Ты знаешь?
Пер Гюнт
Ну еще бы мне не знать!
(Подходит ближе, и лицо его принимает какое-то чужое выражение.)
Я в Сан-Франциско золото копал,
Кишмя-кишел фиглярами весь город.
Один на скрипке мог пилить ногами,
Другой плясать горазд был на коленках,
А третий сочинял стихи, когда
Ему иглой просверливали череп.
И вот туда однажды черт явился,
Чтоб показать свое искусство. Он
Как настоящий поросенок хрюкал.
Никто его не знал, но с виду был он
Пресимпатичный малый, так что полный
Взял сбор; театрик был набит битком
И с нетерпеньем ждали все начала.
На сцену вышел черт в плаще широком,
Закинув полы на плечи: Man mus sich
Drapieren, – как у немцев говорится.
А под плащом своим сумел он спрятать,
Тайком от всех, живого поросенка…
И представленье началось. В стихах
И в прозе фантазируя на тему
Житья-бытья свинячьего, щипал
Без всякой жалости черт поросенка,
И тот картину визгом дополнял;
Закончилось все верещаньем диким,
Как будто поросенка закололи.
Раскланялся искусник и ушел…
И вот специалисты, разбирая
Искусство, явленное чертом, стали
Критиковать и осуждать его.
Кто находил, что писк был как-то жидок,
Кто деланным предсмертный визг считал,
И все единогласно утверждали,
Что хрюканье утрированно вышло…
Так вот чего добился черт в награду;
И поделом, – зачем не рассчитал,
С какою публикой имеет дело!
(Кланяется и уходит.)
Толпа в недоумении молчит.
В лесу. Троицын вечер. Вдали на расчищенном месте избушка с прибитыми над дверью оленьими рогами.
Пер Гюнт ползает по земле, собирая дикий лук.
Пер Гюнт
Одна из стадий это. А какая
Ближайшая за нею будет? Все
Испробовать и лучшее избрать!
Я так и сделал: цезарем начав,
Я Навуходоносором кончаю.
Да, довелось-таки пройти мне всю
Библейскую историю. Пришлось
На старости прильнуть к груди родимой.
«Ты от земли взят», – сказано недаром…
И в жизни главное – наполнить брюхо.
Но луком наполнять какой же прок?
Пущусь на хитрость я, силков наставлю.
Вода тут есть в ручье, так не придется
От жажды изнывать, а что до пищи —
Приходится быть хищником средь хищных.
Когда ж приблизится мой смертный час, —
Когда-нибудь да это ведь случится, —
Я подползу под дерево и в кучу
Сухой листвы зароюсь, как медведь.
А на коре древесной начерчу я
Такую надпись: «Здесь лежит Пер Гюнт,
Честнейший малый и всех тварей царь».
(Посмеиваясь про себя.)
Ах, старая кукушка, прорицатель!
Не царь, а луковица ты! Постой-ка,
Возьму сейчас да облуплю тебя,
Мой милый Пер, как ни вертись, ни сетуй.
(Берет луковицу и отщипывает один мясистый листок за другим, приговаривая.)
Вот внешней оболочки лоскутки —
Крушенье потерпевший и на берег
Волнами выкинутый нищий Пер.
Вот оболочка пассажира, правда,
Тонка, жидка она, но от нее
Еще попахивает Пером Гюнтом.
Вот золотоискателя листочки;
В них соку нет уже – и был ли прежде?
Вот грубый слой с каемкою сухой —
Охотник за пушниной у залива
Гудсонова. Под ним – листочки вроде
Коронки… Прочь их, бросить, слов не тратя!
Вот археолога листок короткий,
Но толстый; вот пророка – пресный, сочный;
Так ложью от него разит, что слезы —
По поговорке старой – вышибает
Из глаз порядочного человека.
А эти вот листочки, что свернулись
Изнеженно-спесиво так – богач,
Который жил, как сыр катаясь в масле.
Листки под ними – с черною каемкой,
Больными смотрят и напоминают
Зараз о неграх и миссионерах.
(Отщипывает несколько листочков сразу.)
Да их не оберешься тут! Ну, что же?
Когда-нибудь покажется ядро?
(Общипывает все до конца.)
Скажите! От начала до конца
Одни слои, листки – все мельче, мельче!..
Природа остроумна.
(Бросает остатки.)
Черту разве
Тут впору разобраться; человеку ж,
Задумавшись, лишь спотыкнуться легче.
Хоть мне-то, впрочем, нечего бояться —
На четвереньках крепко я держусь.
(Почесывая затылок.)
А удивительная штука – жизнь!
У ней за каждым ухом по лисице —
Как говорят о людях продувных;
Перед тобой юлит и манит, дразнит;
Нацелишься схватить – не тут-то было!
Лисица выкинет кунштюк, и – глядь —
В руках твоих не то, – другое нечто,
Иль вовсе ничего…
(Сам того не замечая, приближается к избушке и, увидав ее, не сразу приходит в себя от изумления.)
Жилье? В лесу?
(Протирает в глаза.)
Как будто мне знакомо это место…
Рога оленьи над входною дверью…
Морская дева на верхушке крыши…
Все выдумки! Не дева – доски, гвозди;
Замок тяжелый, чтобы запираться
От дьявольски нечистых, злобных мыслей…
Сольвейг(поет в избушке)
Горенку к троице я убрала;
Жду тебя, милый, далекий…
Жду, как ждала.
Труден твой путь одинокий —
Не торопись, отдохни.
Ждать тебя, друг мой далекий,
Буду я ночи и дни.
Пер Гюнт(при звуках песни медленно встает, безмолвный и бледный как смерть)
Она не забыла, а он позабыл;
Она сохранила, а он расточил…
О, если бы можно начать все сначала…
Ведь здесь меня царство мое ожидало!
(Кидается бежать по лесной тропинке.)
Сосняк, выжженный пожаром. Далеко кругом торчат обгорелые пни. Ночь. В глубине там и сям клубится туман. Пер Гюнт бежит по сосняку.
Пер Гюнт
Пепел, туман и летучая пыль —
Вот матерьял для постройки;
Гниль, разложенье, зараза внутри;
Взять же все вместе – гробница!
Краеугольные камни кладет
Мертворожденное знанье;
Выдумки праздные, грезы, мечты
Самое зданье возводят;
Ложь высекает ступени. Боязнь
Мыслей серьезных, глубоких
И нежеланье вигу искупить
Щит водружают на кровле;
Крупная надпись гласит на щите:
«Цезарь Пер Гюнт – архитектор».
(Прислушиваясь.)
Слышатся детские мне голоса?..
Плач… но похожий на пенье?..
Под ноги катит мне кто-то клубки…
(Отбрасывая ногой.)
Прочь вы! Дорогу давайте!
Клубки (на земле)
Мы – твои мысли; но нас до конца
Ты не трудился продумать.
Жизнь не вдохнул в нас и в свет не пустил, —
Вот и свились мы клубками!
Пер Гюнт(стараясь их обойти)
Будет с меня! Я дал жизнь одному;
Выпустил в свет хромоногим.
Клубки
Крыльями воли снабдил бы ты нас, —
Мы бы взвились, полетели,
А не катались клубками в пыли,
Путаясь между ногами.
Пер Гюнт(спотыкаясь на один из клубков)
Увалень глупый! Отцу своему
Хочешь ты ножку подставить?
(Бежит.)
Сухие листья(гонимые ветром)
Лозунги мы, – те, которые ты
Провозгласить был обязан!
Видишь, от спячки мы высохли все,
Лености червь источил нас;
Не довелось нам венком вкруг плода —
Светлого дела – обвиться!
Пер Гюнт
Все ж не напрасно явились на свет:
На удобренье годитесь.
Шелест в воздухе
Песни, тобою не спетые, – мы!
Тщетно рвались мы на волю,
Тщетно просились тебе на уста,
Ты нас глушил в своем сердце,
Не дал облечься нам в звуки, в слова!
Горе тебе!
Пер Гюнт
Замолчите!
Был ли для песен досуг у меня?
(Бежит кратчайшей дорогой.)
Капли росы (скатываясь с ветвей)
Слезы мы – те, что могли бы
Теплою влагой своей растопить
Сердца кору ледяную,
Если б ты выплакал нас! А теперь
Сердце твое омертвело;
Нет больше силы целительной в нас!
Пер Гюнт
Слезы!.. Не плакал я разве
В Рондах? И что ж – пожалели меня?
Ноги унес еле-еле!
Сломанные соломинки
Мы – те дела, за которые ты
С юности должен был взяться.
Нас загубило сомненье твое.
Против тебя мы в день судный
С жалобой выступим и – обвиним!
Пер Гюнт
Как? Не за то лишь, что было,
И за небывшее мне отвечать?
(Бежит от них.)
Голос Осе