аченную на модифицирование первого же младенца, и тут же отменило все дальнейшие разработки. На те же деньги можно было до зубов вооружить пять человек, поэтому никто не стал грезить о создании суперармии, которую, в любом случае, придется вооружать так же, как и обычных солдат, при этом затрачивая еще больше денег. И весь этот генный проект вылился в одного человека. Первого и единственного. В тебя, Клин. Ты — собственность Альянса. Генномодифицированное орудие убийства.
— Да, ну и что? — посмотрел на него я. — Я в курсе.
Агент ошарашено посмотрел на меня.
— Они тебе сказали?!
— Ну а смысл им был скрывать, если проект больше нигде не должен был возрождаться? — задал я вполне резонный вопрос. — Но я, в любом случае, никому не рассказывал. Не хотел, чтобы кто-то знал, почему мне все дается лучше других.
— Самолюбие и желание всегда быть первым у тебя никуда не исчезли, 13–47, — заметил Агент.
— Но это все неважно, — перебил его я, — мне не нужен краткий экскурс в историю создания генных мутантов. Мне важно знать, что со мной такое, и почему я постепенно подыхаю? Или я перестраиваюсь? Организм меняется в состояние, привычное для нормальных людей?
— Нет, ты именно что подыхаешь, Клин, — мрачно ответил Агент. — На каждом полугодовом медосмотре тебе, вместе со стандартными вакцинами, кололи спецвещество, которое, если очень грубо выражаться, подзаряжало эти звериные гены и проводило очередную адаптацию их к твоему организму.
— И я без этой инъекции откину копыта, да? — прямо спросил я, снова начиная ощущать неприятные боли.
— Точно, — ответил Агент. — Но не сегодня.
Он встал и пошел к висящей на стене картине. Отодвинул ее в сторону, и там обнаружился сейф.
— У тебя что есть вакцина? — у меня чуть язык к нёбу не прилип.
— Когда меня отправили вместе с вами на твой экзамен, Клин, то посвятили в курс того, что ты за модификация такая…
— Спасибо за сравнение, — перебил я.
— … и они дали мне одну инъекцию с собой. На тот случай, если ты получишь смертельную рану. Это вещество, ко всему прочему, еще и как-то стимулировало непосредственную регенерацию и обновление твоих клеток после непосредственного ввода в кровь, — сказал Агент, открывая сейф.
— Знаешь, насколько грубо звучат эти формулировки со стороны? — спросил я, чувствуя громаднейшее облегчение.
— Я не ученый, а солдат, инструктор по стрельбе и самообороне, — ответил Агент, — а в курс дела меня посвятили за день перед той вылазкой. Что ты от меня хочешь?
Он достал небольшой футляр.
— Система самоохлаждения и поддержания нужной температуры работает и по сей день, — сказал Агент. — Я, признаться, хотел уничтожить вакцину, зачем мне эта штука? А потом подумал, что это чисто символическая память о моем лучшем ученике.
Я уже не мог держать себя в руках.
— Да давай ее сюда! — я вскочил с дивана, рванул к Агенту и вырвал у него из рук футляр.
Открыл, достал инъектор и, долго не раздумывая, прижал его к вене и впрыснул в себя вакцину.
Примерно минуту я молчал и ожидал какого-нибудь невероятного и суперфантастического эффекта исцеления, вроде пронизывающей все тело волны энергии, но этого не произошло.
— Как ощущения? — спросил Агент.
— Никак, — ответил я. — Ничего не понимаю.
— Ты ожидал мгновенного исцеления?
— Нет, конечно. Но хотя бы какого-то проявления того, что во мне теперь животворящая вакцина.
Агент пожал плечами.
— Я не ученый, — повторил он.
И тогда я осознал, что, увлеченный поиском невероятных эффектов, я пропустил и не заметил главного. Голова больше совершенно не болела. Так сильно добивающая меня пульсация просто взяла и исчезла! Возможно, инъекция содержала в себе какой-то легкий наркотик, воздействующий на нервную систему, но мне, если честно, сейчас было совершенно на это наплевать.
— Мне лучше, — признался я. — Действительно становится лучше. Хотя бы пропала головная боль!
В эйфории я попытался тут же встать на руки, закинув ноги вверх к потолку, но, как только сделал это, получил новый режущий заряд боли в черепе.
Я вскрикнул, потерял равновесие и рухнул на пол.
— Клин, ну ты все-таки ребенок и идиот! — взбесился Агент. — Ты можешь подумать своей пустой башкой о том, что должно пройти какое-то время, прежде, чем ты восстановишься?!
Боль была секундной, прошедшей так же быстро, как и наступившей. Но Агент был прав. Не нужно было поддаваться глупой, и пока что беспричинной, радости.
Я поднялся с пола и вернулся в кресло.
— Я сегодня больше всего рад тому, что ты выжил тогда, — сказал я Агенту, — ибо я сам уже собирался заказывать гроб. Как же здорово, Агент, что ты оказался сентиментальным и не выбросил вакцину.
— Забавно вышло, что она понадобилась, спустя несколько лет, а смертельное ранение тогда получил я, обязанный тебя спасать в случае подобного, а не ты, в расчете на которого она и давалась, — сказал Агент. — Ну что ж. Ты мне снова должен, Клин. Который раз я тебя уже спасаю?
Я посмотрел на него с улыбкой, а потом в мой мозг закралась одна подозрительная мысль.
— Если мне необходимо вкалывать эту вакцину каждые полгода, как ты говоришь, то очень странно, что я до сих пор жив.
Агент вопросительно посмотрел на меня.
— Проект был закрыт, так? А меня нужно было поддерживать вакциной каждые полгода? И что ради меня одного велось ее производство? Это же глупо, меня бы, скорее всего, просто пустили в расход!
— Почему ты раньше тогда об этом не задумывался?
— Потому что не знал о том, что мне что-то колют, — я поднял с пола инъектор и прочитал единственные находящиеся на его корпусе буквы, — «НКТ-126». У этой хреновины даже нет названия. Только серийник! Агент, я не верю в то, что ради меня одного продолжали производство этого средства! Чтоб поддерживать жизнь в единственном солдате? Такое просто логически невозможно!
— Думаешь, раз они регулярно кололи тебя…
— То проект вовсе не закрыли, — завершил я мысль. — Я не один такой.
— Тогда почему тебе все рассказали и дали с самого начала жить спокойной жизнью?
— Понятия не имею, — честно ответил я.
Внезапно в голову пришла одна мысль.
— Слушай, а почему эти гены вводились детям?
— Меня в такие подробности не посвятили, Клин.
— Может, проект просто перекинули на взрослых солдат? Может, уже сформировавшийся организм легче переносил все это?
— А ты переносил что-то тяжело, пока рос?
— Да нет, — я потер голову. — Я вообще никакого дискомфорта не испытывал. Мне и рассказали-то про гены только после аварии. Мне тогда было одиннадцать, и я много чего сломал, неудачно прокатившись на джетбайке. Заросло все неожиданно быстро. Но, может, была какая-то особенность? Может, я и не прав, может, как раз гены нужно было вживлять детям, потому что они приживались в организме в период его формирования и развития, а не сразу же ломились в его клетки, как это наверняка было бы в случае с взрослыми?
— Да я понятия не имею, Клин. Давай для начала посмотрим, сработает ли до конца твоя вакцина. Если да, то у тебя появится фора в полгода. Если нет, то я даже не знаю, что тогда делать.
А вот об этом я совершенно не подумал!
— Точно… ведь даже если я и протяну эти самые полгода, то потом-то все снова повторится?
Агент развел руками.
— Скорее всего.
— Тогда выход у меня всего один, — у меня даже голова закружилась от пришедшей в нее мысли.
Агент посмотрел на меня с ожиданием ответа.
— Придется вернуться за вакциной домой, — выдавил из себя я. — На нашу с тобой старую базу…
20
Я вернулся к Кити уже полностью лысым — Агент подсказал парикмахерскую. По его же наводке я заглянул в магазин одежды и разжился новыми шмотками. Когда я переступал порог дома, то за моей спиной висел старый рюкзак с тесаком, пистолетом и некоторыми вещами внутри, а в руках я нес пару пакетов с одеждой.
Она тоже встретила меня, выглядя уже слегка по-другому. Цвет волос остался тем же, но их длина сократилась до прежней.
— Так лучше? — улыбнулась она, встретив меня прямо у порога.
— Гораздо естественнее, — улыбнулся я в ответ.
— Алекс что-нибудь смог сделать? — взволнованно поинтересовалась Кити.
— Он дал мне вакцину. Головная боль прошла. Проблема лишь в том, что это был единственный образец. А уколы мне нужны периодически.
— Надеюсь, вы догадались сдать хотя бы часть его в лабораторию на экспертизу? Может, можно попытаться синтезировать его и здесь?
«Если бы…»
— Это было невозможно, — мрачно ответил я. — Инъектор абсолютно герметичен, его пресс выдавил изнутри все, что было, в мою кровь. У нас они делаются так, что открыть инъектор после герметизации, не разбив его вдребезги, не получится. Сама понимаешь, что выбора у меня особо не было. Либо принять, либо отдать в какую-нибудь лабораторию, а самому надеяться не откинуться.
— Дерьмо, — мрачно и тихо ответила Кити.
Пару минут мы простояли в абсолютной тишине, пока Вирус первая не прервала ее:
— А когда нужен будет новый укол?
— Если все пойдет хорошо, то через полгода, — ответил я, — но проблема в том, что я не знаю, подействует ли это вообще. Вакцина валялась у Алекса пару лет, а я задержался с привитием на несколько дней. Эти гены, что сидят внутри меня, нужно подпитывать примерно каждые шесть месяцев. Иначе они начнут меня убивать. Мне, оказывается, и раньше кололи антидот, только я об этом не знал.
— Объясни мне, как можно не знать, колют ли тебе что-то или нет?!
— У нас каждые полгода абсолютно все солдаты проходят обязательный медосмотр, — пояснил я, — там нас прививали сразу от всего. Очевидно, там мне и кололи вакцину.
— И тебе тоже становилось плохо? Голова болела? А потом переставала спустя пару дней после укола?
— Нет, — я отрицательно мотнул головой, — наверное, там они никогда не запаздывали с вакцинацией, вероятно, проводили ее заранее, поэтому и меня ни разу не ломало. Слушай, а можно мне хотя бы от двери отойти-то? Я могу и на ходу рассказывать.