латить едой и дровами для очага. Она никогда раньше не трудилась, эта дочь благородного семейства, потому поначалу пряжа получалась не очень хорошей, но работа ей все больше нравилась. Каждый день она пряла, каждую ночь в очаге весело горел огонь, и на нем кипел полный котелок. Однажды вечером пришедшая фея обнаружила на коврике перед очагом хорошенького спеленатого младенца. Малыш был такой спокойный и прелестный, что фея спросила, нельзя ли ей оставить его в обмен на то, что она отведет девушку домой. Та согласилась. Фея отвела девушку обратно к пню с тремя крестами и оставила там три веретена ее чудесной пряжи. “Малыш никогда не будет знать нужды, – сказала фея. – И ты – тоже. Если тебе что-нибудь понадобится, просто размотай немного пряжи с веретена. На веретене всегда будет столько же пряжи, что и раньше, она никогда не закончится”».
«Понимаешь? – спросила я. – Ты меня ненавидишь?»
Я потянулась к ней, к выбившемуся локону. Мне показалось, что она меня видит и слышит. Когда она встала с кресла и двинулась ко мне, я подумала, что она может спросить мое имя, и я его назову; подумала, что расскажу ей все, что она захочет. Она прошла сквозь меня, и это было так, словно я бросилась с крыши небоскреба, или спрыгнула с самолета, или утонула в озере, и это озеро было ею. «Неслезы» потекли по моим щекам, но она шла дальше, сквозь меня, потом позади меня, направляясь к окну, где в раме виднелась маленькая пушистая мордочка, словно картина или рисунок Фрэнки.
– Что ты там делаешь? – спросила она пушистую мордочку, прижимая ладонь к стеклу. – Шпионила за мной?
Лисица улыбнулась, высунув язык, словно в знак признательности.
«Нет, нет, нет! – закричала я. – Убирайся!»
– Только посмотрите, какая милая!
«Ты все испортила, глупое животное!»
– Ну разве ты не прелесть?
У меня перед глазами все расплылось, затуманилось, побелело. Рамки с фотографиями на журнальном столике зашатались и с грохотом упали на пол.
Когда дверь открылась и он вошел, прихрамывая, девушка подбирала фотографии и ставила их обратно. Его бледность и усилившаяся хромота говорили о трудном дне, но светло-карие глаза загорелись при виде девушки. Они всегда горели для нее, и этот огонь никогда не погаснет.
– Что случилось? – спросил он, глядя, как она сидит на корточках со сломанной рамкой в руках.
– Я увидела… – Она показала на окно, где была лиса, и нахмурилась: – Неважно. Что бы там ни было, все уже исчезло.
«Случайность, просто случайность», – бормотала я, возвращаясь в приют. Но это не было случайностью. Я только хотела, чтобы она меня увидела. Я свалила фотографии на пол, хотя даже не стояла рядом с ними. Но почему я не могу понять, как это у меня получилось?
Вместо того чтобы найти в приюте уют, спокойствие, строгость, серость, уныние, суровость и, так сказать, благочинность и застой, я наткнулась на парад в честь праздника Тела Христова. Июньское солнце было таким же ярким, цвета сливочного масла, что и новые платья девочек-сирот, сшитые ими собственноручно.
– Это твой цвет, – сказала Лоретта.
– Какой? – спросила Фрэнки.
Лоретта приподняла подол платья, открыв коленку, красную и в ямочках оттого, что приходилось на коленях драить и начищать то здесь, то там.
– Желтый, – пояснила она. – Мне больше идет голубой или розовый, но ты сейчас выглядишь как принцесса.
Шея Фрэнки залилась краской, но она была довольна. Не помешает выглядеть как принцесса, если она случайно увидит Сэма, а он увидит ее. Она оглядела мальчиков, выстроившихся в своих лучших костюмах всего в нескольких футах. Обычно мальчикам и девочкам не позволяли находиться так близко, но праздник Тела Христова – особый случай. Как повторял каждый год отец Пол и как он сказал сегодня после мессы: «Мы празднуем истинное присутствие Иисуса Христа в хлебе и вине Евхаристии, истинное присутствие Иисуса Христа в мире». Они маршировали в процессии ради Иисуса и шли все вместе. Фрэнки была не против.
Лоретта оттянула воротничок.
– В чем дело? – спросила Фрэнки.
– Ты же знаешь, что я не умею шить, – ответила Лоретта. – Конечно же, я сделала воротник слишком тугим.
– Расстегни одну пуговицу на спине.
– Уже расстегнула.
– Здо`рово, правда? – послышался юношеский голос, хрипловатый и низкий.
Фрэнки развернулась и увидела его. Сэм улыбался.
– Что? – беззвучно переспросила она, разинув рот.
Она никак не могла не вспоминать вчерашний день, когда они прокрались в оранжерею и целовались за лимонным деревом, пока у нее не онемели губы. Она все еще чувствовала вкус лимона.
– Небо, – ответил Сэм. – Хороший день.
– Э… да, – проговорила она. – Правда хороший.
Сэм показал на облако.
– Вот мой приятель Кларенс говорит, что оно похоже на сестру Джорджину, а я говорю – что на ведьму из «Волшебника страны Оз». А ты как думаешь?
– Думаю, что разница небольшая.
Он рассмеялся, и на минуту она увидела его зубы, крупные и белые, ровные на кончиках и немного кривые у десен. Она проводила языком по этим зубам. От этой мысли ее бросило в дрожь.
– Кажется, я видел, как ты убирала в моем коттедже после ужина. Ты работаешь на кухне? – спросил он, словно они вообще незнакомы, словно их руки никогда неистово не сражались с пуговицами и молниями и не гладили кожу друг друга.
– Да, – подтвердила она, – я работаю на кухне.
– Выходит, тебя заставляют мыть наши тарелки?
– Наверное, монахини думают, что вы не можете сами о себе позаботиться.
– И, возможно, они правы, – сказал Сэм, все еще улыбаясь. – Мы можем быть совершенно беспомощными. Без… понимаешь… женщин.
Только Фрэнки воодушевилась беседой и начала привыкать к тому, что ее называют женщиной, как к ним подошла сестра Корнелия и отогнала Сэма на место. Уходя, он улыбнулся Фрэнки и помахал. Удостоверившись, что никто не смотрит, она помахала в ответ.
– Будь осторожна, Фрэнки.
Лоретта. Она забыла про Лоретту. Было в этом что-то неправильное, но Фрэнки не могла понять что.
– Ты о чем?
Лоретта вздохнула.
– Ты знаешь о чем.
Заиграли трубы, к ним присоединился остальной оркестр, и парад начался. Фрэнки не могла объяснить, почему ей так нравятся эти процессии вокруг приюта, длящиеся несколько часов, но они ей нравились. Нарядные платья, летнее тепло, аромат цветов, которые девушки несли в корзинах и вставляли в волосы, создавали особое ощущение и для нее, и для всех. Может, дело было в Иисусе, или в ангелах, или во всем этом сразу. Солнце светило так ярко, что трудно было представить, будто где-то идет война. Невозможно вообразить, что Фрэнки когда-либо печалилась о будущем. Она подумала, как описать это в следующем письме к Вито.
Когда они шли мимо коттеджа девочек, строй мальчиков поравнялся с ними. Прежде чем Фрэнки поняла, что происходит, Сэм выхватил цветок из ее корзины, слегка задев пальцами ее руку, и сунул стебель в зубы. Фрэнки пришлось стиснуть собственные зубы, чтобы не расхохотаться во весь голос.
Лоретта похлопала ее по плечу.
– Где твоя сестра?
– Где-то здесь, я уверена, – ответила Фрэнки, глядя на свою руку, которой только что касался Сэм.
– Фрэнки, я как раз об этом. Ее не видно в строю. Она не заболела?
– Может быть, – сказала Фрэнки и тут же поняла, что Тони не могло быть настолько плохо, чтобы пропустить парад. И если бы сестра заболела, Фрэнки сообщили бы и велели навестить в лазарете. – Наверное, мы не можем ее отыскать, потому что все в одинаковых платьях?
– Да, наверное, ты права, – согласилась Лоретта.
Как бы Фрэнки ни надеялась, что права, она искала сестру взглядом, пока все шли обратно к главному зданию. Так много девушек в желтых платьях, как можно сказать, кто из них кто?
И тут она увидела Тони, которая крадучись выбралась из строя вместе с мальчишкой.
– О черт! – вырвалось у Фрэнки.
– Что? – спросила Лоретта.
– Тони только что нырнула за дом с каким-то мальчишкой.
Фрэнки замедлила шаг до черепашьего, Лоретта – тоже. Пара, шедшая сзади, толкнула их в спину, подгоняя, но поскольку подруги не двинулись, их просто обошли. Фрэнки с Лореттой потихоньку приближались к месту, где исчезла Тони, а затем выскользнули из строя и зашли за кирпичную стену.
Никого. Пустая лужайка между зданиями.
– Ее здесь нет, – сказала Лоретта.
– Ну не будет же она просто стоять и ждать, когда ее поймают. Она же не дура. Нет, она где-то прячется с тем мальчишкой. – Фрэнки показала вперед: – Давай поищем там, за углом.
– Мы попадемся, – произнесла Лоретта, но все равно пошла за подругой.
За углом они и нашли обоих. Тони и парень, которого Фрэнки не узнала, прильнули к стене и лизались, как новобрачные.
Тони подняла голову и взвизгнула.
– Ой, это моя сестра!
Фрэнки схватила парня за воротник и оттащила прочь.
– Эй! – воскликнул он, взмахнув руками и, видимо, удивляясь тому, что такая маленькая девчонка может быть такой сильной.
– Во имя святого Петра, чем вы тут занимаетесь? – спросила Фрэнки.
Тони уперла руки в бока.
– А на что похоже, Фрэнки? Боже, ты такая зануда!
Фрэнки, все еще державшая парня за воротник, слегка встряхнула его.
– Я зануда? Я зануда?
Парень крутанулся вокруг ее руки и вырвался.
– Тебе какое дело?
– А ты кто такой? – требовательно спросила Фрэнки.
Ей казалось, что она видела его здесь. Блондин с бледной кожей и голубыми глазами.
Он поправил воротник.
– Я Гай.
– Что ж, Гай, убегай, – сказала Фрэнки.
– Ты прям юмористка, – отозвалась Тони. – А почему бы это вам отсюда не проваливать?
– Сейчас уйдем, – ответила Фрэнки. – Но ты пойдешь со мной.
– Еще чего! – Тони скрестила руки на широкой груди.
– Пойдешь как миленькая. Я не собираюсь из-за тебя драить туалеты!
Фрэнки шагнула вперед и едва не уткнулась своим большим носом в лицо Тони. С одной стороны, она удивлялась тому, что так рассердилась, с другой – знала, что не имеет права, но по большей части так сердилась, что все это ее не волновало.