На правом краю поля, где обозначалась пологая лощина, один за другим загорелись сразу четыре машины. Видимо, наши все же сумели зайти к ним во фланг. Тот, что полз прямо на «тридцатьчетверку» Аркадия, вдруг резко крутанулся на месте и, выплюнув чад из выхлопа, газанул вспять.
— На всю железку, Арканя-я! — услышал Кондратьев в шлемофоне голос командира и тоже дал газ.
Фрицы разворачивались и начинали драпать. Но с того же правого края поля по линии лощины сразу по нескольку кряду начали дыбиться снарядные разрывы: немецкие батареи выставляли огневой заслон.
В мутном стекле-триплексе Аркадия вдруг нестерпимо полыхнуло, и сознание придавило чадной темнотой.
Очнулся Аркадий от удушья. Сорвал с головы шлем, сквозь грохот стало слышно, как потрескивает под самым ухом — горела краска. Аркадий попробовал выбраться из своего сиденья, но резкая боль в ноге бросила снова на место. Единственное, что он сумел сделать — откинуть передний люк перед собой. Потянуло воздухом, ветерок на момент отогнал дым, и Аркадий увидел перед танком своих — командира и башенного стрелка. Они сидели на зеленой траве, шлемами и крагами тушили друг на друге дымящиеся комбинезоны.
«А меня-то что же, ребятки, родные?!» — хотел им крикнуть Аркадий, но не смог: с притоком воздуха пламя в танке загудело сильнее. Аркадий на мгновение почувствовал, как от подступившего жара у него на голове зашевелились, скорчились волосы, и вновь потерял сознание.
Он очнулся от боли. Его перекатывали по земле. Стрелок и командир давили пламя шлемами, крагами, пучками травы. От боли Аркадий не по-человечески закричал, но закричал уже с облегчением.
Окончательно сознание вернулось к нему в медсанбате. Изувеченную ногу ему ампутировали.
Но и это еще не вся история об Аркадии Кондратьеве.
После войны он работал механиком где-то в Татарии, кажется, в Шеморданском леспромхозе. Как-то у одного из рабочих вспыхнула в руках паяльная лампа. Пламя сразу же перекинулось на промасленную спецовку. Тот упал на пол и, растерявшись от страха, не смог ни скинуть горящий ватник, ни хотя бы кататься по полу, чтобы затушить огонь, — только кричал.
Поблизости опять оказался Аркадий Кондратьев. Он вышвырнул лампу прочь и, не в силах из-за протеза перекатывать горящего, просто руками потушил одежду на растерявшемся от боли и ужаса человеке.
Тогда Аркадий сам получил серьезные ожоги второй степени и двадцать дней пролежал в больнице.
Аркадий Кондратьев самый простой человек. За свою удивительную решительность и волю он не получал никаких наград, и о том, что ему трижды пришлось подвергать себя одному и тому же страшному риску и претерпеть жуткую, мучительную боль, он вспоминает скорей с сожалением. Истинный героизм рождается только необходимостью и трудностями.
А что тот спор? Я, признаться, и сам не знаю, который из двух мальчишек более прав. Прочтете ту книжку — рассудите сами. Ясно одно — ребятам очень хочется видеть своих героев красивыми всегда. Они плохо верят, что те могут быть и простыми, даже обыкновенными людьми.
Что же — и самые великие умы всегда мечтали о человеке, который был бы лучше и жил лучше, чем они сами. И пусть всегда об этом спорят мальчишки!
Л. ДавыдычевТринадцать черных кошекРассказ
Вы не знаете Маринки Беляевой? Ну ладно, я расскажу вам о ней. Начну с того, кто она такая. Она учится в сорок восьмой школе, в четвертом «а». Но не это, конечно, самое главное. В четвертом «а» девятнадцать девочек — не о всех же рассказывать?
Маринка хорошо учится. Это очень важно, но и не это самое главное.
А как она бегает на коньках, если бы вы знали! Ох, сколько мальчишек провожает ее домой после соревнований! Двое идут рядом с ней, авторитетно рассуждают на спортивные темы, а остальные бредут сзади и от зависти ставят друг другу подножки.
Но и это не самое главное.
«Что же самое главное?» — спросите вы.
Отвечаю: секрет.
Я говорю шепотом потому, что мне стыдно. Но я расскажу все от начала до конца.
Слушайте.
Петя Иванов пригласил Маринку Беляеву на футбол. Неделю деньги на билеты копил! Можно сказать, голодом человек жил, но в буфет даже не заглядывал.
Вот идут они с Маринкой по улице. Вдруг из подворотни ка-а-ак выскочит… Да вы не бойтесь, это был не лев, не тигр и даже не собака. Из подворотни выскочил самый обыкновенный кот или кошка с черной облезлой шерстью.
— Ко… ко… ко… — стала заикаться Маринка.
— Что-то-то-то? — испугался Петя Иванов.
— Ко-о-ошка, черная ко-о-ошка, — с трудом выговорила Маринка. — Несчастье со мной будет! Примета!
— Сама ты примета! — рассердился Петя. — Пошли!
— Не пойду, не пойду, не пойду! — твердила Маринка.
И не пошла.
Еще был случай. Купили мы ей на день рождения двести граммов конфет под названием «Ласточка».
Маринка высыпала конфеты на стол, сосчитала и ойкнула.
— Тринадцать штук, — прошептала она, — чертова дюжина. Если я возьму их, мне не повезет. Примета.
Тогда Федор Чайников сказал:
— Я бы тебя дурой обозвал, да нельзя. Особенно на дне рождения. Ребята, глотай конфеты! Тринадцатую я сам лично проглочу!
Короче говоря, наша Маринка верила в черных кошек и в цифру 13.
Вам смешно, а нам грустно.
То ли ее бабушка научила, то ли еще кто, узнать не удалось.
Мы призадумались: что делать?
Петя Иванов сказал:
— Надо ее перевоспитать.
— Правильно, — одобрил Федор Чайников. — Надо проявить… эту… как ее?.. И-ни-ци-а-ти-ву.
Мы примерно знали, что такое инициатива, но вот как проявлять ее, понятия не имели.
А тут начались соревнования на первенство школы.
— Только бы черная кошка мне завтра дорогу не перебежала! — воскликнула Маринка. — И тринадцатый номер не попался бы!
Петя Иванов собрал нас под лестницей около раздевалки и сказал:
— Мы не позволим ей быть чемпионкой, раз она кошек боится!
— А честь класса? — спросил я. — А честь…
— Какая может быть честь, если пионерка в кошек верит?! — возмущенно оборвал Федор Чайников.
— Есть план, — сказал Петя Иванов. — Или мы ее перевоспитаем, или пусть над ней все смеются. На каток она ходит по Ирбитской улице. Я беру нашего черного кота Пижона и выпускаю его прямо перед носом Маринки Беляевой! Ура!
— Ура! — закричали мы с Федором Чайниковым, еще не понимая, в чем дело.
— Тише, — строго проговорил Петя Иванов. — А если она пойдет по Речной улице?
Мы молчали.
— Я выпущу соседскую кошку, — радостно ответил Федор Чайников, — она почти черная.
Мы подсчитали улицы, по которым Маринка могла пойти на каток, и тяжело вздохнули.
Оказалось, что на всякий случай требуется ни много ни мало, а ровно тринадцать черных кошек.
Где их взять?
— Если хотите проявить инициативу и перевоспитать человека, вы достанете хоть сто тринадцать черных кошек, — сказал Петя Иванов.
В тот вечер спать мы легли поздно. И даже во сне я ловил котов, кошек и котят.
Утром я засунул под пальто Мурку и спрятался в подъезде. Мурка царапалась, хрипло шипела, но я терпел. Ради инициативы и перевоспитания я готов был на любые муки.
Вначале все шло замечательно.
Вот идет Маринка по улице. В одном из домов сидит в подъезде Федор Чайников.
Только Маринка поравнялась с подъездом — кот у нее под носом, хвост трубой!
Маринка назад, на Парниковую улицу.
А там тоже все рассчитано, там ее ждет Петя Иванов.
Снова дорогу перебегает черная кошка. Маринка — назад!
А за углом со здоровенным котищем в руках стоит Витя Перышкин. Котище Маринку чуть с ног не сбил! Она — назад!
Двенадцать черных котов и кошек перебежали ей дорогу. Тринадцатую кошку, вернее, котенка, должен был выпустить Слава Романюк.
Но его закрыли в квартире. План срывался!
Мы озирались по сторонам, не зная, что делать.
Вдруг видим: по другой стороне мчится Маринка.
А в одном из оцон первого этажа распахивается форточка.
Из форточки на землю плюхается котенок.
Маринка остановилась.
Мы подскочили и спросили:
— Что случилось?
— У… У… У… — ответила Маринка.
— Что у… у… у…? — опросили мы.
— У… ужасно, — ; пролепетала она, заикаясь от страха. — Черные кошки… много-много…
— Три-над-цать черных кошек! — воскликнул Петя Иванов и выпучил глаза. — Ты сломаешь руку или вывихнешь обе ноги!
— Провалишься сквозь лед! — крикнул Витя Перышкин.
— Налетишь на столб! — крикнул я.
— Кто для тебя важнее — кошки или класс? — спросил Федор Чайников. — Хочешь, чтобы из-за каких-то облезлых кошек наш класс занял самое распоследнее место?
— Нет, нет, — пролепетала Маринка, — пусть руку сломаю, пусть обе ноги вывихну, пусть на столб налечу, пусть под лед провалюсь, но… — Она всхлипнула. — Я знаю, несчастье будет… но… но…
Маринка медленно пошла вперед.
Конечно, с ней ничего не случилось.
Конечно, она заняла первое место.
Конечно, много мальчишек провожало ее после соревнований домой. Двое шли рядом с ней и авторитетно рассуждали на спортивные темы.
А мы — Федор Чайников, Петя Иванов и я — шли сзади и от зависти ставили друг другу подножки.
А на память об этой истории мы подарили Маринке Беляевой маленького черненького котеночка.
С. КоганУлыбка
Человек по городу гулял,
Человек улыбку потерял.
Он домой пришел не в настроеньи,
Бросил в угол старенький портфель,
Отказался даже от печенья
И одетым плюхнулся в постель.
И не потому, что вдруг устал он
Или больше некуда спешить —
Просто человеку грустно стало,
Очень грустно без улыбки жить.
К человеку на дом приводили
Самых умных детских докторов.
Доктора руками разводили:
— А ведь парень, кажется, здоров!