– Она любит вас обеих, – говорит Холли утешительно.
Кэтрин опускает голову и закрывает глаза. Я представляю, каково ей. Десятилетиями эта боль таилась в глубине ее души, а теперь впервые выставлена напоказ.
– После Лили ни Фрэнсис, ни я не хотели больше детей. Наш образ жизни определился – каждый живет сам по себе. В том, что касалось бизнеса, мы были командой: вместе появлялись на мероприятиях, вместе очаровывали инвесторов. Остальное время было личным. Меня не интересовало, чем занят Фрэнсис.
До ситуации с Холли. Тут мне следовало вмешаться раньше. Как минимум расспросить его, поговорить с ним, – продолжает Кэтрин, поворачиваясь к Холли. – Я была обязана остановить Фрэнсиса, остановить в самый первый день. И с тобой я должна была поговорить раньше, должна была проявить готовность помочь. Глядя на тебя, я видела лишь его очередную победу. Я так ошибалась! Из чистого эгоизма не хотела думать об этом. Просто сказала себе, что этого нет. Боялась представить, что сделает Джейк, если когда-нибудь узнает. Он и без того страшно обижен на отца.
– Вы сделали все, чтобы поддержать нас с Джейком.
– Поддержка со стороны отца обошлась очень дорого.
– Зато у Джейка есть вы.
– Спасибо, конечно, – говорит Кэтрин, – но меня всегда мучили сомнения, я не знала, все ли я делаю правильно, не переусердствовала ли в своих попытках заменить ему мать.
– Так Джейк не знает? – спрашиваю я.
Кэтрин качает головой.
– Он был нашим сыном.
– С Фрэнсисом у него сложные отношения, но вас Джейк любит, – говорит Холли.
Раздается сигнал телефона, я извиняюсь и, отойдя в сторону, читаю сообщение Мин. Она прислала заметку из «Ричмонд Таймс» – более чем тридцатилетней давности – о смерти Лили. Я смотрю на фото голых деревьев на покрытых мокрой грязью берегах пруда и чувствую все убожество того дня. Вдоль воды протянута грязная и рваная полицейская лента. От черно-белых газетных снимков веет беспросветностью.
В заметке сказано, что первой на месте трагедии оказалась некая Мэри Хесс, приехавшая в Сент-Марнем на один день. Она и вытащила тело Лили из воды. Несмотря на все усилия, приложенные и ею, и медиками из ближайшей клиники, спасти двухлетнюю девочку не удалось. Прямо на берегу была констатирована ее смерть.
В самом конце цитируются слова сочувствия сотрудника муниципалитета. Власти обязались всесторонне изучить вопрос безопасности и рассмотреть все возможные варианты ее обеспечения, включая сооружение ограды или даже осушение пруда. Судя по тому, что мы с Холли только что видели, с тех пор ничего не изменилось. Тот страшный день сказался на жизни многих людей, но я сомневаюсь, что он отмечен чем-то, кроме маленькой таблички на деревянной скамейке.
Я пролистываю экран до конца заметки, где есть фото дома Ричардсонов, Сент-Марнема и – расплывчатое изображение Мэри Хесс.
Я гляжу на него с ужасом.
Глава 75
Тук-тук-тук.
Тук-тук-тук.
Стук в дверь веранды прерывает мои мысли. Я выключаю экран и быстро кладу телефон в карман куртки.
После третьего тук-тук-тук дверь открывается. На пороге появляется Фрэнсис Ричардсон.
– Мерзавец! – ору я.
Вне себя от гнева я бросаюсь к нему через всю комнату.
– Бен, не надо! – кричит Холли, когда я перепрыгиваю через белый диван, оставляя на нем грязный след, и с разбега налетаю на Ричардсона. Мой рост метр восемьдесят три, так что ускорение получается немаленькое. Ударом кулака я крушу ему челюсть, и он падает прямо в дверном проеме. Наклонившись, я поднимаю его и снова бью. Его голова откидывается назад, и кровь брызжет на белый каменный пол. Он сползает по дверному косяку, но я снова вздергиваю его на ноги и, размахнувшись, бью в третий раз.
Холли оттаскивает меня в сторону. Только тогда я слышу крик Кэтрин.
– Хватит, – просит она. – Хватит.
Глава 76
Немедленно вызови такси, поезжай в детский сад и позаботься о безопасноси Алисы, – говорю я Холли, перешагивая через Фрэнсиса Ричардсона и выходя в коридор.
– Алисы? – переспрашивает Холли.
– Нужно, чтобы она была в безопасности, – повторяю я уже из прихожей. Кэтрин подходит к невестке.
– Давай я тебя отвезу, – говорит она, беря Холли за руку. – Мы будем там мгновенно.
Я выбегаю из дома.
– Бен, ты куда? – кричит Холли мне вслед.
– Береги Алису! – кричу я и мчусь по подъездной дорожке.
Я решаю, что быстрее всего доберусь до Хадли, если побегу по Нижней улице. Лавируя между скопившимися на дороге машинами (именно сейчас все везут детей в школу), я спешу по берегу вдоль рощи. В голове калейдоскоп картинок: мне восемь лет, я выбегаю из-под деревьев, и палящий зной обжигает мне шею; автомобиль Холли сбивает Майкла; лица Ника и Саймона; мама, падающая на рельсы перед поездом 8:06 на Ватерлоо.
Столько человек убито ради сохранения тайны.
Я бегу через Хадли-Коммон.
Распахиваю дверь своего дома и мчусь наверх. Останавливаюсь на пороге мансарды и, переводя дыхание, смотрю на фрагменты жизни Ника. Мама часто заходила сюда, чтобы побыть наедине со своим старшим сыном. Эти застывшие воспоминания связывали их.
Сейчас мало что осталось здесь нетронутым. Моя жизнь постепенно вторгалась и в эту комнату, но в углу сохранился стол Ника, заваленный коробками и книгами. Я быстро просматриваю мамины старые бумаги, но там нет ничего, чего бы я еще не видел. Тогда я открываю коробку с учебниками Ника и перебираю их, однако тоже ничего не нахожу. Вытряхиваю на пол коричневый конверт с отчетами о наших школьных успехах. Натыкаюсь на приз, полученный Ником за сочинение по роману Томаса Гарди «Возвращение на родину». Мама была так горда, когда на школьном собрании он поднялся на сцену за своей наградой. Это Ник мечтал стать журналистом, не я.
Я сижу на полу, сдувая пыль с обложек книг, лежащих стопкой в углу. Перебираю их, вижу принадлежавший Нику томик Гарди и пролистываю выцветшие страницы.
Под клапан суперобложки засунуты две фотографии.
Те самые, которых недоставало среди фотографий со дня финального матча. Два снимка, которые доказывают, что мама была убита. И объясняют, почему.
Глава 77
Ясмотрю на фото. Все эти годы они были спрятаны здесь. Последний человек, который их касался, – моя мама.
Она должна была увидеть на них то, что сейчас вижу я. И попытаться получить ответы.
Вечером накануне своей смерти она пошла за этими ответами, все еще надеясь, что ошибается. Ей хотелось верить в лучшее.
То, что произошло в тот вечер, ее не успокоило. На следующее утро, когда она накричала на меня, мучившегося похмельем в постели, она все еще была расстроена своим открытием. Она вышла из дома в тревожном настроении: ей казалось, что ее предали, но она не была в этом до конца уверена.
Сев на кровать Ника, я беру в руки первую фотографию – снимок сделан мгновения спустя после того, как команда-победительница позировала со своим трофеем. Ребята уже расходятся, Джеймс Райт все еще крепко держит кубок, но стоит теперь спиной к камере.
Фил Дурли снят в прыжке.
Рядом с мальчиками замерли Абигейл Лангдон и Джоузи Фэрчайлд.
Фрэнсис Ричардсон их уже не обнимает.
Теперь их крепко обхватил за плечи его сын Джейк в своей белоснежной майке.
Я вынужден сделать усилие, чтобы взять в руки вторую фотографию. Ее-то и не могла объяснить себе моя мама.
Она сделана после объявления победного счета и отражает момент восторга, но меня повергает в настоящее отчаяние.
Торжествующий Джейк Ричардсон, широко раскинув руки, стоит у углового флага. Он победно улыбается женщине, которая, ликующе вскинув руки, застыла на боковой линии. Ее лицо озарено гордостью, и это та самая женщина, которая годами ранее в заметке «Ричмонд Таймс» названа Мэри Хесс. Но снимок сделан в то время, когда она уже сменила фамилию, выйдя замуж.
Теперь она зовется Мэри Кранфилд.
12
Теперь у нас с ним была общая тайна, которую нельзя было никому открыть и которая связала нас навеки.
Глава 78
Когда я спускаюсь с верхнего этажа своего дома, мои ноги будто налиты свинцом. Взявшись за входной замок, я останавливаюсь. Дом Кранфилдов был моей тихой гаванью, местом, где я чувствовал себя любимым. Где я прятался от мира. Войдя в этот дом сейчас, я положу конец всему этому.
Я открываю дверь и медленно-медленно бреду вдоль пустынного парка. Утреннюю тишину нарушает только гул пролетающего самолета. Я проходил этим путем тысячи раз, и тем же путем прошла моя мама в самый первый день приезда Кранфилдов в Хадли. Я смотрю на небо. Я помню, как радовалась она, что спустя два года после смерти Ника у нас появились новые соседи. Для нее это стало надеждой на перемены к лучшему.
Стоя перед их домом, я снова гляжу на фотографии, понимая, какую бурю эмоций вызвали они у мамы. Почему миссис Кранфилд так неистово ликовала после школьного матча по регби, сыгранного столько лет назад? Ведь тогда ничто еще не связывало ее с местной жизнью. Догадалась ли мама, что такая связь все же существует? Этого я не знаю, но уверен, что она предоставила миссис Кранфилд возможность объясниться. Вечер накануне своей смерти мама несомненно провела с жившей по соседству подругой, пытаясь добиться от нее ответа. Однако полученный ответ – каков бы он ни был – ее не удовлетворил. Поглощенная своим открытием, она на следующее утро шла к станции «Сент-Марнем», борясь с мыслями о кошмарном предательстве.
Проходя вдоль дома, я заглядываю в кухню Кранфилдов: над плитой висят старые сковородки, потрепанные кулинарные книги сложены аккуратной стопкой, из окна доносится манящий запах домашней стряпни.
Я тихо открываю заднюю дверь.
Мистер Кранфилд сидит за столом, покрытым старой выцветшей синей скатертью. Он ошеломленно смотрит на железнодорожный билет, прислоненный к деревянной мельнице для перца. Заметив меня, он кладет его на стол и подталкив