Но эти потрясения в будущем. Пока же на дворе 1804 год и до верху груженная карета мчит Пушкина в Россию, где его ждут изрядно соскучившиеся друзья, встретившие его жаркими объятиями, расспросами и шутливым посланием Ивана Ивановича Дмитриева «Путешествие NN в Париж и Лондон, писанное за три дни до путешествия», отрывок из которого Александр Сергеевич однажды позаимствует для эпиграфа к первой главе «Арапа Петра Великого»:
Друзья! сестрицы! я в Париже!
Я начал жить, а не дышать!
Садитесь вы друг к другу ближе
Мой маленький журнал читать…
Во Францию Василий Львович Пушкин попал, когда ему было уже хорошо за тридцать. Кто знает, как долго бы он еще собирался в дорогу, подарившую ему в итоге столько впечатлений и удовольствий, кабы не скандал, причем самого пикантного свойства, заставивший его бежать куда глаза глядят, а именно – в вожделенный Париж. Но обо всем по порядку…
Василий Пушкин – старший сын артиллерийского офицера в отставке Льва Пушкина от второго брака с Ольгой Чичериной. Характер Льва Александровича, мягко скажем, не сахар. Много позже внук его, Александр Сергеевич, заметит: «Дед мой был человек пылкий и жестокий». Так, весьма темны обстоятельства смерти первой супруги Льва Александровича – Марии Матвеевны. В своей автобиографии Александр Сергеевич Пушкин писал: «Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе». Конечно, это не более чем легенда, однако дыма без огня, как мы знаем, не бывает.
А. С. Пушкин в детстве.
По картине К. де Местра.
1801–1803
При этом сыновья необузданного Льва – Василий и Сергей – получили самое изысканное домашнее образование: в совершенстве владели английским, немецким, итальянским и латынью, а по-французски даже стихи писали. В 1828-м Василий Львович переложил на французский «Черную шаль» поэта-племянника.
По заведенному в те времена обычаю оба брата сызмальства записаны в военную службу, но в Санкт-Петербург, где расквартирован Пехотный Измайловский полк, не торопятся. Их и в Первопрестольной все устраивает. Василий Львович нарасхват в светских московских салонах: ах, голубушка, ma chérie, до чего же остроумен этот юный Базиль, а вы слышали его французские куплеты? А как он читает, как импровизирует, как играет на домашних театрах! Charmant, мы в восхищении, весь свет в восхищении!
Ну, кто по доброй воле променяет такой парадиз на плац и казарму?! Однако после смерти отца в октябре 1790-го (Василию уже двадцать четыре года, Сергею – двадцать) братьям все же пришлось вспомнить о своих прямых дворянских обязанностях и отправиться в столицу. О службе Василия Львовича, продлившейся всего-то шесть лет, почти ничего не известно, кроме того, что в 1794 году ему выдан патент на чин гвардии подпоручика, подписанный «собственною Ея Императорского Величества рукою». Еще через два года в этом самом чине, напрочь лишенный каких бы то ни было карьерных амбиций, тридцатилетний Василий Львович навсегда выйдет в отставку. И весьма вовремя. При только что вступившем на престол Павле I проводить все вечера в театрах, среди дам полусвета, в разгульном дружеском обществе «Галера», да еще, как он к тому привык, выкраивать время на главное дело жизни – стихосложение, офицеру Пушкину определенно было бы не с руки.
Об истинном отношении потомственного военного Василия Пушкина к службе ярко свидетельствуют поэтические строки его племянника Александра, надумавшего по окончании Лицея податься в гусары. Мечтающий о кавалерии Пушкин-младший испрашивает совета у дяди:
Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города?
И тут же сам себе отвечает голосом старшего родственника:
Ты скажешь: «Перестань, болтун!
Будь человек, а не драгун;
Парады, караул, ученья —
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо за Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль к дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И в сладостях успокоенья
Пиши сенатские решенья
И пятистопные стихи…»
Пожалуй, это все, что нам нужно знать о связях Василия Львовича с богом войны и его жрецами…
Между тем годы, проведенные в Петербурге, нельзя считать потерянными. Именно в столице начинается его дружба с прославленным литератором своего времени Иваном Ивановичем Дмитриевым, через которого Пушкин знакомится с «королем поэтов» Гаврилой Романовичем Державиным и авторами его круга, среди которых драматург и переводчик Василий Васильевич Капнист и поэт Ипполит Фёдорович Богданович. Примерно в это же время он близко сходится и с Николаем Михайловичем Карамзиным, благодаря которому окончательно сформируются его прогрессивные творческие убеждения. Добродушный и сердечный в быту, в баталиях с литературными оппонентами Василий Львович становился безжалостен и беспощаден. И не упускал случая пребольно задеть своих противников – основателей «Беседы любителей русского слова» архаистов Александра Семеновича Шишкова, Александра Александровича Шаховского и их последователей:
В предубеждениях нет святости нимало:
Они мертвят наш ум и варварства начало.
Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить.
Невежда может ли отечество любить?
Не тот к стране родной усердие питает,
Кто хвалит все свое, чужое презирает,
Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,
И, бедный мыслями, печется о словах!
Но тот, кто, следуя похвальному внушенью,
Чтит дарования, стремится к просвещенью;
Кто, сограждан любя, желает славы их;
Кто чужд и зависти, и предрассудков злых!
Здесь же, на берегах Невы, в 1793 году состоялся и литературный дебют поэта Пушкина-старшего: в журнале «Санкт-Петербургский Меркурий» за подписью «…нъ» было опубликовано его стихотворение «К камину».
Любезный мой камин! – товарищ дорогой,
Как счастлив, весел я, сидя перед тобой.
Я мира суету и гордость забываю,
Когда, мой милый друг, с собою рассуждаю…
Как и предсказывал один из издателей «Меркурия», поэт и драматург Александр Иванович Клушин, «Камин» тронул «чувствительное сердце читателя». И не об этом ли очаге с улыбкой вспоминал Александр Сергеевич Пушкин, усаживая у огня в VIII главе «Евгения Онегина» своего страдающего от безответной любви героя?
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Веnеdеttа
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
Вскоре новые поэтические опыты дебютанта появятся и в московском журнале «Приятное и полезное препровождение времени», где публикуются мэтры – Державин и Дмитриев, Жуковский, Карамзин и Крылов. Сначала – «К лире. Анакреотическая ода», позже – первая попытка перевода «Отрывок из Оссиана. Колма» и шесть любовных стихотворений c одной героиней – прелестной Хлоей. Под маской загадочной незнакомки скрывается вполне конкретная барышня – юная московская красавица Капитолина Михайловна Вышеславцева.
Брак их будет стремительным, но, увы, недолговечным и несчастным. Первый год после свадьбы Василий Львович проведет вдали от жены – он все еще служит в Петербурге. Выйдя в отставку и вернувшись в Москву, будет жить с Капитолиной Михайловной в Малом Харитоньевском переулке, но не своим, отдельным домом, а вместе с матерью Ольгой Васильевной и младшими сестрами, Анной и Елизаветой. Вскоре в Огородную слободу, поближе к брату, переберется и Сергей Львович Пушкин со своими многочисленными домочадцами. Ни о каком «тихом семейном гнездышке» при таком столпотворении речь идти не могла. Не было и детей, и со временем температура в отношениях супругов неумолимо опустилась до критической минусовой отметки. А уж когда Капочка узнала, что она – не единственная Хлоя в биографии мужа и уже некоторое время делит его сердце и постель с вольноотпущенной девицей Аграфеной Ивановой, не задумываясь, подала на развод. Неслыханная по тем временам смелость! От этого-то скандала, прихватив с собой вышеозначенную Аграфену, Василий Львович и бежал в Париж…
Бракоразводный процесс затянулся на несколько лет и закончился абсолютным триумфом Капитолины Михайловны. Ей как потерпевшей стороне позволено было вторично выйти замуж, что она не мешкая и сделала, выбрав в новые спутники сослуживца Василия Львовича по Измайловскому полку, секунд-майора и богача-стеклопромышленника Ивана Акимовича Мальцова. Лето они обычно проводили в Орловской губернии, близ своей стеклодувной фабрики в Дятьково, а на зиму возвращались в Москву. Здесь Капитолина Михайловна завела собственный литературный салон, где радушно принимала Василия Андреевича Жуковского, Александра Сергеевича Грибоедова, Михаила Петровича Погодина и своего обожаемого экс-племянника Александра Сергеевича Пушкина. Не так чтобы часто, но захаживал на огонек к Капочке и Василий Львович. Кстати, своего старшего сына Мальцовы окрестили Василием. Высокие, высокие отношения…
На поэта же после развода было наложено суровое наказание: «Пушкина, за прелюбодейство от жены по силе Анкирского собора, 20 пр. подвергнуть семилетней церковной епитимии, с отправлением оной через шесть месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением духовного его отца, с тем, что оный, смотря на плоды его покаяния, может ему возложенную епитимию и умалить». Жениться ему впредь запрещалось. Сильно ли сокрушался по этому поводу Василий Львович, мы не знаем. Известно лишь, что еще какое-то время он держал Аграфену-разлучницу при себе, после чего благополучно выдал ее замуж за крестьянина. А сам нашел новую спутницу – шестнадцатилетнюю «мещанку московской слободы Лужники Крымские» Анну Ворожейкину. Она родила ему двоих детей, которых, по закону, отцу не удалось официально признать, что не помешало ему прожить до конца своих дней с их матерью.