Впрочем, что бы она ни делала и как бы ее ни поддерживали, я знаю, что порой она все равно чувствовала себя страшно одинокой. Бывали дни, когда даже просто выйти из дома ей удавалось лишь ценой неимоверных усилий. Прогулка по Хадли-Коммон представлялась чем-то невозможным: встреча с окружающим миром была невыносима. Но я видел, что она не избегает трудностей и полна решимости их преодолеть.
Для мамы смерть Ника была потерей любимого сына. Для меня – уходом терпеливого супергероя. Учил ли он меня читать, сидя за кухонным столом, тренировал ли мои навыки пенальти или внушал трепет прыжками в воду с вышки, – я всегда видел в Нике образец для подражания. После его гибели мама всячески стремилась заполнить образовавшуюся пустоту. Она тратила массу времени на то, чтобы защитить меня, чтобы не дать мне потеряться в жизни. Она поддерживала меня, когда я сдавал экзамены, и приходила на все мои футбольные матчи, подбадривая вне зависимости от того, выигрывали мы или проигрывали. Она мерзла и мокла на краю поля и внимательно выслушивала мой анализ прошедшей игры, когда я заново переживал каждую ее секунду, поглощая бигмак и гигантскую порцию картошки фри.
Я неплохо сдал выпускные и через десять лет после смерти Ника поступил в Манчестерский университет. В начале второго курса я вместе с четырьмя приятелями снял дом вне кампуса. Однажды вечером, когда я собирался в город, мне позвонила мама. В ее голосе звучало отчаяние. К ней приходили из полиции – сообщить, что Абигейл Лангдон и Джоузи Фэрчайлд освободили и снабдили документами на другие фамилии.
За убийство Ника и Саймона они отсидели одиннадцать лет.
Их выпустили за полгода до маминой смерти.
Глава 9
Уменя в прихожей висит мамина любимая фотография Ника. Она была сделана в конце его последнего семестра; на большой перемене, после игры в крикет, Ник потерял свой школьный галстук. Готовясь к съемке, он одолжил галсук у друга и завязал его огромным узлом. Темные волосы коротко пострижены, лицо сияет улыбкой. Мама просто обожала эту фотографию. Ник на ней совершенно счастлив: школьный год кончился, а впереди – длинные летние каникулы. Я стою и смотрю на нее. Но вскоре блестящие смеющиеся глаза Ника заставляют меня отвернуться.
Я бреду к выходу. За дверью меня встречает яркое весеннее солнце. Я собираюсь пройтись по Хадли-Коммон, надеясь, что на свежем воздухе в голове прояснеет. И вдруг вижу, что с Нижней улицы поворачивает полицейская машина.
У меня начинает сосать под ложечкой.
Я стою возле садовой ограды и смотрю, как машина останавливается прямо у дома. Из нее выходят две женщины; одна из них, та, что была на пассажирском сиденье, – в штатском.
– Мистер Харпер? Мистер Бенджамин Харпер? – спрашивает она у меня.
Ее волосы туго стянуты на затылке; это создает эффект, который один из фрилансеров нашего сайта называет «кройдонским лифтингом»[4].
– Я – сержант уголовной полиции Лесли Барнздейл, – добавляет она, протягивая мне руку. – Не могли бы мы поговорить с вами конфиденциально?
Со стороны водителя подходит ее коллега в форме.
– Это констебль Дэниела Каш.
Я улыбаюсь констеблю Каш, она отвечает сочувственным взглядом. Они уже знают, кто я.
– Чем я могу вам помочь? – спрашиваю я Барнздейл.
– Было бы удобнее побеседовать в доме.
Я вздыхаю.
– Конечно.
И провожу их в гостиную. Я там редко бываю, потому что для меня это по-прежнему мамина комната, хоть я там все и переделал.
– Садитесь, – приглашаю я, указывая на кресла, стоящие по обе стороны от камина.
Эти кресла мама выбрала больше двадцати лет назад.
– Так чем я могу вам помочь? – повторяю я после нескольких секунд неловкого молчания. – У меня мало времени.
– Мы постараемся вас не задерживать, – говорит Каш, у которой из-под аккуратно закрепленной шляпы выбилось несколько белокурых завитков.
Под моим взглядом она смущенно пытается их убрать.
– Мы хотим обсудить с вами, – объясняет Барнздейл, стараясь говорить помягче, – несколько тем, касающихся прошлого вашей семьи.
– Понятно, – говорю я ровно.
– Нам нужно задать вам пару вопросов, – продолжает Барнздейл, – связанных с событиями последних сорока восьми часов. Полиция Западного Йоркшира расследует внезапную смерть женщины на окраине Лидса. В настоящее время они пытаются установить обстоятельства этой смерти.
– Вы предполагаете, что ее убили? – спрашиваю я, вспомнив новость из Сети.
– В настоящий момент мы не можем ничего утверждать наверняка, но такая возможность не исключена, – отвечает Каш, не поняв взгляда начальницы.
Очевидно, что ей не следовало вступать в разговор по собственной инициативе.
– Полиция Западного Йоркшира еще не закончила расследование, – продолжает детектив, – и не может пока исключить подозрительность некоторых обстоятельств.
– А как это связано со мной? – спрашиваю я.
– После обнаружения тела был произведен тщательный обыск квартиры жертвы. В ходе обыска были найдены адресованные ей письма, спрятанные под досками пола в гостиной. Мы полагаем, мистер Харпер, что эти письма были отправлены жертве вашей матерью.
– Моей мамой? – спрашиваю я удивленно. – Но вы ведь знаете, что она умерла почти десять лет назад?
– Нам это известно, – говорит Барнздейл, – и мы приносим вам свои глубокие соболезнования. Однако мы полагаем, что эти письма были написаны вашей матерью всего за несколько недель до ее смерти. Не можете ли вы пояснить нам, почему десять лет назад ваша мать писала женщине, проживавшей на окраине Лидса, в Фарсли?
Я качаю головой.
– К сожалению, нет. Понятия не имею.
– Она никогда не говорила о… – Барнздейл делает паузу, прежде чем продолжить. – Мистер Харпер, вам знакома женщина по имени Дэми Портер?
Обе сотрудницы полиции смотрят на меня выжидательно, но я отвечаю им недоуменным взглядом.
– К сожалению, нет, – отвечаю я. – Никогда о ней не слышал. Может, мама и писала ей, но я понятия не имею, кто это. Боюсь, что я больше ничем не могу вам помочь.
– Так вы уверены, что это имя вам незнакомо? – спрашивает в свою очередь Каш, глядя мне прямо в глаза.
– Абсолютно. Как я уже сказал, я никогда его раньше не слышал. Но моей маме писала куча народу, и многим она отвечала. Особенно именно в тот период. Возможно, вы не знаете, но примерно в это время освободили убийц моего брата.
Полицейские обмениваются взглядами, смысл которых мне неясен.
– Нам известно, что вашей матери писали многие, – говорит Барнздейл. – Но эти письма – те, что были обнаружены рядом с мертвым телом, – носят несколько иной характер.
– В каком смысле? – спрашиваю я. – Скажите хотя бы примерно, о чем говорилось в этих письмах?
Каш пытается что-то сказать, но Барнздейл ее перебивает.
– Мистер Харпер, – говорит она, полностью игнорируя мой вопрос, – вы совершенно уверены, что ваша мать никогда не упоминала каких-нибудь знакомых в Фарсли или вообще в Лидсе и его окрестностях?
– Мне – нет, – отчеканиваю я. – Не думаю, что могу сообщить вам что-то еще.
Я прохожу через гостиную и открываю входную дверь, приглашая их уйти.
– Вы уверены, что это письма от моей мамы?
– Настолько, насколько это возможно в настоящий момент, – говорит Барнздейл, не двигаясь с места. – Из писем ясно, что ваша мать обращалась непосредственно к жертве. Мистер Харпер, я должна вам сообщить, что женщину, которой писала ваша мать, при рождении звали не Дэми Портер. Ее звали Абигейл Лангдон.
2
Это может стать для меня последним шансом узнать правду, к которой мама так страстно стремилась.
Глава 10
Стоя в дверях гостиной, Холли Ричардсон смотрела, как ее четырехлетняя дочка Алиса смеется над Свинкой Пеппой, скачущей по лужам. Глядя на дочь с ее мягкими, светло-каштановыми кудрями до плеч, Холли боролась с желанием броситься в комнату, подхватить девочку на руки и бежать без оглядки. Вместо этого она тихо закрыла дверь и крадучись поднялась на три пролета вверх, на самый чердак.
Оказавшись под крышей своего дома в Хадли, где она жила с мужем Джейком и дочерью, Холли почувствовала озноб. Она открыла дверь чердака, убеждая себя, что бояться нечего. Входная дверь дома была заперта на замок (она это дважды проверила), но, зайдя в помещение, она еще раз убедилась, что ключ лежит в кармане.
На нее пахнуло затхлостью, и Холли зажала рот рукой. Она остановилась, глядя на свалку из ненужной мебели, неиспользованных тренажеров (груда благих намерений!) и елочных украшений, – свалку, увенчанную ржавым мангалом. В дальнем углу стояло бюро с выдвижной крышкой – его Джейк использовал в краткий период ведения успешного семейного бизнеса. Все честолюбивые замыслы давно ушли в прошлое, и теперь бюро было покрыто толстым саваном пыли. С него-то она и начнет свои поиски.
Путь к бюро преграждал выцветший красный диван, с которым Холли приехала в этот дом семь лет назад, когда они с Джейком поженились. Пробираясь мимо дивана, она потрогала аккуратно зашитый разрыв на его спинке. После того как они с матерью протащили диван по двум пролетам узкой лестницы, обивка лопнула и мать зашила прореху вручную. Холли ничуть не расстраивало, что комнатушка приютилась на верхнем этаже паба, ведь это было первое в ее жизни отдельное жилье. «Бесспальная квартирка» – так мама его называла, не понимая, почему дочери было так важно снять ее, но для Холли это означало независимость. Многие ее друзья уже съехали от родителей, и ей тоже хотелось стать на собственные ноги.
Чтобы освободить себе дорогу, она толкнула диван к окну, и он врезался в детскую кроватку Алисы. Кроватка накренилась, и Холли перегнулась через диван, чтобы не дать ей рухнуть на пол. Нежно погладив, она аккуратно прислонила кроватку обратно к стене. Ей вспомнилась та ночь, когда она впервые уложила Алису в детской и почти до самого утра проспала на полу рядом с дочерью.