Казалось бы, где какой-то человечишка-плантатор – и где огромное светило в небе? Но весь Клифтонвилль на полном серьезе полагал, что между этими двумя есть особенная связь. Без шуток, в салунах, на бирже и в лавках заключались сотни пари: спорили, будет солнце светить как положено или нет, а если нет, повлияет ли на него Браунриг – и станет ли оно его слушать. Странная молва расползлась после того, как в прошлом году, во время того самого важного периода работ в полях, солнце после обеда зашло за облака. Тогда-то у уймы свидетелей на глазах Браунриг провернул поистине чудно́й номер. Встав аккурат в центре поля, он зарядил винтовку, снял ее с предохранителя, будто готовясь выстрелить в кого-то, – и, держа в левой руке свои тяжелые часы с серебряной крышкой, обратил лицо к небу. Трое негров, трудившихся поблизости, отчетливо слышали, как он произнес:
– У тебя есть пять минут!
Минута, вторая, третья – солнце и не думает показываться из-за тучи. Вот и четвертая минута пошла, а оно все там же, где было. Пятая… глядите-ка, вылезло, по всему голубому небу разбросало свои пламенные лучи!
Нельзя сказать, что в Клифтонвилле люд живет более суеверный, чем где-то еще. Будь на месте Браунрига любой другой, его быстренько записали бы в юродивые. Но почему-то его выходка никому не показалась идиотской. Просто все знали: что-то с этим плантатором не то, он и впрямь отличается от просто жестокого человека в худшую сторону. Все знали, что он, бывало, перемазывался сажей и в таком виде участвовал в ритуалах и полуночных оргиях культа обеа в лесной чаще; более того – он намеренно поощрял этот культ на своих землях. А еще на крыше своего имения он выстроил что-то вроде беседки с купольной крышей, где ночами горели свечи. Никто не знал, что там вытворяет Браунриг: может, в астрономии практикуется, а может, призывает из глубин ада всякую безвестную нечисть.
Именно поэтому, как уже было сказано, в Клифтонвилле в тот день люди сделали не одну ставку – весь городок так и бурлил. Когда приблизительно в два часа дня солнце все же решило зайти за облака – и задержаться там надолго, бросив наземь теневой полог, – на всех дорогах и тропах неподалеку от полей Браунрига повадились кучковаться зеваки. Кто по двое-трое, а кто и по пять-семь человек. Как бы невзначай эти стихийно сложившиеся группки подбирались все ближе, дабы не упустить зрелище.
Браунриг тем временем корпел над беглецами в подвале. Он связал их вместе очень прочной бечевой, чьи шершавые узлы безжалостно впивались в кожу, и уложил обоих на земляной пол, заведя им руки за головы. У его ног выжидали своего часа два ведра, полных недавно вскипяченной воды; пузыри все еще гуляли поверху. В руке изверг держал свою верную винтовку.
– Эх вы, юные ниггеры! – только и сказал он перед тем, как в три захода вылить на них содержимое одного из ведер. Связанные и ошпаренные, они стали кататься по полу и дергаться в агонии. Отшвырнув пустое ведро, Браунриг достал из кармана жилетки один из своих зачарованных камней, плюнул на него – и бросил в ведро полное, громко произнеся:
– Меняю жизни этих двух молодых ниггеров на богатый урожай. Как вода остынет – пусть они оба умрут, о Баам, пусть оба, Баам, сдохнут.
После этого Браунриг вскинул винтовку и прицелился. Убивать он вовсе не собирался: некая справедливость на плантациях все же поддерживалась; его и так частенько упрекали в напрасном кровопролитии. Но он был меткий стрелок, зоркий глаз: даже в подвальной темноте ему не составляло труда различить цель. Нет, убивать он их не хотел – всего лишь продырявить в паре мягких мест, чтобы в ад эти двое отступников отправились с отголоском боли и осознанием, за что им ее причинили.
Сначала он влепил пулю в плечо Брамса, затем – в ногу Джесс. Третий выстрел угодил неясно куда, и при нем винтовка «угостила» стрелка столь щедрой отдачей в плечо, что даже дюжий Браунриг пошатнулся и поморщился, явно подобного не ожидая.
– Что за дела, старуха? – пробормотал он, осматривая оружие. Покосившись на ведро с камнем на дне, он накинул ремень винтовки на плечо и поднялся по лестнице из подвала. Полоса света легла на его диковатую, перекошенную от ярости рожу.
Первое, что Браунриг увидел, – солнце, светящее далеко не так, как ему надо.
Он тут же пробежался по тропе на плантацию, окинул ее мрачным взором и попутно заметил собравшийся клифтонвилльский люд: бесстрашные – на дорожках, в открытую, а те, что побоязливее, – в кустах. Впрочем, зеваки его не интересовали. Повсюду трудились надсмотрщики и негры – повсюду, но в тени, ибо солнце спряталось за облака. Из-за него Браунриг каждую минуту не досчитывался семидесяти пяти долларов!
Все взгляды сошлись на плантаторе. Кругом гулял шепоток. Браунригу, похоже, вся эта публика нисколько не досаждала. В резком порыве он нырнул левой рукой в карман своей плантаторской жилетки. Толпа восприняла это как сигнал: топча тропинки, а кто и напрямик через поля, они сократили расстояние до Браунрига, оставив его, однако, все еще довольно-таки почтительным.
Браунриг подошел к первому камню поблизости, положил на него свои часы, отцепив от цепочки, – циферблатом вверх. Уперев приклад винтовки в плечо, с гримасой дикой злобы на лице он прицелился… в солнце – и произнес при этом:
– Три! Даю тебе три минуты!
Услышав его слова, зевака, находившийся ближе всех, показал остальным за спиной три пальца. Тут же сотни глаз уставились на сотни часов. Прошла минута. В округе воцарилась такая тишина, что был слышен шепот ветерка в хлопковых зарослях. Все присутствовавшие улавливали глухие удары сердца у себя в груди.
Вторая минута пошла… Солнце и не думало, похоже, показываться из-за облаков. Но и Браунриг упорно держал его на прицеле, каждые пять-шесть секунд сверяясь с часами. Зеваки, бледные от волнения, ждали – и вскоре по их рядам прошло удивленное волнение. Облака покатились по небу прочь – и дневное светило, точно король сквозь праздную толпу, явило себя миру, триумфально сияя! Жара опустилась на поля ощутимым пологом. Крики восторга прокатились по тропинкам, когда Браунриг довольно тряхнул головой – будто бы заявляя бессловесно: «Хорошее солнце, так себя и веди впредь». До конца отведенных им трех минут оставалось еще пятнадцать секунд.
Следующие пять минут зеваки оживленно переговаривались. Платили выигрыши по ставкам, со всех сторон сыпались резкие словечки, вдалеке кто-то уже поворачивал назад к Клифтонвиллю. Вполне можно было ожидать, что в салунах в тот день будет весело: из рук в руки переходили весьма неплохие суммы.
Браунриг убрал часы в карман и о чем-то заговорил с подошедшим надсмотрщиком. Не прерывая диалога, он взмахнул рукой, и хлыст из воловьей кожи огрел по голым ногам раба, на свою беду прохлаждавшегося поблизости.
Уже было тянувшиеся в город зеваки вдруг вмиг остановились и, громко гомоня, ринулись обратно: упрямое солнце, как только на него перестали смотреть, нырнуло назад за облако, погрузив мир в полный напряженного ожидания сумрак!
Этот новый поворот событий только усилил азарт тех, кто любил поспорить, но никто еще не успел сделать ставки, потому что Браунриг не дал зрителям и минуты отдыха. Он с яростью вытащил часы из кармана, швырнул их на камень, взмахнул винтовкой в воздухе, целясь. Преданный зритель, все еще находившийся поблизости, поднял вверх два пальца за спиной Браунрига, демонстрируя их толпе.
– Две! Даю тебе две минуты! – выкрикнул в небо плантатор.
И опять сотни часов взметнулись к сотне глаз. Первая минута мучительно протянулась в молчании. В это время израненный негр Брамс полз по земляному полу темницы, таща за собой свою бедолагу-подругу. Он услышал проклятие, изреченное Браунригом, увидел, как волшебный камень упал в кипящую воду. Одним выпадом он перевернул то ведро и сжал камень в кулаке – так он рассказывал людям позже. Независимо от того, сколь правдивыми были его слова, факт оставался фактом: Браунриг стоял, прицеливаясь из винтовки в солнце, ибо ничего не менялось, не подстраивалось под его волю. Вот прошла минута, а светило продолжало прятаться – видимо, решило показать характер. Полторы минуты… никто не осмеливался даже вздохнуть, а благоговейный страх трепетал в сердцах. Воздух застыл – будто и ветер, затаив дыхание, следил за этим противостоянием: человек против стихии!.. И наконец до всех зевак с ужасом дошло, что две минуты истекли, а небо не прояснилось.
Тогда Браунриг прищурился и выстрелил в размытый тусклый диск, укрытый тучей.
Выстрелил… и исчез. Натурально испарился, чего никто, конечно же, не ждал. Тот роковой святотатственный выстрел не просто обернулся против него – нет, такими словами суть произошедшего не передать: плантатор просто растворился в воздухе – вместе с часами и оружием. От него не осталось и следа. Люди в Клифтонвилле потом судачили, что так солнце отомстило ему, сосредоточив силу своего небесного гнева на Браунриге и полностью его уничтожив.
Конечно, это преувеличение – но весьма скромное по сути. Что-то, говорят, все же было потом найдено – но на диво мало. Не судите строго: так ведь оно и случилось, а я тут просто излагаю факты.
Перевод с английского Григория Шокина
Место страданий
Хотя мое повествование касается того, как преподобный Томас Подд узрел средоточие зла, темой его является скорее зло, что обретается на небесах, ибо я полагаю, что Британская Колумбия подобна небесам или тому, каким я мечтал бы увидеть свой рай – если вознесусь столь высоко: сплошная громада гор с зерцалами озер, потоками вод и густыми лесами, прорезанная ревущей Роной.
Случилось это в Смолл-Форкс, куда я приехал, думая пробыть две недели, – а остался на пять лет. Поистине невероятно, как за недолгое время изменился и разросся городок: ведь поначалу Смолл-Форкс был центром снабжения всего-навсего трех шахтерских поселков, и даже четверть тех двух миллионов тонн руды, что добываются здесь в наши дни, показалась бы тогда непредставимой.