«Наверное, дьявол ходит с клоунским носом», – заметила я.
«Или со смешными усами и дурацкой стрижкой, – подхватила она. – Кстати о стрижках. Как Волк?»
«Волк в порядке, как видишь. А где мужчина с “Хоббитом”? Он приходил сегодня?»
«Я же говорила, мне плевать на “Хоббита”».
«Я хотела еще немного почитать. Там есть волки, которые называются варгами. Они дружат с гоблинами».
«Прелестно», – промолвила Маргарита.
«Они нисколько не прелестны. Гоблины ужасны. Варги ужасны».
«Тогда почему ты назвала своего лиса в их честь?»
«Его кличка не Варг».
«Слава богу», – сказала она.
«В книге есть персонаж по имени Беорн, Меняющий шкуру. Его прозвали Меняющим шкуру потому, что он может превращаться в медведя».
«Полезный талант, – заметила Маргарита. – Чем тебе так нравится эта сказка?»
«Может, я тоже хочу превращаться в медведя. Или в варга. Или еще в кого-нибудь».
«А ты когда-нибудь пробовала?» – спросила Маргарита.
«Превращаться в варга?»
«Принять другую форму».
«Нет. – Вопрос меня изумил. – Ну, может быть. А ты?»
Она прикусила губу. Опять не хотела делиться.
«Ладно, – сказала я. – Ты не обязана мне говорить».
Поколебавшись, она произнесла: «Я расскажу тебе другую историю. Подлинную историю, но не думаю, что ты в нее поверишь».
«Поверю!» – воскликнула я.
Она хмыкнула.
«Хотя это же твоя история, – продолжала я. – Не буду к тебе приставать, как бы мне ни хотелось послушать».
На губах Маргариты заиграла легкая улыбка. «Это так ты не пристаешь?» – спросила она.
«Это самое наименьшее приставание в моей жизни. Или смерти».
Мгновение подумав, она сказала: «Я расскажу историю Волку, но не возражаю, если ты тоже послушаешь. Если обещаешь слушать молча».
Я пообещала: «Буду молчать, как…»
«…призрак?» – договорила она.
«Надо же, как ты хорошо меня знаешь».
«Ш-ш-ш! Ты пообещала. Итак, слушай.
Давным-давно, за пятьдесят лет до Гражданской войны, группу мужчин и женщин похитили из их домов в Западной Африке. Работорговцы согнали их на корабль для долгого путешествия в Америку, кошмарного путешествия: голод, унижения и разные ужасы, которые даже назвать страшно. На рынке рабов в Саванне людей продали с аукциона плантаторам. Их опять привели на судно, на этот раз поменьше, посадили в трюмы и повезли вдоль побережья к острову Сент-Саймонс в Джорджии. Но во время плавания кое-что произошло. Люди восстали против захватчиков и вышвырнули их за борт. Затем они пристали к побережью Сент-Саймонса.
Согласно свидетельствам белых, как только корабль причалил, мужчины и женщины вошли в Данбар-Крик и утонули. Но это не вся история, потому что в Африке некоторые из них были колдунами и владели магией. Они могли заставить грифа грести в лодке, могли без огня вскипятить воду в котелке. И некоторые умели превращаться в животных: в крокодилов, львов и других. И когда судно подошло к берегу, некоторые пленники вспомнили, кто они такие. Они прошептали волшебные слова превращения, взмыли в небо и улетели домой в Африку.
Те, кто не знал волшебных слов, кто не мог летать, подняли глаза к небу, и их глаза говорили: “Не покидайте нас, помогите нам, заберите нас”. Но хотя сердца колдунов разрывались от боли за покинутых, у них не было времени учить их волшебным словам. Оставшимся нужно было найти возможность сражаться или бежать.
И однажды они такую возможность найдут».
Когда Маргарита закончила рассказ, мы покинули библиотеку и прилетели в деловой центр, к дому 209 на Южной Ла-Салль-стрит, к первому чикагскому небоскребу под названием Рукери. Уселись в атриуме. Приглушенный солнечный свет лился со стеклянного потолка, окрашивая все вокруг золотом.
«Мне нравятся твои истории», – сказала я.
«Они не только мои. Эти истории мне рассказывала мама, а ей – ее мама и так далее».
«Все равно нравятся».
«Если это Рукери[19], то где же птицы?» – спросила Маргарита.
«После Великого пожара на этом месте была временная мэрия, – пояснила я. – Говорят, ее построили на скорую руку, и повсюду свили гнезда вороны. Отец рассказывал, что еще там гнездились продажные политиканы, и если уж туда зашел, то тебя обязательно облапошат. Архитекторы так и не озаботились дать название, но это прижилось».
«Твоего отца тоже облапошивали?»
Я пожала плечами: «Он сам кого хочешь облапошит».
Маргарита кивнула, и мы переключили внимание на прохожих. Мужчины в модных костюмах, женщины в перчатках и шляпках, некоторые с нарисованными швами на голых икрах, чтобы казалось, будто они в нейлоновых чулках, хотя у них, наверное, мерзли ноги. Мой взгляд зацепился за одного мужчину – одного из самых привлекательных мужчин, каких я видела среди живых или мертвых. Не очень высокий, но и не низкий, с песочного цвета волосами, колышущимися, как пшеничное поле, прекрасной бледной кожей и глубокими голубыми глазами. Он был словно высечен из…
Маргарита ахнула и схватилась за сердце, а потом за горло. Лежавший на полу Волк вскочил и начал расхаживать.
«Что такое? – спросила я. – Ты знаешь этого человека?»
Маргарита расхаживала вместе с лисом.
«Не надо было сюда приходить, – сказала она. – Зачем ты меня привела?»
Она прижала ко рту ладонь тыльной стороной, вдавив костяшки пальцев в губы.
«Мы говорили о птицах, и это напомнило мне о…»
«Я рассказывала не о птицах, я рассказывала о магии».
«Да, но…»
«Мне нужно идти», – сказала она.
Маргарита шагнула в столб света, и ее золотое платье заблестело так ярко, что стало больно смотреть. Мужчина внезапно остановился, словно наткнулся на стеклянную стену. Он развернулся, медленно, очень медленно, и его кожа цвета сливок посерела, как вода в озере. Он уставился, разинув рот, на место, где стояла Маргарита, хотя не мог ее видеть. Не должен был, потому что она…
– Рита? – прошептал он.
Его глаза закатились, колени подкосились. Мужчины в модных костюмах и женщины в шляпках засуетились, подхватывая его, чтобы он не упал на пол.
1944 годИезавель
Мальчишки войны
Маргарита исчезла. Я тыкала и щипала детей в «Хранителях», но никто из них не слышал. Желтые, красные и коричневые краски поздней осени сменились льдисто-голубыми и белыми цветами еще одной испорченной войной зимы. Дни шли за днями, Фрэнки заключила сделку с Господом: «Пожалуйста, храни Сэма и Вито. Я буду молиться каждый день, я призна`юсь во всех прегрешениях, покаюсь, буду хорошей с Тони, буду хорошей со Стеллой. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!».
Но как раз от Стеллы Фрэнки и услышала о погибших. Стелла на протяжении года каждую неделю писала одному парню из приюта по имени Клей. Внезапно письма от него перестали приходить. Она сказала другим девушкам, что нутром почуяла неладное в день, когда получила почту, и в ней не оказалось письма от дорогого Клея.
Лоретта, нахмурившись, спросила:
– Она не могла пропустить это письмо в стопке из полусотни других?
Но Стелла настаивала, что Клей, наверное, погиб в бою, и впервые в жизни оказалась права.
Вскоре после того, как Стелла вытащила адрес Клея из своей картотеки, сестра Берт объявила, что назначена панихида по Клею и трем другим парням из «Хранителей», погибшим за морем. В ясное холодное воскресенье начала марта Фрэнки с остальными сиротами в третий раз слушала в церкви, как отец Пол поминал каждого из четверых юношей. Когда он дошел до Клея, Стелла бросилась на пол.
– Бедный, бедный Клей! – причитала она, рыдая в мятый носовой платок, а Тони гладила ее по спине.
Двое детей повернулись на скамьях, чтобы посмотреть на устроенный ею спектакль.
Фрэнки было жаль ребят и их братьев с сестрами, еще живущих в «Хранителях», но совсем не жаль Стеллу, поскольку у той имелся целый батальон парней, убежденных, что они – ее единственная любовь, и она пользовалась ими по полной. Поскольку единственная любовь Фрэнки находилась далеко, она изо всех сил старалась быть сильной.
Что, если с Сэмом что-то случится? Что, если…
Нет. Нет!
Фрэнки надоело смотреть, как убивается Стелла, и она развернула листок.
Памяти наших солдат
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
Евангелие от Иоанна 15: 13
УБИТЫ В БОЮ
Родерик Батц
Клейтон Джексон
Роберт Кейс
Генри Зиммер
Господи, даруй им вечный покой. Да почиют они с миром.
Слушая отца Пола, можно было подумать, что Клей был храбрым, благородным, отзывчивым и верным, желавшим отдать жизнь за свою страну, и такими же были остальные погибшие юноши. Но Клей не казался таким в письмах, которые писал Стелле и которые она читала вслух. В этих письмах он казался милым, нервным и немного глупым. Он много говорил о своих ногах – как они все время болят из-за мозолей, – и что больше всего ему не хватает сна. Говорил, будто хочет, чтобы Стелла была с ним и он мог поцеловать ее «прелестный, как персик, носик», что бы это ни значило. И рассказывал о кошмарах, которые ему снились: с чудовищами, ведьмами и летающими обезьянами, как в «Волшебнике страны Оз». Фрэнки удивлялась, как мог мальчишка, сравнивавший нос Стеллы с персиком, мальчишка, боявшийся летающих обезьян, быть той бесстрашной душой, о которой разглагольствовал отец Пол? Как мог этот мальчишка быть Капитаном Америка с нокаутирующим ударом?
Фрэнки задавалась вопросом, а знает ли кто-то по-настоящему другого человека? Бедный Клей не знал Стеллу. Отец Пол не знал Клея. Собственный отец Фрэнки был загадкой: уехал на пару лет, а потом вернулся и захотел навестить дочек после поминальной службы – прямо какой-то чудной фокус. Мысли обо всем этом приводили в замешательство, и Фрэнки старалась не думать на такие темы.
Когда отец Пол закончил надгробную речь, когда сестры и кузины подошли к алтарю зажечь свечи в память погибших братьев, один из парней встал со скамьи и, подойдя к алтарному ограждению, поднес к губам трубу. Он заиграл «Тэпс»