17 мая, вечер
Последние три дня болел, не выходил за дверь до сегодняшнего утра. Эласмозавр был неподвижен, когда я пришел в бухту сегодня утром. «Умер», – подумал я, но вскоре приметил вяло вздымающиеся бока и начал собирать мидии на подкормку. Тут слуха моего коснулся негромкий вздох. Я внезапно остановился, объятый трепетом ужаса, когда перед моими глазами внезапно возникло непостижимое видение – как мрачный демон со средневековых гобеленов. Мой испуганный вскрик эхом разнесся по окрестной скалистой местности, отскакивая от каменных утесов. Голова эласмозавра пугающе вздымалась надо мной, покачиваясь на длинной шее. Его пасть беззвучно распахнулась, будто в попытке что-то вымолвить. Глаза ящера взирали на меня со смешанным чувством страха и мольбы.
– Фреймингейм… – обратился к нему я.
Монстр тут же сомкнул пасть. Внимательно и жалобно посмотрел на меня, как собака.
– Ты… ты меня понимаешь?
Его нижняя челюсть спазматически дернулась, и послышался неразборчивый гул.
– Если ты меня понимаешь, положи голову на камень.
Он так и сделал. Он понял меня. Эксперимент удался. Я сидел в тишине, размышляя об этом удивительном происшествии, пытаясь осознать, что я бодрствую и в здравом уме, а затем начал в спокойной манере рассказывать моему другу о том, что произошло после его попытки самоубийства.
– В настоящее время ты находишься в состоянии частичного паралича, как я полагаю, – сказал я, закончив свой рассказ. – Твой разум еще не научился управлять новым телом. Я вижу, ты можешь двигать головой и шеей, хотя и с трудом. Подвигай телом, если сможешь. Ага, не выходит, как я и думал. Но все наладится со временем. Сможешь ли ты когда-либо говорить или нет, я не могу сказать, но, думаю, и это возможно. Мы что-нибудь сообразим для коммуникации. Так или иначе – попрощайся со старой бренной человеческой плотью, добро пожаловать на борт мощного биологического аппарата, чьему бывшему владельцу ты столь прозорливо завидовал. Когда обретешь контроль над собой – хочу, чтобы ты отыскал проход из этого озера в подземные полости и провел для меня кое-какие исследования. Ты только подумай, как прирастут благодаря тебе геологические знания человечества! О твоих открытиях я напишу подробные отчеты – Фреймингейм и Макленнеган будут вписаны в историю великой науки, только представь!
Раскинувшиеся передо мной перспективы столь манили, что я, забывшись, размахивал руками. Большие глаза моего друга светились пониманием.
2 июня, ночь
Процесс перехода Фреймингейма от изначальной беспомощности к умению говорить и управлять своим телом протекал до того неспешно, что писать мне было практически не о чем. Но теперь-то, сдается мне, он владеет своей огромной массой в той же мере, что и ее прежний хозяин, – и, кроме того, говорит и поет. Да-да, прямо сейчас Фреймингейм поет! К ночи поднялся северный ветер, и теперь из мрака доносятся могучие органные переливы его громоподобного и великолепного голоса… Он выводит торжественный грегорианский гимн, и тяжеловесный латинский слог роднится в дикой гармонии с завываниями ветра.
Сегодня он пытался найти связь между озером и недрами земли, но большой тоннель, вдающийся в самый центр озерной чаши, завален камнями, и он ничего не обнаружил. Фреймингейма мучает страх, что я оставлю его тут и он зачахнет от одиночества. Но я не брошу его. Сама мысль о том, во что без участия человека превратится его жизнь, нагоняет на меня животный страх. Кроме того, я и сам хотел бы находиться не где-то, а именно здесь, когда очередной спазм стихии приоткроет проход из озера к центру Земли.
Фреймингейма также терзает страх обнаружения другими людьми: мол, его могут поймать и выставить в цирке или музее. Он поклялся, что будет бороться за свободу вплоть до конца, – и даже пригрозился убить всякого, кто только попытается его пленить. О, он дикий зверь, мой мальчик… и, как всякий дикий зверь, будет собственностью того, кто его поймал. Может, я смогу заявить на него эксклюзивные права: я ведь создал его, то есть в какой-то мере – приручил…
6 июня
Одно из опасений Фреймингейма сбылось. Я стоял на перевале, ведущем в котловину, и наблюдал, как тяжелые облака наливаются дождем, когда увидел, как над холмом вдруг появился сачок для ловли бабочек. За ним показался и хозяин, низенький мужчина – надо думать, натуралист, но вообще-то я плохо его рассмотрел. Незваный гость устремил взор в долину – и как раз в тот момент оттуда со всей мощью и громкостью паровой каллиопы воспрянул звук голоса Фреймингейма, выводящего анакреонический стих на популярный мотивчик «Where Did You Get That Hat?»[34]. Вскоре показался из маленькой бухты и певец; черный шланг его огромной шеи выпростался вверх, острозубые челюсти загребли воздух.
Бедный наш гость!.. Он встал как вкопанный и выронил сачок. Когда Фреймингейм, подобно дрессированному тюленю, выпрыгнул из воды и плюхнулся назад, подняв фонтан брызг, да вдобавок довольно, басовито загоготал, пустив гулять по скалам эхо сатанинского веселья, натуралист развернулся и сломя голову припустил вон из нашей обители…
30 июня 1897 г.
С моим подопытным определенно происходят нежелательные перемены. Я подметил первые симптомы уже давно, но отказывался верить себе и списывал все на воображение. Грозит катастрофа – растворение человеческого интеллекта в грубой природе ящера! Все-таки это огромное тело, полное чуждых нашей природе биохимических процессов, сильно влияет на мозг, гораздо сильнее, чем мозг – на него. Тонкой ипохондрической персоны моего друга остается все меньше и меньше: его вытесняет грозный высокоинтеллектуальный дикарь, чей зычный говор обличает постепенное озверение.
Фреймингейм больше не интересуется моими научными исследованиями, считая их вздором. Беседа с ним больше не может доставить никакого удовольствия образованному человеку: он вульгарно и путано перечисляет тривиальные, рутинные явления, и его даже не смущает однообразие подобной болтовни. Что дальше? Полное подчинение биохимии мозга дурной биомеханике тела? Торжество материи над духом, банальная деградация – и божественная искра погаснет? Если так – наступит день, когда Эдуард Фреймингейм умрет взаправду; и тогда над местом упокоения его человеческой плоти я воздвигну подобающий памятник. А уж потом моя вахта в этой безотрадной долине закончится…
Форт Рассел, Вайоминг, 15 апреля 1899 г.
До востребования – профессору Уильяму Д. Грейфогелю, в университет Висконсина
Уважаемый господин!
Я нашел данный документ идеальной сохранности и все приложения к нему во время моей экспедиции в горы двухнедельной давности: мне тогда поручили выследить группу индейцев, самовольно покинувших резервацию. Под моим командованием находились рота пехотинцев и два кавалерийских взвода с вьючными гаубицами. На седьмой день поисков, в дикой и малоизученной горной местности, мы наткнулись на нечто невообразимое. Мы среагировали на отчаянный вопль о помощи, принадлежащий, несомненно, человеку; но сразу за тем услышали рев, определенно указывающий на присутствие неподалеку дикого разъяренного животного. Поспешно заняв ближайшую возвышенность, мы увидели берег озера, а на нем – странную огромную тварь, пирующую человеческими останками.
Завидев нас, чудовище раскрыло пасть и расхохоталось – отмечаю, в самом прямом смысле слова. Наиболее малодушные солдаты в моем отряде закричали, что это сам дьявол, и бросились было наутек. Но я призвал их к порядку, и мы выдвинулись к тому берегу. Я велел прицелиться в опасное животное. Завидев нас, оно стало издавать звуки, похожие на речь слабоумного или лепет человека под сильным воздействием алкоголя. Я отдал команду стрелять, и точным залпом мы поразили загадочное существо. Продырявленная туша при этом отлетела назад и сползла в озеро, где начала стремительно тонуть.
Рядом с разорванным телом доктора Макленнегана, во исполнение чьей последней воли я и направляю вам эти записи, я нашел хорошо сохранившийся дневник и записи, по-видимому, научного характера. Все это я препоручаю вам. Со своей стороны замечу: следует предпринять попытку найти останки эласмозавра, так как подобный реликт станет весьма солидным украшением нашего регионального музея.
Перевод с английского Григория Шокина
Печать Соломона Великого
Мы негодовали, когда руководителем нашей археологической экспедиции в Нижнюю Халдею назначили инженера-строителя – человека совершенно невежественного в истории даже той же современной Аравии, что уж говорить о древнем Вавилоне и Иудее. С другой стороны, мы сами попросили правительство о льготах и услугах – вот только если их нам все же предоставят, ясно говорилось в ответе, экспедиция станет государственным делом, ну или как минимум почти государственным. Таким образом, во главе кампании должен встать человек, назначенный правительством, – и им стал тот самый инженер, коего в нашем прошении приглашали участвовать лишь в качестве сопроводителя.
Так мы и получили этот нежданный сюрприз – и винить в том было, кроме нас самих, некого. Вместо запрошенного в верхах человека нам прислали члена Британского корпуса королевских инженеров, расквартированного в Египте. Этот человек располагал связями в числе, явно обратно пропорциональном его уму и такту.
Но государственные льготы нам требовались – и не имелось иного способа получить их, кроме как в комплекте с Макгиром. И Макгир быстро загнал нас всех под свою стальную пяту.
Кроме обычного расширения представлений человечества о Вавилоне мы избрали еще одну цель: уточнить даты ряда событий халдейско-библейской истории. Проведя работу, мы смогли бы датировать и другие, более поздние или более ранние события, отстоявшие от первых на приблизительно известный временной период.
Например, мы знаем, что Ур Халдейский был небольшим морским портом в ту эпоху, когда Авраам со своим войском отправился завоевывать Ханаан; развалины порта ныне находятся на расстоянии ста миль от берега. Установив скорость намывки побережья из-за выноса почв объединенными усилиями течений Тигра и Евфрата, можно с весьма высокой точностью определить, когда процветал Ур, а с ним и Авраам.