Неподалеку от крыльца, на деревянной скамеечке, собранной явно своими руками, сидел старик. Он щурился, глядя на тусклое солнце, которое лениво пыталось сделать день ярче, и периодически оглаживал свою бороду.
Я оглянулся, в поиске чего-то подходящего, приметил пенёк, валявшийся рядом, подкатил его к деду и уселся рядом.
— Старостой являюсь, — выдал вдруг хозяин, хотя вопросов с моей стороны вообще не было. — Александра — невесткой приходится. Тимофей, значит, внук. Из города приехали они. Как вот это все началось, так и приехали. А сына нету. Вроде, погиб, говорят. Похоронка пришла. Видишь, оно как… Много полегло. Ну, ничего… Отец Алексей — хороший человек. Из благородных. Так рассказывают. Уж не знаю, как его миновала судьба многих. У нас появился лет десять назад. Церковь одна была в городе. Там и начал служить. Так знаешь, что интересно…
Старик повернулся ко мне лицом. Взгляд у него был немного с хитрецой в этот момент.
— Сейчас-то оно, конечно, лица его не разглядеть. Попортили основательно. Лицо человеку фрицы попортили сильно. Вот о чем говорю. Но вот ежели был бы здоров, поставить вас рядом, так один в один. Странно, да?
Хорошо, что я уже сидел. Потому что, озвученное местным дедом, было очень неожиданно. Просто время каких-то удивительных откровений началось.
— Вы хотите сказать, будто отец Алексей похож на меня? Ну… то есть… я на него? А, черт. Не принципиально. Короче, мы похожи?
— Агась, — старик довольно кивнул. Словно потрясающе отличную новость сообщил. — Одно лицо. Только ты помоложе малясь. Но вот коли вас рядом поставить, так и не отличить при беглом взгляде. Ты ж, наверное, его потому и разыскивал?
Я не ответил, таращась в пустоту. Что это, вообще, такое? Совпадение? Судьба? Или человек, лежащий сейчас в доме, мой, то есть Иваныча, родственник? Хотя, так то выходит, что и мой. Тут же вспомнилось счастливое лицо Натальи Никаноровны. Знала ли она? Да конечно! Не могла не знать.
— Так вот, что рассказываю тебе. Отец Алексей появился около десяти лет назад. Начал служить в храме. И служба у него… знаешь, даже простому, необразованному человеку понятная. Почему и тянулись люди. Вот отстоишь утреннюю или, там, вечернюю. Выходишь и прям на душе легко. Светло. Если исповедоваться приходилось, так прям будто с родной душой поговорил. И главное, рассказываешь, грехи-то свои, а сам их тут же осознаешь. Видишь поступки иначе. Думаешь, да как же я сам не понял? Оно же вот, как на ладони. Удивительный человек. Эх… А чего он фрицам помешал?
— Говорят, во время службы поносил фашистов… — я пребывал в состоянии прострации, если честно. Мысли метались из стороны в сторону, суматошно.
— А-а-а… это, да. Это он мог. За отчизну дюже всегда переживал. Знаешь, что говорил? Мол, неважно, кто у штурвала корабля. Красные, белые, синие… это наша земля, наша родина. Чтоб ей было хорошо, прежде всего надобно на себя смотреть. Вот ты, именно ты, — дед вдруг с силой ткнул указательным пальцем мне в грудь, — не сделай подлости. Даже в малом. Сегодня не сделай, завтра не сделай. А твой сосед, значит, так же. За собой чтоб следил. Свою чистоту помыслов пусть блюдет. И все. Сразу по иному заживём. А власть… Ну, что она власть. Ежели люди с умом и совестью, так они никогда этой власти ничего дурного и не позволят. Главное, же, как? Что внутри у тебя. Она и вера. Сколько в храм не ходи, поклоны не бей, но коли в помыслах да поступках грешен, так что толку от твоих поклонов. Это, кстати, тоже отец Алексей говорил. Поначалу-то все удивлялись. Он же не столько о боге, сколько о человеке. Мол, бог, он в каждом из нас. Хочешь помолиться, так помолись. Хоть даже и не в церкви. Но только искренне. По своему желанию. Отбывать дань не нужно. Думать, что, вот я сейчас в церкви-то свечей накуплю, лоб о пол разобью, и все. Боженька добрый, он простит. Ну, он то, может, и простит, а суть все равно не изменится. Вот так…
Дел вздохнул, а потом полез в карман. Вынул коробочку, открыл, достал сначала одну «самокрутку», потом вторую.
— Держи. Хороший табак. Мною лично посаженный. Ароматный, что летнее поле.
Я на автомате взял протянутую папиросу, спички. Закурил, глубоко втянув дым. Вкус, запах, и правда были непередаваемые. С одной стороны гораздо крепче привычных современных сигарет, а с другой — без противного привкуса табака, будто веник сожгли где-то рядом.
— Я ж тебя как увидел, издалека поначалу за него принял. Только как заговорил, понял, нет, не отец Алексей. А мы и не знали, что у него семья есть. Думали, нет совсем родных.
— Иван, Вас Лиза зовёт, — на пороге появилась Александра. Она была немного взволнована. — Только обмыли, а он очнулся. Даже странно. У Вашего доктора волшебные руки, честное слово. От бога, наверное.
— Угу. От бога, конечно, — я с иронией подумал о том, что вот уж совсем данное сравнение не уместно. Если от кого-то все это есть, то к богу точно не имеет отношения.
Поднялся и пошел в дом. Видимо, Лизонька ухитрилась немного привести священника в себя.
Я нашел их все в той же комнате. Алексей лежал в кровати, только теперь гораздо более опрятный и чистый, хотя по-прежнему имел плачевный вид. Да уж. Лицо ему точно попортили, как сказал старик, прилично. На мужчине была старая, но свежая рубаха и штаны, гораздо длиннее положенного. Наверное, Александра дала вещи мужа, а тот значительно выше ростом. Рядом валялось лоскутное одеяло.
— Иван… — Заметив меня, он попытался улыбнуться, но вышло не очень. Говорил тихо, хрипло, чуть «западая» на некоторые буквы. Скорее всего зубов он имеет теперь гораздо меньше.
— Побеседуйте, я подышу воздухом, — Лиза, стоявшая на момент моего появления рядом с кроватью, приблизилась, провела мимоходом пальцами по моей руке, а потом направилась к выходу.
Я стоял, глядя не человека, который столь внезапно появился в моей жизни, и вообще не представлял, как себя вести. Просто сказать «привет»? Ну, мы не на вечеринке познакомились.
— Иди ближе. Посмотрю хоть на тебя. Был уверен, конечно, что ты жив, но и не надеялся на встречу. Выяснял, как сложилась твоя судьба. Когда узнал про детский дом, другую фамилию и специальную школу, не стал проявляться. Для тебя это было бы опасно. Но видишь, как сложилось. Ты нашел меня.
Не стал разочаровывать человека и сообщать ему о том, что если кого и благодарить за столь удивительное стечение обстоятельств, то, как ни странно, бабку-демона. Просто во взгляде Алексея была такое огромное счастье, у меня не хватило совести это счастье разрушить. Он искренне верил, будто Иваныч пришел за ним сознательно.
Я подошёл ближе и осторожно присел на краешек кровати.
— Ты… извини за этот вопрос. Может, он покажется тебе странным, но… мы родственники?
— Не извиняйся. Конечно, не знаешь. Маленький был совсем. Братья мы. Только я, естественно, старше. На десять лет. Тебя в 1927 забрали. Что там было то? Пятый год всего. Не помнишь ничего, да?
Я молча покачал головой. Вопрос этот задать нужно не мне, а деду. Сам бы с ним очень хотел потолковать.
— Ясно… Ну, ничего страшного. Раз так сложилось, расскажу все. Ты сейчас же Симонов. Верно? Симонов Иван Иванович. Я узнавал. Своей настоящей фамилии не знаешь? Да что глупости спрашиваю. Конечно, не знаешь. Давай так тогда… Уж про царскую семью-то ты точно помнишь.
— Эм… Что именно? — наша беседа очень напоминала путешествие по минному полю. Можно сослаться на плохую память, тяжёлое детство и даже природную глупость, но очень большое количество исторических фактов имеется, которые Иваныч должен знать в силу того, что является их современником. Не в глуши так-то жил. Да и служит, опять же, на Лубянке. А факт присутствия в его биографии этой специальной школы для разведчиков, однозначно подтверждает, с головой, памятью и разумом, у него все отлично. Проблема в том, что лично я, Иван Сергеевич Симонов, поклонником истории никогда не являлся и не знаю вообще ни черта. Кроме каких-то общеизвестных фактов о войне, например. Спасибо кинематографу.
— Об их гибели.
— А-а-а, — выдохнул с облегчением. Это мы в курсе.
— Да. До сих пор не известно, где они и как это было. Но Романовых убили, факт известный теперь уже. Среди людей, остававшихся с ними в Екатеринбурге, находился лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин. Удивительный человек. Прошел Русско-японскую войну. Заведовал медицинской частью Российского общества Красного Креста. Был очень верующим. Знаешь… читал его письма с фронта. Да, имелась возможность. До этого тоже дойдем. Он писал, что потери и поражения армии — это результат отсутствия у людей духовности, чувства долга. Говорил, что не мог бы пережить войну, сидя в Петербурге, так нужно было ему ощущать причастность к беде России. Он не боялся за себя, был уверен, что его не убьют, если Бог того не пожелает. И, находясь на фронте, оставался верен своим принципам — помогать не только телам пациентов, но и душам. Даже раненных японцев лечил. Хотя ему это сначала было ужасно неприятно. Помогать врагу. Но все равно выполнял службу на совесть.
Он вернулся домой с шестью боевыми орденами, и в свете много говорили о его храбрости. Спустя два года умер действовавший лейб-медик царской семьи, доктор Гирш. И когда императрицу спросили, кого она хочет видеть на этом посту, Александра Федоровна ответила, Боткина. Так он занял свою должность. В 1910 Евгений Сергеевич развелся со своей супругой. Не буду на ней задерживаться. Она жива-здорова. Вместе с детьми от официально признанного брака, находятся за границей. Речь не о них. В жизни Евгения Сергеевича присутствовала женщина, которую он любил больше всего и ради которой разрушил отношения с супругой. Фрейлина Александры Федоровны — княжна Елена Александровна Ливен. Это и правда особая женщина. Была. Заведовала Смольным. Много сделано лично ею на благо отечества, но опять же, не это главное. Они так и не смогли сочетаться браком по множеству причин. Однако, у них был сын. Фамилию ему Евгений Сергеевич дал свою. Боткин Иван Евгеньевич. Мы к нему ещё вернёмся. Сейчас пока снова продолжу о лейб-медике царской семьи.