ворил, что то, что многие сейчас считают моим недостатком, через какое-то время станет моей визитной карточкой. Я не знала, откуда во мне рождались такие мысли, но мой внутренний человек давал мне состояние абсолютной непоколебимости.
Помню один случай. Мне было лет двенадцать. Я возвращалась поздно из школы домой на трамвае. Кондуктор сидел впереди и дремал, вагон был пустым, только я, сидящая у окна, и двое мужчин, явно знающих друг друга. Они посматривали на меня, а потом оба сели напротив. От них пахло спиртным, и мне стало не по себе от их тяжелого взгляда. Вдруг один из них медленно начинает гладить мое колено, затем поднимается выше, прямо туда… И так нагло, с уверенностью это делает, а на лице ухмылка. У меня от страха начинают трястись колени, глаза переполнены ужасом, и тут мне мой внутренний друг говорит: повернись к окну и пальцем напиши на стекле «Я немая». А дело было то ли весной, то ли осенью, я была в пальтишке, помню. И я поворачиваюсь к замерзшему стеклу и пишу дрожащей рукой «Я немая» и опускаю глаза вниз. В этот момент второй говорит тому, кто начал приставать ко мне: «Да ну, к черту, пошли от нее», – и берет его под руку. Двери открываются, они выходят из трамвая. А мой внутренний друг говорит: «Молодец, справилась!» С того момента я стала опираться во всем и везде только на себя. Таких случаев, как в трамвае, было много. Однажды в студенческие годы меня пытались изнасиловать. А в наше время эти темы были запретны, никто никого ничему не учил, мама даже про критические дни мне не объяснила ничего, в медпункте в школе рассказали. Так вот, окружили меня три отморозка, один нож вытащил, двое других полезли лапать меня, а я как начала во все горло петь гимн СССР, что они со словами «больная» повернулись и ушли. И осознав, что моя внутренняя суть знает что-то больше, чем мой ум, я начала тотально доверять себе и слушать только себя. К 18 годам я уже внятно понимала, кто я и какая я. Я подвергала анализу все, что происходило в моей жизни, а потому научилась думать. И это укрепляло мое мышление и сплачивало союз меня с моим я.
– Интересно. Вы с юности, получается, были такой мудрой.
– Я не сравнивала себя ни с кем. Я не исследовала никого, кроме себя. Мне даже общаться о глубоком, о личном было не с кем. Я была белой вороной для окружающих и черным лебедем для себя. Я завораживала саму себя. И знаешь, что обычно случается с такими людьми?
– Что?
– Когда ты интересен себе, ты интересен всем. На протяжении всей моей жизни ко мне тянулись люди. И парадокс был в том, что при максимальной закрытости и обращенности внутрь себя, я была очень открытой и приветливой. Это с высоты прожитых лет понимаешь природу этого магнетизма, а тогда же ты себя ни с кем не сравниваешь, принимаешь жизнь такой, какая она есть. По крайней мере, я принимала ее такой.
– Вы и сейчас невероятно притягательны, Фаина Георгиевна.
– Я знаю, а тогда не знала, а только ощущала. Я же с детства привыкла опираться на факты. Например, я доводила до слез маму, когда изображала нашу соседку бабку Марусю. Потом, когда я становилась старше, она просила почитать ей Пушкина. И когда я читала письмо Татьяны, мама в слезах молча уходила и запиралась в туалете, а через дверь я слышала, как она плачет. Поэтому, выбирая путь, я проанализировала, в чем я сильна, и пошла в актрисы. Карьера моя сложилась удачно, я сыграла все, что хотела, а теперь наслаждаюсь общением со студентами.
– Фаина Георгиевна, а про любовь?
– Любовь… За мою жизнь у меня было много поклонников. Все достойные мужчины, только хорошее могу говорить о каждом. И муж у меня замечательный был. Опять-таки выбрали мы его с моей внутренней частью очень трезво, опираясь на факты. Он вызывал во мне большую симпатию, олимпийский чемпион, спортсмен, гордость Советского Союза! Как за него замуж не выйти? У меня из женщин первой были красные кожаные сапоги, несколько пар джинсов, косметика рижская! Ох, как много он привозил мне с соревнований подарков! Сына и дочь я ему родила. Сын, ты знаешь, бизнесмен, а дочка на телевидении работает. Толковые они у меня, горжусь ими. Но ты же про любовь просила. Вот слушай. У меня уже дети были, браку нашему около 10 лет, и я знакомлюсь с Павлом. Мне позвонили из редакции широко известной газеты, попросили дать интервью. А Павел был журналистом, который брал его у меня. Значит, пригласил он меня на беседу в ресторан. А через час я поняла, что впервые в жизни влюбилась, да еще так, что перестала слышать свою внутреннюю Фаину. Беседуем мы, он задает вопросы мне, а у меня внутренний паралич. Я смотрю на него, а в голове одна только мысль: «Так разве бывает?». Не помню, как дошла домой, но зашла в дом я однозначно другим человеком. Муж смотрит на мое потерянное лицо и спрашивает: «Что с тобой?», а я отвечаю: «Влюбилась». Он нервно рассмеялся несмеющимися, потерянными глазами и быстро произнес: «Артистка», – и скрылся. А я легла на кровать, уткнулась в подушку и ничего не могу поделать. Подбегают дети, дергают, просят внимания, а я лежу и пошевелиться не могу.
На следующий день позвонил Павел и предложил встретиться вновь, чтобы показать мне черновой вариант интервью. Когда мы встретились, достаточно было одного взгляда друг другу в глаза, чтобы все понять. Мы молча подошли друг к другу и обнялись, а потом он произнес: «Поехали». И мы на такси поехали к нему домой. Он жил один холостяцкой жизнью, в его доме не было и намека на женщину, от этого он становился в моих глазах еще притягательнее и желаннее. Мы занимались любовью, и я внезапно испытала оргазм. Айгуленька, ты прости старую бабку за подробности, но это важно. В наше время такие вопросы не обсуждались, и информации совершенно не было. А муж у меня был первым мужчиной. Вторым стал Павел. Именно с ним у меня случилось это физическое потрясение.
– Фаина Георгиевна, вы меня тоже в свою очередь простите великодушно, молодую дурочку, а вы разве до этого никогда самостоятельно это физическое потрясение не испытывали?
– Айгуленька, конечно, да. Но я считала, что это особенность исключительно моего организма, мой некий секрет, о котором знала только Я и Фаина. Я даже не предполагала тогда, что этот дар может проживаться совместно с мужчиной и от мужчины. Ты же знаешь, я с детства была самодостаточной, – Фаина Георгиевна звонко рассмеялась. И я вместе с ней.
Так вот, с тех пор практически каждый день я бегала к нему и влюбилась до смерти. Мне постоянно надо было его нюхать, трогать, ощущать. У меня пробудилась роковая страсть. Всякий раз после оргазма, вернее во время оргазма, у меня автоматически текли слезы. Я растворялась в нем, теряя себя. В тот период жизни место Фаины занял Павел, и из самодостаточной женщины я превратилась в говно, прости за это выражение, но по-другому не скажешь. Я дико ревновала его к каждой звезде женского пола, про которую он писал. Я закатывала истерики, если он мне в течение дня ни разу не позвонил, я ночами не спала, накручивая себя мыслями о том, один ли он спит или у него таинственная гостья? И так почти год…
– Фаина Георгиевна, вы совсем его не описали. Я же визуал, каким он был?
– Джорджа Клуни знаешь? Вот он был таким. И внешне очень похож, и фигура такая же, и жестикуляция, одним словом, его копия.
– А почему он был холостым?
– Потому что он был одинок. Страшно одинок. Опять-таки, это сейчас можно сходить к психологу, покопаться в себе, увидеть исток проблемы. А в наше время и профессии такой толком не было. Не принято это было. А я-то все чувствовала, что причина не в том, что он из множества роскошных женщин не может выбрать одну, а в том, что он не может просто сделать выбор в пользу себя. Даже не так. В пользу того, что он этого достоин. Великий парадокс Павла заключался в том, что при всей его красоте, привлекательности, уме и харизме, у него не было веры в себя. Он не осознавал и не понимал, насколько он редкий и гениальный. И если я умела говорить с собой и смотреть внутрь себя, он всю жизнь смотрел исключительно наружу, боясь даже спросить себя о том, что он хочет по-настоящему. Он боялся близости и боялся отношений. И я не понимала природу этого страха, при всем моем желании не понимала. Он всегда уходил от этих разговоров.
А я тем временем призналась мужу, что влюбилась в другого человека и жить без него не могу. Он повел себя весьма достойно, принял эту новость с каменным лицом и со словами: «Я подозревал это, но я оставляю дверь приоткрытой. Прощай». За один день я разрушила все в своей жизни: брак, репутацию, карьеру, здоровье и многое другое. И вот я приезжаю к нему и говорю: «Я ушла от мужа к тебе». На что он мне ответил: «Я не готов разрушить чужую семью». Господи, в ушах гул, бесконечность повторяющихся, передающих эстафету друг другу вопросов: какое разрушение? какая семья? разве он меня не любит? разве он об этом не мечтал? его пугает наличие детей?
Инстинкт самосохранения разбудил во мне моего внутреннего друга. Мою Фаину. Помню, я днями лежала, глядя в потолок и беседовала с ней о Павле, о сложившейся ситуации, о боли, о том, что я меньше всего ожидала. Я как-то собралась и начала по крупицам, по кусочкам, словно пазл, собираться в прежнюю картину под названием «Самодостаточная Фаина». Прошло несколько дней, и Павел выследил меня, чтобы поговорить. Я плохо помню подробности, но суть разговора сводилась к тому, что я его самый близкий человек, что ближе меня у него никого нет, но он не способен взять ответственность за меня и моих детей, потому что еще не до конца разобрался в себе. «А ты меня хотя бы любил?», – с холодным лицом спросила его я. «Любил, как мог», – ответил он. В тот день мною было принято решение, что больше мы встречаться не будем. Я это озвучила ему, а он твердил лишь одно: «Так между близкими людьми быть не должно». На что я в сердцах ответила, что приглашу его как близкого человека на свадьбу своих детей.
Мы расстались на долгих три года, у меня началась тоска. Ноющая, серая тоска. Я срывалась на детях, я ходила словно живой труп, я тихо умирала. Муж, изредка видя меня, начал сильно переживать и переехал к нам. И мы молча, не обсуждая ничего, снова начали жить вместе. Все обрело иные краски. Мне было очень плохо, пока мне не приснился сон. Во сне я очень четко разговаривала с собой, как раньше, как в юности. Мой внутренний голос мне говорит: «Ты видишь только верхушку айсберга и чувствуешь только нижней частью тела. А он боль какую-то знает, боль страшных потерь. И ты туда же». Я просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что мне нужна информация. На следующий день я, наконец, включаю аналитику и понимаю, что у Павла нет друзей, нет приятелей, нет никого, с кем бы он меня хоть раз познакомил. Да, есть коллеги из газеты, но не более. И я понимаю, что ничего о его прошлом я не знаю. Хитростью мне удается встретиться с главредом газеты и расспросить о Павле. Но он ничего внятного мне не рассказал, общие слова. Тут я решаюсь поднять все свои связи и вспоминаю, что у нашего режиссера в театре есть большой друг из КГБ, который не пропускает ни одной нашей премьеры. Я слезно умоляю режиссера организовать мне встречу с ним, он соглашается. При личной встрече я попросила дать мне хоть какую-то информацию об этом человеке. Следующим утром режиссер позвал меня и сообщил: «Поступила информация о том, что Павел невольно стал свидетелем убийства его девушки. Такого-то числа, такого-то года из тюрьмы сбежали два преступника и скрывались в ле