рочно лидировало.
Ну а что до меня, то я попросил себе вещь, по мнению других парней совершенно бесполезную, особенно, учитывая, что в тот же день я получил именную «УОА 13–47».
2
— Ну что, Клин, ты уже чувствуешь себя настоящим мужиком? Если да, то покажи мне, чем ты лучше. Или слабо?
День рождения я отмечал в собственной квартире в кругу друзей. Они приволокли с собой большую деревянную мишень, и теперь по комнате летали ножи.
Мое жилье кое в чем отличалось от среднестатистического обиталища всех других солдат, в том числе и друзей. Если пехотинцы получали квартиру, то там никогда не было больше трех комнат. Душ, кухня и одна свободная, которая становилась и спальней, и гостиной, и комнатой отдыха. Да и даже такие квартирки нужно было заслужить, чем-нибудь отличившись. Большинство адептов пехоты прозябало в подземных общежитиях. Но я не попал ни в первую, ни во вторую категорию.
Я еще учился на офицерских курсах в Академии, когда получил квартиру как особо отличившийся в учебе и физической подготовке курсант. Спасибо генам. Мое обиталище состояло из кухни, отдельных ванны и душа, а не какой-то там единственной вшивой душевой кабинки, и двух комнат, одна из которых была оборудована в гостиную и, по совместительству, комнату отдыха, а вторая стала отдельной спальней.
Мой последний день свободы мы отмечали именно в этой самой комнате отдыха. Ножи, бывало, пролетали мимо мишени, но меня это в принципе не волновало. Мне было совершенно наплевать на стены, на дыры в них, на рваные обои. Завтра этого всего уже не будет, и совсем не факт, что когда-нибудь я сюда вернусь. Конечно же, я сожалел, что зарубил на корню возможность офицерской службы, но изменить ничего в своем прошлом, увы, уже не мог. Да и не был я уверен в том, что смог бы сдержаться и не ударить капитана, даже если бы появился шанс что-то исправить.
Завтра мне предстояло рвануть в самую пучину боевых действий, имея за плечами всего одну вылазку на базу противника и то, весьма неудачную. Но я просто старался об этом не думать. Могло бы все сложиться и лучше, а вышло крайне дерьмово. Но я это принял и, выражаясь простым языком, забил. Жизнь и так складывалась весьма не очень, и я не особенно хотел ее усугублять депрессивными мыслями.
— Знаешь, Кошка, — процедил я, усмехаясь, — даже сейчас, когда мне исполнилось восемнадцать, я ощущаю себя подростком. А все почему? Потому что меня окружают люди, не взрослеющие год от года. Но в одном я уверен точно, — я посмотрел на мишень и откусил кусок от яблока, которое держал в левой руке. Правой рукой я расстегнул чехол для ножа на поясе и взял клинок в руку. Я кинул яблоко левой рукой, а нож метнул вслед ему через долю секунды уже правой. Раздался глухой звук треснувшего дерева. Я продолжил:
— Я уверен в том, что ты никогда так не сможешь.
Дерево треснуло не на мишени, а на рукояти ножа, брошенного Кошкой. Ее клинок торчал из центра мишени, мой — из рукояти ее ножа. На лезвии моего же красовалось надкусанное яблоко. Клинок проткнул его насквозь, и из разреза на пол падали капли сока.
Кошка звонко расхохоталась и тут же поцеловала меня, не разжимая губ. Обычный дружеский поцелуй, не выражавший ничего личного, хоть и длившийся около пяти секунд. Я не испытывал к Кошке абсолютно никаких чувств, как и она ко мне. Мы были только друзьями и даже никогда не оказывались утром в одной постели с отсутствующими воспоминаниями о вчерашней ночи после бурной гулянки. В отличие от нее и Вируса.
Вирус был вторым моим лучшим другом, и вот их с Кошкой связывало нечто гораздо большее, чем секс и даже дружба. Они старались не показывать своих чувств, но получалось, если честно, не слишком хорошо. Во всяком случае, лично я все прекрасно понимал и знал. Я был рад за друзей, да и смотрелись они вместе весьма гармонично, пусть их внешности и не очень сочетались. Высокая, стройная и в то же время очень спортивная мулатка Кошка, плечи которой в неофициальной обстановке всегда обволакивали густые черные волосы, и широкоплечий, наголо выбритый Вирус, возвышающийся над ней на полторы головы. Если взглянуть на них, не имея понятия, кто они такие, то можно было сказать, что Кошка устроилась за Вирусом как за каменной стеной. Но такую глупость мог выдать только человек, не знающий ее лично, ибо другой настолько техничной и безжалостной в рукопашных спаррингах девушки я никогда и не встречал.
Если сравнивать уже Вируса и меня, то мы так же походили друг на друга, как и нет. Я никогда не брил голову наголо, предпочитал носить короткий ежик, а на лице всегда старательно культивировал, как я считал, стильную трехдневную щетину. Да и никогда я не был так же сильно раскачан, как мой лучший друг, однако мне это не мешало драться быстрее, сильнее и эффективнее чем он. Спасибо генам, я не выглядел слабаком, но и не напоминал издалека миниатюрную глыбу, подобно Вирусу. Он был массивным и очень сильным, а я — рельефным и быстрым, хотя и в силе ему кое в чем не уступал.
Я сказал, что мы похожи, но в доказательства привел пока что лишь различия. Сходства тоже были — широкие плечи, двухметровый рост, карие глаза, да и что уж тут таить — одинаковое отношение к Альянсу и к жизни. Плывем по течению, не задаем лишних вопросов.
Когда Кошкин поцелуй закончился, я крепко обнял ее и подхватил на руки.
— Эй, не увлекайся! — улыбнулся Вирус.
В нашей компании он был спецом по любой технике, Кошка — знатоком оружия и мозговым центром, а я… Я всегда был грубой физической силой, но не обделенной и мозгами.
Я сел на диван, Кошка поудобнее устроилась у меня на коленях, а Вирус встал, подошел к холодильнику, достал бутылку пива и вернулся назад.
— А тебе не хватит? — недовольно прошипела Кошка, когда он сел рядом с нами.
Вирус тяжело вздохнул.
— Мне ведь до восемнадцати осталось три недели. Потом начнется война. И мне наверняка уже будет не до этого. Хрен его знает, куда меня занесет.
— Я же обещала устроить тебя к себе, — сказала Кошка. — Я думаю, что все получится.
Она служила уже три месяца, при этом весьма удачно попав на базу, расположенную всего в десятке километров от наших домов. Туда же Кошка хотела забрать и Вируса, туда же пыталась впихнуть и меня, однако в этом ей безоговорочно было отказано. Меня ожидал передовой фронт.
Если бы я тогда еще заранее знал, что выживу в течение чуть менее чем полутора лет в горячих точках, а потом с помощью друга-офицера попаду на ту самую родную базу, где уже служила Кошка, а впоследствии окажется и Вирус, мне было бы гораздо легче на душе.
Но сейчас меня давила тоска. И Вирус чувствовал примерно то же самое.
— А если не получится? — спросил он. — С Клином ведь не вышло, и твоя знакомая в центре распределения не смогла помочь.
— Клин это совсем другой случай, — мрачно заметила Кошка, — там бы мне в принципе не дали бы ничего сделать. Не нужно было бить морды вышестоящим чинам…
Вирус сделал глоток из взятой им бутылки и произнес следующее:
— Ненавижу войну.
Я аккуратно подхватил Кошку под колени и ссадил ее на диван. Подойдя к своему письменному столу и осмотрев кучу различного хлама, сваленного мною же на нем без разбора, я извлек оттуда красный маркер и большой лист бумаги, скрученный в трубку.
Я вернулся к друзьям. Кошка снова попыталась устроиться у меня на коленях, но я решительно ее отстранил.
— Ты уж извини, но колени мне сейчас бы пригодились.
Кошка пожала плечами, залезла на спинку дивана, а затем уселась мне на плечи. Я лишь обреченно вздохнул. Вирус посмеялся.
— Что собираешься с этим делать? — спросил он.
— Да мне как-то все равно. Если не ревнуешь — пускай сидит.
Вирус вновь хохотнул.
— Я не о Кошке, а о листе и маркере.
Я задумался.
— Просто уже завтра моя жизнь полностью изменится. Хочется придумать лозунг, который бы полностью отражал мое будущее.
Я обвел взглядом комнату в поисках вдохновения. Антураж был даже слишком стандартным, разве что стены выкрашены в ярко-синий цвет. В углу стоял диван, на котором мы расположились, на стене напротив — видавшая виды плазменная панель. В другом углу я поставил шкаф для книг, музыки и фильмов. Рядом — письменный стол. На стенах — несколько рисунков, сделанных мною самим около трех лет назад.
Вдохновение не приходило.
Я посмотрел на Вируса и вспомнил фразу, сказанную им совсем недавно.
«Ненавижу войну».
Тогда меня осенило.
Большими буквами я размашисто написал на бумаге всего три слова:
«Твоя жизнь — война».
Затем я поднялся с дивана, тем самым заставив Кошку слезть с плеч.
— Твоя жизнь — война? — скептическим голосом произнесла она.
Вирус сделал еще глоток.
— А что? Все верно. Завтра, Клин, твоя жизнь станет войной.
— Ну да, а могла стать и тюрьмой, — парировала Кошка.
Она снова вспомнила тот случай, который и не позволил ей помочь мне в том, чтобы остаться при базе. Всего неделю назад я проходил по делу о нападении на офицера, того самого капитана, который пытался повесить на меня гибель Агента и срыв моего боевого крещения. Я избежал смертной казни только потому, что за меня заступился Тесак, а слово программера Теневого отдела, тем более спасенного подсудимым, то есть мной, значило много. Оно и повлияло на сохранение моей жизни.
Да и в тюрьму меня не отправили, хотя этого я не боялся — там-то я уже успел побывать. Месяц просидел в колонии для несовершеннолетних, хотя тогда меня оставили на офицерском, дали последний шанс как образцовому в учебных дисциплинах курсанту. Назначение во фронтовики выглядело куда опаснее тюрьмы. Формально мне, конечно, сохранили жизнь, но фактически в боевых операциях погибал каждый третий.
— Тюрьмой не стала. Станет гробом, — ответил я.
— Не кошмарь, Клин, — пробурчала Кошка, — если ты так уверен, ну и написал бы — «твоя жизнь — гроб».
Я взял со стола четыре канцелярские липучки и разместил их на обратной стороне ватмана по углам. Забрался на спинку дивана, дотянулся руками до потолка и прикрепил лист над своей подушкой.