– Ладно, старина, – весело сказал он, – твоя хозяйка сказала мне, что ее первый этаж свободен и она приютит нас двоих на ночь. Так что не унывай, Мак. Это скверное дело, но мы с тобой справимся, не бойся. А теперь давай приготовим немного пунша и повеселимся, во всяком случае – сегодня вечером, раз уж нам не нужно никуда идти.
При этих словах Макбейн снова пробудился, охваченный внезапной лихорадочной бодростью. Он с готовностью взял новый стакан, приготовленный для него, и осушил его одним глотком. Для него самым сильным возбуждающим средством всегда был кофе; спирт почему-то никогда не ударял ему в голову. Более того, Ангус достал из темного ящика грязную колоду карт и предложил – он-то, ненавистник любых увеселений! – сыграть, чтобы убить время. Партия в вист показалась ему слишком «дремотной», и я предложил сыграть в юкер[25] – в ту его вариацию, что в народе называется «головорез». Название это, судя по всему, очень позабавило нашего друга. Он настоял на том, чтобы разучить игру, и мы сразу же начали. Макбейн был почти что в приподнятом настроении; я никогда раньше не видел его таким. И все же в его веселости, казалось, крылся какой-то подвох. Иногда он отпускал дикие шутки – и мы, несмотря на наше беспокойство за него, покатывались со смеху. Тогда Ангус снова откидывался на спинку стула, забывая о том, что нужно играть, и будто прислушивался к какому-то звуку. Через некоторое время он подошел к двери и распахнул ее, заявив, что ему «душно в этой дыре». Затем снова сел играть, но при этом все время нетерпеливо ерзал на стуле. Он изучал карты, «засвеченные» в небрежно опущенной левой руке, и тут я случайно взглянул на правую, свисавшую с подлокотника кресла.
– Ради всего святого! – воскликнул я. – Что у тебя с пальцами, Макбейн?
Пока я говорил, он поднял правую руку и посмотрел на нее. Ладонь была перепачкана водянистой кровью, свежей и влажной. Мгновение мы смотрели друг на друга с бледными лицами.
– Должно быть, я порезал руку об этот проклятый стакан… ну или что-то наподобие стряслось, – сказал наконец Макбейн с видимым усилием. – Я пойду в спальню, смою это и вернусь через минуту. – С этими словами он выскользнул из комнаты, и мы услышали, как он моет руку, что-то бормоча себе под нос.
Затем через несколько минут он вернулся, держа руку в кармане, и возобновил игру. Но от прежнего приподнятого настроения Ангуса не осталось и следа, и даже очередной стакан пунша не смог его вернуть. Макбейн постоянно допускал промахи, разыгрывал карты наугад и, наконец, внезапно бросил их на стол, уткнулся в веер из картонок головой и забылся в ужасающем приступе истерических рыданий.
Мы не знали, что с ним делать, но Стэндиш уложил его на софу, и вскоре нашему приятелю вроде бы стало получше. Он был сильно потрясен, но сумел взять себя в руки. Макбейн шепотом поблагодарил нас и сказал, что мы можем идти, а он ляжет спать. Мы все еще беспокоились за него, но, казалось, не было причин оставаться с ним против его воли. После всех этих волнений и напряжения последовала естественная реакция, и я, например, был рад, что все обошлось без осложнений. Итак, мы оставили Ангуса и спустились вниз, чтобы попытаться хоть немного передохнуть в благородной нищете апартаментов на первом этаже.
Спали мы беспокойно: крысы в стенах скреблись всю ночь, дребезжали на ветру окна, сонм незнакомых звуков мешал смежить веки – как это часто бывает в чужих домах. Мы проснулись, когда наступило холодное серое утро. Узкий лучик света, отражаясь от крыши соседнего дома, слепил глаза. Мы быстро умылись, оделись и пошли наверх, к Макбейну.
Открыв дверь, мы увидели, что наш друг лежит на кровати и крепко спит. Его лицо было измученным и бледным. Стараясь не разбудить его, мы прошли в соседнюю комнату, где стоял буфет, и занялись готовкой завтрака, намереваясь, если Макбейн так и не встанет, отправиться по своим дневным делам, а ему оставить записку на столе. Стэндиш высказал неуверенное предположение, что Макбейн все-таки помирится с дядей. Я решил выделить немного денег из личных сбережений, чтобы поддержать Макбейна первое время, если это маловероятное примирение все же не состоится, в чем я был почти уверен.
Со стороны лестницы вдруг донеслись тяжелые размеренные шаги. Кто-то подошел к двери и остановился.
– Дядя вернулся! – воскликнул оптимист Стэндиш. – Вот так удача! Уверен, удастся его уговорить помириться с Макбейном! Доверь его мне: тут осталось полбутылки виски…
Раздался громкий, требовательный стук, дверь отворилась, но вошел отнюдь не мистер Макдональд, а полицейский. Мы со Стэндишем почему-то испугались, будто пара воришек, застуканных на месте преступления. «Во что Макбейн успел ввязаться?» – мысленно гадал я.
– Доброе утро, джентльмены, – сказал полицейский. – Кто из вас мистер Макбейн?
– Он спит в соседней комнате, – ответил Стэндиш. – Что вам от него нужно?
– Он должен пройти со мной в полицейский участок, и чем быстрее – тем лучше.
– Даже так? – подивился Стэндиш. – Но разве с ним что-нибудь случилось?
– С ним-то – может, и ничего, но ему надо явиться в участок. На дороге в миле отсюда обнаружен труп пожилого мужчины. В бумажнике была найдена визитная карточка на имя мистера Дункана Макдональда, а на ее обратной стороне от руки написан адрес мистера Ангуса Макбейна. Он должен пойти со мной и опознать труп.
Мы со Стэндишем в ужасе смотрели на полицейского.
– Дункана убили? – упавшим голосом осведомился Стэндиш.
– У него разорвано горло от уха до уха, – хмуро сообщил полицейский.
Мы посмотрели друг на друга и вздрогнули. Ни у кого из нас не было никаких добрых чувств к погибшему. На самом деле мы испытывали глубокое отвращение к его грубому и отвратительному характеру и надеялись – правда, в шутку, – что он свернет себе шею на той мрачной дороге, по которой ему предстояло пройти. Но это внезапное, странное, отвратительное убийство – убийство, не иначе! – повергло нас в ужас. Собравшись с мыслями, я испытал чувство глубокой благодарности за то, что мы не оставили Макбейна одного ночью. Теперь, во всяком случае, против него не могло быть никаких подозрений
Полицейский все равно глядел на нас с пристрастием.
– Вы что, тоже знали убитого?
– Если человек, найденный на дороге, взаправду мистер Макдональд, то – да, немного знали, – ответил Стэндиш. – Он – дядюшка Ангуса Макбейна. Был здесь вчера вечером. Он ушел около полуночи, и больше мы его не видели.
– Тогда, джентльмены, – заявил полицейский, – одному из вас придется пройти со мной в участок. В таких делах нельзя терять ни минуты. Другой пусть побыстрее будит мистера Макбейна и вместе с ним следует туда же.
Мы со Стэндишем посовещались немного. Я пошел в комнату будить Макбейна, а он, взяв шляпу, отправился с полицейским в участок.
Макбейн спал. Я тронул его за руку, он открыл глаза, потянулся и сел в постели.
– А, это ты, Элиот, – протянул он. – Мне снился такой кошмарный сон… Хорошо, что ты меня разбудил. Пора вставать?
– Да, Макбейн. Предстоит серьезный разговор, – ответил я.
– Какая таинственность! – воскликнул он, кривляясь. – Сейчас начнутся нравоучения, упреки… Эх, подбрось-ка мне брюки, старина, будь добр!
Протягивая Макбейну одежду, я заметил, что его правая рука, порезанная накануне, снова кровоточит.
– Макбейн! – воскликнул я. – Посмотри! У тебя рука опять в крови!
– Вижу. Сейчас пойду в ванную и вымою. – И он прошествовал в соседнее помещение. – Слушай! – крикнул он мне оттуда. – Ну чем я не леди Макбет? Макбейн – Макбет, даже звучит похоже! – Он снова стал кривляться: – «А здесь все пахнет кровью! Все благовония Аравии не очистят рук моих! Ах, ах!»[26] Как же там дальше?.. «Однако кто ж мог думать – в старике столь много крови»…
– Умолкни! – воскликнул я. – Твой дядя лежит мертвый в полицейском участке! У него перерезано горло! Благодари судьбу, что в эту ночь ты никуда не выходил из дома, а был с нами!
Макбейн, смертельно побледнев, вышел из ванной, медленно побрел к кровати и сел. Немного посидев, он тяжело поднялся и стал одеваться, чтобы идти в полицию. Пока Ангус приводил себя в порядок, я рассказал ему, как заявился полицейский и что он говорил, незаметно наблюдая за товарищем все это время. Было очевидно, что первая реакция Макбейна на известие о смерти дяди вполне естественна: почти любой человек, услышав столь страшные новости, впал бы в оторопь. Но Ангус быстро совладал с собой – и стал вести себя так, словно не сожалеет о случившемся. Наконец он оделся, запер дверь на ключ, и мы пошли в участок.
Там нас сразу же отвели в комнату с небелеными стенами, где на столе покоилось тело мистера Макдональда, накрытое серой простыней. Сомнений быть не могло: именно его мы со Стэндишем видели накануне у Макбейна. Его горло было разорвано, раны выглядели ужасно. На лице застыла маска ужаса и удивления – будто его убили мигом, застав врасплох.
Человек, сопровождавший нас, рассказал, что Макдональда нашли местные жители, шедшие рано утром на работу. Он лежал на пустынной дороге рядом с нежилым домом в луже собственной крови. Следов борьбы не обнаружилось. Рабочие отыскали в том заброшенном доме лестницу, положили на нее труп и отнесли его в полицию. Судмедэксперт тщательно осмотрел тело, нашел золотые часы, бумажник и визитную карточку. Он сделал заключение, что смерть наступила несколько часов назад от большой потери крови. Чем были нанесены страшные раны, буквально превратившие тот участок шеи, где пролегает сонная артерия, в лохмотья, он определить затруднялся. Правда, когда мы уже уходили, полицейский сержант сказал, что кое-какие догадки у него имеются.
– Вы слышали, друзья, – произнес Макбейн насмешливым тоном, когда мы были уже на улице, – он думает, что разберется в этом деле!
Ничего не ответив, мы проводили его до дома на Уолсли-роуд – и, распрощавшись, разошлись по своим делам. Жизнь, как ни крути, продолжалась… но весь день я думал о мистере Макдональде и постигшей его суровой участи. Вспоминал его застывшее от ужаса лицо и рваные раны на горле. Вечером, когда я шел с работы домой, мальчишка – уличный продавец газет – бойко кричал: