Если копнуть поглубже в память, то наверняка вспомнится, что в местности, которую называют Кирк-Ньютон, рядом с поворотом дороги, огибающей Биг-Мьюир, почти у самого истока Вотер-олита, есть отличная пивная. Не солгу, если скажу, что между Эмбро и Глеской нет лучшего паба. Мы уже давно были друзьями с доброй хозяюшкой по имени Лаки Крейк; я почал множество бутылок джилловского коньяка в ее заведении. Так что – да, я не мог не заглянуть туда. Ее лицо озарилось радостью, когда она увидела меня, и меня тут же усадили за отличный стол да снабдили кружечкой с тодди[50]. И рядом со мной я заметил моего старого друга Тоши Маклина – с дальнего конца Глен-Лиона. Мы знавали друг друга так давно, что было бы грубо не посидеть вместе подольше. К тому же смеркалось, до вечера оставался всего час. Хозяюшка Крейк предложила мне остаться и сказала:
– Не думай на ночь глядя отправляться в путь, Дункан! До Корнуота еще больше десяти миль, и по пути ты не встретишь ничего, кроме куликов, вересков и топей.
Но я, ежели подвыпью, то становлюсь упрямым, как дюжина мулов, потому и настоял тогда на своем, хотя и сам не скумекал ради чего. Благодаря крепкому напитку и обильной закуске я не подумал о возможных проблемах, поэтому положил большую бутыль в сумку и погнал овец в сторону вересковой пустоши. Знать не знаю, на что я рассчитывал: то ли добраться до пастушьей хижины у Корнуота, то ли набрести на какой-нибудь придорожный трактир. Но мне сдуру втемяшилось до наступления темноты одолеть еще несколько миль. И вроде как поначалу славно стелилась дорожка моя, овечки бодро бежали вперед меня, а собачки за нами трусили… Вот уж углубляюсь в чащу: впереди – широкая мшистая тропа, бежит через всю пустошь, будто подвязка какая. Местность – тусклая, безлюдная, жилья не видать, одни только болота да бесприютные озера, ну и серые склоны холмов. А пуще всего – камни под ногами! Из-за них я, тем более еще и нетрезвый, быстро устал, растерял весь свой хмельной кураж и начал клясть себя за тугодумство. Вернуться в паб Лаки Крейк было бы унижением, так что я об этом даже не задумывался, вот и топал упорно вперед.
Я признаюсь, что к тому времени, когда наконец увидел дом перед собой, был полностью измучен и обессилен. Тьма еще не сгустилась, но света уже было недостаточно, и здание то возникло передо мной будто бы из ниоткуда. По левую руку от себя я заприметил чернеющую громаду с множеством пристроек за небольшой лужайкой, тут поди пойми: это ферма или постоялый двор какой? Будучи уверен, что глаза мне не лгут, я вскорости уразумел: Бог послал мне как раз то, что потребно. Ну, пошел я, значит, вперед – бодрым шагом да насвистывая…
При подходе к дворовым воротам я попристальнее оглядел жилье. Квадратный двор был окружен высокими стенами, слева стояло главное здание, справа, как мне показалось, торчали хлева и конюшни. Сам дом выглядел старинным, кладка в нескольких местах уже шататься стала; но по своему стилю он не отличался от обычных усадеб того времени. Над воротами можно было разглядеть что-то вроде герба, сохранилась одна чугунная стойка, а когда я впустил овец внутрь – заметил, что весь двор порос сорняком. И что было странно даже с учетом сумерек – тишина, как в гробу. Лошадей, коров, кур – никого не слыхать. Да и как-то подозрительно тепло было там, на дворе, будто сама земля жаром дышала, хотя только ступи назад за калитку – зябко, стыло…
Пройдя через ворота, я рассмотрел несколько загонов для овец у передней стены. Мне они показались весьма удобными, и я поспешил завести туда свою отару. Там я обнаружил запасы сена, так что об овечках можно было не беспокоиться. Потом я, заинтересованный до ужаса этим местом, поискал дверь в дом. К моему удивлению, я обнаружил ее широко раскрытой! Ну, стучать с виноватым видом я не стал, не из таких ведь людей – а просто взял и решительно вошел. «Ну и беспечный здесь народец живет, – подумалось мне, – какие из них фермеры! Небось, городские щеглы тут живут время от времени – а дом специально тут поставили, чтоб порой на верещатники наезжать, диким ветрам носы подставлять».
Сени в доме ничуть не напоминали типичный предбанник в фермерском хозяйстве – я, признаться, давненько такой роскоши не видывал. Пол был покрыт прекрасным ковром с красочным сложным рисунком. Угольный камин трещал ярким пламенем. Там были стулья, а на стенах висели старое ржавое оружие и всякие-разные декоративные предметы. Но при этом хозяин всего этого великолепия ко мне почему-то не вышел, и я, набравшись смелости, стал подниматься по лестнице на второй этаж. Ноги мои прямо-таки утопали в пышной дорожке с ворсом, шагов будто и не слыхать. Честно говоря, не только неловко мне было в глубине души, но и страшновато как-то. Храбрецу-то, впрочем, все к лицу, так что шагал я, значит, дальше и скоро добрался до лестничной площадки с дверью. Так вот, думаю я, наконец-то хозяйские покои – поддеваю пальцем дверной крючок, ну и вхожу в комнату, каких, Богом клянусь, отродясь не видывал. И это я не ради красного словца говорю: впрямь же ничего подобного и вообразить дотоле не мог! На стенах – картинки дивные, везде шкафы, битком набитые книгами в дорогих футлярах. Мебель – оно сразу видно, с большим и недешевым мастерством сработана. На окнах – занавески из бархата, а уж какой там стоял стол! Какой только снеди на нем не было – а скатерка-то белая, чистая, ни пятнышка на ней. И посуда из чистого серебра – сияет ярче горных шотландских озер в апрельскую солнечную пору. Что может быть приятней для глаз усталого гуртовщика, чем такое зрелище!
Показался и хозяин – одетый по лучшей городской моде. С виду – наверное, десяток пятый разменял, а все одно здоров да холен. Бородка острая, усы аккуратные, брови густые – весь такой из себя джентльмен с прищуром. И если бы не прищур этот окаянный, всем бы он мне понравился, приятный такой господин.
– Мистер Стюарт? – любезным тоном спросил он, оглядывая меня. – Это же мистер Дункан Стюарт решил столь любезно меня почесть своим визитом?
Непонимающе смотря на него, я выругался. Потом-таки признал: да, мол, сказано по факту; но откуда господину знать, кто я такой? А он в ответ улыбнулся и сказал:
– Я тоже в каком-то смысле Стюарт. Всем Стюартам надобно знать друг дружку!
– Да, но я не припомню вашего лица! – признался я. – Но вот я у вас – и думаю, мистер Стюарт, что ваш дом просто первоклассный.
– Ну да, домишко неплох. Но как вы сюда попали? Тут редко бывают гости.
Я рассказал ему, откуда я, и куда направлялся, и почему забрел в выходной день на его угодья. Он внимательно выслушал и с улыбкой сказал:
– Так оставайтесь хоть на всю ночь и пируйте со мной! Нельзя отпускать родственника без того, чтобы не поделиться с ним хлебом. Прошу присаживаться, мистер Дункан!
И я радостно присел, хотя мне было немного неловко из-за всей этой обстановки. Это место было какое-то нехристианское, и этот человек явно не мог быть из того же рода, что и я, и знать так много о моих делах. Но был он до того дружелюбный, что мое недоверие скоро рассеялось.
Я сел за стол напротив хозяина. Помимо вилки с ножом, подали мне длинную ложку с ручкой из кости. Такой длиннющей и чуднóй ложки мне видеть не доводилось, и я спросил, в чем здесь вся шутка.
– Похлебку в этом доме чаще всего подают горячей, поэтому нужна ложка подлиннее, – объяснил мой хозяин. – Я, знаете ли, ценю удобства – что ж в этом плохого?
Я не нашел что ответить и не уловил в этих словах смысла, хотя в голове шевельнулось воспоминание о чем-то нехорошем, связанном с такими ложками[51], но, как я уже говорил, мысли у меня слегка путались. Поставили передо мной большую суповую миску, но я туда и ложку обмакнуть не успел, как мистер Стюарт выкрикнул с другого конца стола:
– Сейчас, господин Дункан, прошу вас подтвердить, что вы садитесь за ужин по своей воле! В округе ходят слухи, будто я принуждаю своих гостей к трапезам, когда они этого не желают. Поэтому, пожалуйста, озвучьте свое согласие!
– Конечно, что за вопрос! – ответил я. Приятный аромат супа щекотал мои ноздри. Сосед по столу улыбнулся: видимо, ему выражение моего лица понравилось.
На протяжении своей жизни я попробовал много разных похлебок, но ни одна из них не сравнится с той. В ней словно соединились все вкусные ингредиенты этого мира: виски и капуста, хрустящее печенье и куриные ляжки с луком, мед и лосось. От восторга сердце хотело выскочить из груди. В этом супе были пряные ароматы Аравии, о которых говорит Библия. Как только я проглотил ложку, меня охватило такое счастье, словно я продал сто овец по двойной цене. О, то был суп – всем супам суп!
– Из каких вы Стюартов? – спросил я хозяина.
– О, – ответил он, – я родня всем Стюартам: из Атола, из Аппина, из Ранноха и прочих. Владения у меня самые обширные.
– Не шутите? – подивился я.
– Я почти всегда говорю серьезно, мой дорогой друг!
– Раз так, почему ж вы нынче не там, а в этих гнилых низинах?
Тут мой хозяин лукаво улыбнулся.
– Наверное, господин Дункан, по тем же причинам, что и вы.
Тут я не удержался от смеха:
– А, так вы, получается, тоже из бунтарей да вольнолюбцев? Мы, видимо, и впрямь в чем-то схожи. Я знаком со всеми пабами от Каугейта до Кэннонгейта, и средь всех местных гуртовщиков не сыскать второго такого драчуна, игрока и пьяницы, как я.
И я начал расписывать свои приключения без притворства. Господин Стюарт слушал меня и улыбался.
– Как же, мистер Дункан, наслышан я о вас! Но блюд прибавилось, и вам, конечно же, захочется попробовать и их тоже…
На стол поставили сочное мясо, приправленное ароматными травами, такое нежное, что буквально таяло во рту. Из большого шкафа мне принесли несколько бутылок вина, в серебряной чаше смешали виски с лимоном и сахаром. Не помню, что я еще пил, но, право слово, лучше напитков просто не бывает. Они голову отчаянно кружили, а сердце наполняли радостью – да так, что хотелось петь. За рецепт этого прекрасного сочетания я отдал бы все!