную информацию у Королевской прокурорской службы, но там по-прежнему уверяли, будто задержка связана с подготовкой доказательной базы. Когда через несколько лет я перешла в общенациональное издание, это уже стало секретом полишинеля: одна из девочек была беременна. Дату суда переносили, чтобы она успела родить, чтобы ее беременность не повлияла на жюри в ту или иную сторону.
Телефон Мадлен подает сигнал, и, бросив на него взгляд, она кладет его обратно в карман плаща.
– Теперь мне точно пора, – говорит она, направляясь к своей машине.
– Мы еще не закончили!
– К сожалению, мне больше нечего тебе сказать. Я годами пыталась разыскать ребенка, но судебные запреты были такими жесткими, что узнать что-либо оказалось невозможно.
– И чтобы эти скудные слухи не пропали даром, вы воспользовались моментом и подкинули их моей маме, чтобы подтолкнуть ее к действиям?
– Ты передергиваешь.
– Но вы же это сделали?
– У нее и у самой были такие подозрения, но – да, я это сделала, и я была неправа, – отвечает Мадлен. – Ты доволен? Я была неправа.
Я молчу.
– Это подарило ей надежду. Ты видишь тут преступление?
– Если это ее убило, то вижу, – отвечаю я. – И не надо прикидываться, будто вами руководило что-то, кроме желания раскопать интересную историю.
– Мы с тобой оба журналисты, Бен. И точка, – говорит Мадлен, глядя мне в лицо. – Я позволила тебе писать о Клэр то, что ты хочешь, но не позволяла, чтобы ты, по своему обыкновению, рассматривал тему с миллиона разных сторон. Это не история о некоем воображаемом ребенке, и я не хочу, чтобы ты занимался этим направлением.
– В ребенке вся суть, – возражаю я. – Это то, о чем узнала моя мама, и то, что сейчас убило Лангдон. Ребенок – основа этой истории, как и его отец и то, что он сделал с девчонками.
– Хватит, Бен, – говорит Мадлен. – Я сказала, что ты можешь написать о своей матери, но не более того.
– Если моя история не нужна вам, она пригодится кому-нибудь другому.
Мадлен берется за ручку дверцы.
– Я не позволю тебе углубляться.
Я придерживаю рукой дверцу, мешая Мадлен открыть ее.
– Вы не говорили мне, что встречались с Элизабет Вокс. Чего вы от нее хотели?
– Отпусти дверцу, Бен.
– Чего вы от нее хотели? – повторяю я с нажимом.
– Я узнала кое-что о ее муже. Когда он был директором, в школу поступил звонок, – говорит Мадлен, подтверждая тем самым слова мистера Ка.
– Речь шла о Лангдон и Фэрчайлд?
– Кажется, не только, но в точности я не знаю. Якобы звонивший рассказал о связях школьниц со взрослыми мужчинами.
– И директор не принял меры? – спрашиваю я.
Мадлен пожимает плечами.
– Звонок был всего один, но некоторые считают, что именно он навсегда выбил мистера Вокса из колеи.
– А фотографии? – спрашиваю я.
– Какие фотографии?
– Это же вы сняли Ника и Саймона с Лангдон и Фэрчайлд.
– Меня никогда не интересовали авторские права на эти снимки. Это не те фото, которые я готова повесить в своем кабинете.
– И вы передали моей маме весь комплект фотографий опять же из милосердия?
Мадлен закрывает глаза и отбрасывает назад волосы.
– Может, и так, – говорит она. – Или я использовала все имеющиеся средства для достижения своей цели. Ты это хотел услышать?