На следующее утро шлюпка капитана исчезла, а мы остались на самообеспечении: два вельбота, две шлюпки, всего двадцать человек без понятия о местоположении.
На третий день мы увидели сушу – низкий атолл, не более мили в поперечнике, почти круглый, насколько мы могли разглядеть; с кокосовыми пальмами, растущими по окаемке, и естественным волнорезом в виде прибрежных рифов. Когда мы приблизились, перед нами открылся канал, ведущий в лагуну. Двигаясь по ней, мы увидели примерно в центре лагуны крутую, узкую, отливающую розовым скалу высотой до пятидесяти футов. За скалой виднелось что-то вроде плоского острова – в остальном лагуна казалась цельной. Мы высадились на атолле у пролива, куда вошли; нашли хороший источник воды, кокосовые орехи в изобилии и диких свиней, бегающих тут всюду, но никаких следов присутствия людей. Я подстрелил одного хряка, и мои товарищи по несчастью сразу же зажарили его. За едой они не говорили ни о чем, кроме скудного рациона, каковым приходилось перебиваться в лодках. Все были достаточно послушными и добродушными, но, по-моему, каждый из них не раз говорил, как ему не хватает грога, а Обринк, хорошо державший себя в руках и правивший веслами не на страх, а на совесть, раз двадцать повторял, как бы хотел раздать грог, но приходится теперь держать в уме, что запас-то невелик. Разговоры о «лодочной стряпне», «отменной свинине», подсчет кокосовых орехов – их они умяли порядочно… все это вскоре утомило меня прямо-таки до крайности. Кажется, прожорливее этих парней я за всю жизнь людей не встречал!
Мы свалили пять пальм и на подставки, сделанные из нарубленных стволов, уложили одну горизонтально – как распорку. Поверх нее мы натянули паруса вельботов. Это и стало палаткой, разбитой на песчаном пляже лагуны. Под ее навесом спал я крепко, но, как только пробудился, понял, отчего мужчины – все до единого – жаловались на слабый и прерывистый сон, на кошмары и на то, что им якобы слышался странный звук, похожий на музыку, еще и некоторое время после пробуждения. Они позавтракали очередным добытым поросенком и кокосовыми орехами.
Тогда Обринк сказал мне взять на себя руководство лагерем. Я согласился. Он велел выгрузить все из вельбота и согнал в него всех наших людей – кроме маленького француза (всем известного просто как «Француз»), новоангличанина Педдикорда, невысокого рыжего ирландца Маллена, моего боцмана Райана и, собственно, меня. Тех из моей вахты, кто хотел уйти, я отпустил. Они поплыли через лагуну к розоватой скале.
После того как Обринк и матросы уйдут, я намеревался провести инвентаризацию наших запасов. Я отправил Райана с Французом обогнуть атолл в одном направлении, а Педдикорда, умевшего работать на фок-мачте, с Малленом – в другом. Затем я осмотрел все запасы. Они были довольно многообещающими для двадцати человек – даже на отчаянный заплыв на лодке по Индийскому океану хватило бы. Много кокосов, да и свинины в достатке – все это добро требовалось оберегать лишь от снующих всюду крыс.
Очень скоро четверо моих людей вернулись, причем обе группы почти одновременно. Близился полдень, а ни Обринка, ни лодки не было видно. Я следил в подзорную трубу за вельботом, пока тот не обогнул розоватую скалу, находившуюся всего в полумиле от нас, и не исчез. Райан попросил разрешения взять одну лодку и присоединиться к остальным на скале. Я с готовностью согласился, ибо еще не успел спрятать спиртное.
Я воспользовался столь желанным отсутствием компаньонов, чтобы укрыть спиртное в четырех разных местах, тщательно записав у себя в блокноте приметы, по которым должен был снова найти тайники. То же самое я проделал с большей частью боеприпасов. У меня и в мыслях не было пытаться взять верх над Обринком: я намеревался рассказать ему о своих действиях и ожидал, что он одобрит их.
Рассчитывал я также и на то, что мужчины вернутся примерно за два часа до захода солнца. Никаких признаков их появления не было. Конечно, я ждал – пока не стало слишком поздно отправляться ночью в неизвестную лагуну в одиночку, да и в любом случае не было смысла одному пускаться на поиски целых девятнадцати человек. Кроме того, я должен был защищать наши запасы от свиней и крыс. Я перебирал в уме тысячи предположений и почти не спал.
На следующее утро я вывесил все, что мог, из наших припасов на коньке, подальше от посягательств здешней фауны, убедился, что оставшийся вельбот не унесет течение, а потом снарядил последнюю шлюпку донельзя основательно: еда, бочонок воды, ликер, кое-какие медикаменты, боеприпасы, винтовка, бинокль и компас. Вдобавок ко всему у меня было два револьвера. К этому времени я уже понял, что что-то не так, и осторожно стал грести через тихую лагуну к отливающей розовым скале.
Приближаясь к ней, я не мог не отметить умиротворенность и красоту природы вокруг. Небо надо мной было глубокого, поистине тропического синего цвета, и солнце заняло позицию в зените меньше часа назад. Дул легкий бриз, еле заметно колыхавший лагуну; на горизонте виднелись верхушки пальм на атолле; единственным проблеском белый прибой на рифе за проливом, куда мы вошли, напоминал о себе.
Я греб медленно, ибо лодка была тяжелой, и все время оглядывался через плечо. Скала отвесно поднималась из глубокой воды. Возможно, это был гранит, но я не мог сказать, что это за камень, наверняка. Отличался он разве что этим странным розовым отливом – и тем, что на нем вообще ничего не росло. Обогнув голую скалу, я увидел плоский островок за ней. На нем тоже не наблюдалось ни деревца, и я не мог разглядеть ничего, кроме ровного берега, возвышающегося на шесть или восемь футов над уровнем воды. За гребнем пляжа ничего было не видать. Я знал, что наши люди собирались высадиться где-то там, и поднял весла, решив обмозговать ситуацию получше. Затем, активно гребя, я обогнул скалу вдоль самого ее основания. Напротив плоского островка было что-то вроде выступа из розового камня, наполовину затопленного, наполовину выступающего из воды, с пологим уклоном – вполне подходящее место для высадки. Я осторожно вел лодку, пока ее дно не заскрежетало об эту сомнительную твердь: нос был втоплен, скажем, на фут, но корма зависала над водой глубиной, допустим, в шестьдесят морских саженей[10] – я решил так, не углядев дна за синей просвечивающей пеленой. Взобравшись на сушу, я затащил следом лодку, поставив ее как можно выше на уклон, и попытался вскарабкаться вверх по скале. Мне это сразу удалось, но подъем оказался непростой, и, покуда не добрался до вершины, я ни разу не оглянулся. Наверху меня ждала своеобразная каменная «площадка» футов тридцать в поперечнике. На ней-то я наконец смог осмотреть островок, оборачиваясь кругом оси.
Затем я тяжело опустился на землю и достал свою фляжку. Я сделал большой глоток, закрыл глаза, прочитал молитву, кажется… и снова огляделся.
И увидел то же, что и раньше.
Утес и островок разделяло расстояние где-то в половину судовой длины. Сам участок суши, заинтересовавший меня, насчитывал четыре судовых длины и на поверку оказался почти что круглым. Со всех сторон его окружал белый пляж с чистым коралловым песком, равномерно отлогий и поднимающийся самое большее на десять футов над уровнем воды. Остальная часть острова являла собой луг, почти ровный, но возвышающийся над береговой линией самую малость. Он зарос короткой, мягкой на вид травой бледно-зеленого цвета – ни дать ни взять английский газон весной. В центре острова и луга находилась овальная плита из розоватого камня – по-видимому, из того же камня, что и скала, куда я залез. И вот на ней-то, на этой овальной плите, находились два живых существа… но такие, что я сперва не поверил своим глазам; протер их, прежде чем направить взгляд в ту же точку. На полпути между плитой и береговым гребнем, саженях в десяти, кольцом возвышалась длинная груда чего-то белого. Я не мог с уверенностью сказать, из чего она состояла, пока не навел туда бинокль.
Но не нужно было никакого увеличительного стекла, чтобы увидеть мою команду – все девятнадцать человек. Все они сидели: кто-то прямо внутри белой груды, кто-то за ее пределами, кто-то на ней…
И все их лица были обращены к плите.
Я достал из кармана подзорную трубу, дрожа так, что с трудом мог ее отрегулировать. С помощью трубы я ясно увидел странное белое нагромождение. Худшие подозрения, когда я смотрел на это дело невооруженным глазом, подтвердились. Белый вал был сложен целиком из человеческих костей – и никаких сомнений в этом быть не могло!
Та пара существ на плите – они казались мне парой молодых женщин, парой девушек весьма прельстительных форм… Но если на соленом морском ветру, неприкрытые, белели только их лица, как же я мог судить о красе их тел? Все просто: они были одеты во что-то облегающее, жемчужно-серое, открывавшее каждый изгиб их форм, словно тонкий покров из молескиновой кожи или меха шиншиллы. Но на солнце этот диковинный материал ярко переливался – как гагачий пух.
А их волосы! Я потер глаза вновь; достал носовой платок и протер стекла очков, лишь потом взглянув еще раз. Картина не изменилась. У этих существ были густые волосы, ниспадавшие до бедер кудрявыми волнами. Вот только цвет их казался темно-синим или даже зеленым, с уклоном в оттенок болотной ряски – а может, один этот нехарактерный для человеческих волос окрас переливался в другой; я не мог определить наверняка…
А их лица! Это были лица белых женщин, европейских женщин – молодых, красивых, нежных дев. Одна из них полулежала на боку, слегка подтянув колени и положив голову на согнутую руку, лицом ко мне, как будто спала. Другая сидела, опираясь на выпрямленную руку. Ее рот был открыт, губы шевелились: казалось, она что-то декламирует или поет. Я не осмеливался больше смотреть: образ двух дев был реален, но до ужаса невероятен здесь, в этой богом забытой точке мирового океана.
Перед тем как сложить подзорную трубу, я обратил ее в сторону команды. Плечи моих товарищей вздымались – они дышали и все равно будто пребывали в странном оцепенении. Я окликнул их: ни один не обернулся. Я сосредоточил свой взгляд так, чтобы видеть всю группу сразу, – и снова позвал. Никто не обращал на меня внимания. Выхватив револьвер из кобуры на поясе, я выпалил в воздух: