- О, да, - ответила я, чувствуя, как озноб усиливается. Бр-р, ну и жуть - эти картины! Кофе куда лучше, теплее и ближе к живым. И, главное, понятнее. - Но, откровенно говоря, я уже запуталась в знаках и символах.
Мисс Дюмон улыбнулась.
- Понимаю. Их действительно много, но значения повторяются. Причастность к мистическим знаниям, к нечеловеческому роду; чародейство; непорочность и чистота; власть. Косвенные намеки имеются на параллели жизнь-смерть и блаженство-ужас... Если учесть, что действие картины разворачивается на перекрестке, и доминирующий символ, соответственно, перекресток, то получается, что юноша олицетворяет... выбор. И саму Судьбу.
- "Человек Судьбы".
- Да. Тот, кто держит ее весы в руках. Собственно, название и является ключом, - немного смущенно подытожила мисс Дюмон. - Видите, все просто. Но сколько деталей придают глубину этой простоте! И так - почти в каждой картине Нингена.
Я вспомнила "Островитянку", висевшую в отцовском кабинете. Как-то не верилось, что и она напичкана символами так же. Детский рисунок, густые краски... или нет?
Поколебавшись немного, я решилась задать вопрос.
- Мисс Дюмон, а что же с моей "Островитянкой"? Что символизирует она?
- Расставание, одиночество, выбор долга в ущерб чувствам и сердцу, - пожала плечами она. Я поежилась. Интересно, знал ли отец о значении картины? Или ее покупка оказалась своеобразным пророчеством? - Цветы у ног островитянки, раковина на шнурке у нее на шее, одновременно солнце и луна в небе... Впрочем, не буду утомлять вас подробностями, - опомнилась мисс Дюмон и тут же, противореча себе, добавила: - Есть, кстати, еще одна ниточка-связь между всеми "Островитянками". Но это больше легенда, чем действительно толкование символов... У каждой островитянки есть татуировка на левой ноге. Говорят, что если хитрым образом совместить все рисунки, то откроется тайная надпись или карта. Но это, думаю, всего лишь розыгрыш - слух, пущенный самим Нингеном. Я читала его переписку с дочерью, ни о каких картах, зашифрованных на картинах, и речи не шло. Хотя последние письма, отправленные незадолго до смерти, были посвящены именно "Островитянкам".
- Вы читали личную переписку Нингена? - поинтересовалась я.
- Да, ведь его дочь Эстер Бонне - моя троюродная сестра из Марсовии... - начала было мисс Дюмон и осеклась. Я опустила взгляд, скрывая удивление. Вот так поворот! Однако мне следовало догадаться раньше о марсовийском происхождении мисс Дюмон. Хотя бы по фамилии. - Впрочем, неважно. Этих писем сейчас у меня уже нет, а мы с Эстер теперь находимся в слишком скверных отношениях, чтобы просить ее вновь переслать письма в Аксонию.
- Жаль, - светски откликнулась я и улыбнулась: - Было бы весьма познавательно прочитать, что же именно писал великий художник о той картине, что висит у меня в особняке. К слову, мисс Дюмон, - произнесла я в порыве вдохновения. - А что писал Нинген об "Островитянке у каноэ"? О картине, которая была украдена?
- Что писал? - мисс Дюмон растерялась. - Право же, это было давно, сейчас уже и не вспомню. Кажется, эта картину он написал последней. Кажется, она символизировала завершение. Завершение всего, возврат к началу. Да, да, не кажется - точно!
- Очень интересно, - чуть-чуть надавила я. - Знаете, вы разбудили во мне любопытство. Мисс Дюмон, а есть ли какие-нибудь труды по искусству, посвященные "Островитянкам" Нингена? Или хотя бы газетные публикации?
- Конечно, есть, но сразу так я вам не назову. Возможно, позже. Если вы все еще будете заинтересованы, - тут же пообещала она.
- Может, вы дадите мне адрес этой Эстер Бонне? - предложила я с улыбкой. - Не откажется же она ответить на маленькую просьбу скромной аксонской леди?
- Эстер Бонне не знает никаких языков, кроме марсо, - с сожалением покачала головою мисс Дюмон. - И крайне, крайне подозрительно относится к незнакомым людям. Она живет затворницей и во всем ищет подвох. Собственно, поэтому мы с ней сейчас и прекратили всякую переписку. Я устала слушать упреки в том, как плох мой марсо, и в том, что я использую ее, бедняжку Эстер, в своих целях... Леди Виржиния, мне тяжело говорить об Эстер. Можем мы оставить эту тему? - попросила вдруг Дюмон дрогнувшим голосом.
- Конечно. Простите меня, - я искренне принесла извинения и заверила мисс Дюмон в том, что больше не вернусь к неудобной теме.
Вместо этого мы все же обсудили реставрацию моей "Островитянки" и условились о встрече на следующей неделе для определения условий договора - если я пожелаю его все-таки заключить с мисс Дюмон.
После ее отъезда день пошел своим чередом. Нужно было сперва встретиться с мистером Спенсером и обговорить некоторые текущие вопросы, затем отправиться в кофейню, а вечером непременно заняться деловой перепиской. В "Старое гнездо" меня отвез Лайзо - какие пешие прогулки по такой-то погоде! По скверной привычке, появившейся у него в последние дни, нахальный гипси прямо спросил меня, о чем я задумалась.
- О мисс Дюмон, - ответила я совершенно честно. Рыжая леди из головы у меня не выходила, хотя минуло уже часа три с момента нашего расставания. Три очень, очень насыщенных делами часа. - Она так увлечена искусством...
- Лгунья она, эта мисс Дюмон, - спокойно ответил Лайзо. - Вы уж простите, леди, но я подсмотрел немного за вами...
- Неужели? - вздернула я бровь. Но Лайзо продолжил без малейших признаков раскаяния - как человек, уверенный в том, что поступил правильно:
- Присмотрел, верней сказать - чтоб перед Эллисом не краснеть, если вдруг эта мисс Дюмон что-нибудь этакое выкинет. Ну, и послушал, о чем вы говорили. Так вот, зуб даю - лгала она, и много. А в конце самом, как о мисс Бонне речь зашла, сказала правду - и сама испугалась. И стала городить такую ложь, в которую и сама не верила.
- Да? - сдержанно удивилась я. - И почему вы так решили, мистер Маноле?
Нахальный тон Лайзо, судившего с такой уверенностью, с такой небрежностью о прекрасной рыжей леди, ведущей дела не хуже мужчин, меня порядком разозлил - уж его-то нельзя было оправдать необходимостью для расследования.
- Чутье, леди Виржиния, - сказал Лайзо просто.
- Видимо, лжец лжеца видит издалека, - не удержалась я от укола. Но Лайзо ответил без улыбки - и без малейших признаков обиды:
- Именно так леди. Именно так.
Эллис заявился в кофейню назавтра, уже ближе к ночи, без предупреждения, и скорей напоминал восставшего мертвеца, чем живого человека. Памятуя о неурочном визите маркиза Рокпорта в прошлый раз, я наскоро проверила, заперта ли дверь, и задернула занавески на всех окнах, кроме тех, что уже были закрыты снаружи ставнями. Если пришел бы кто-то "свой", например, миссис Хат вернулась за чем-нибудь или Лайзо приехал раньше условленного срока, то Мэдди с Георгом и так пустили бы их с черного хода без лишних вопросов. А вот посторонним пришлось бы подождать моего решения. Зачем нам лишние свидетели? Тем более речь наверняка пойдет о расследовании, а "следственную информацию", как говорил сам детектив, нужно держать подальше от любопытных ушей.
Впрочем, Эллису сейчас явно было не до того.
- Скажите мне что-нибудь хорошее, Виржиния, - жалобным голосом попросил он, спрятав лицо в сложенных на столе руках. Поношенный серый пиджак встопорщился на спине горбом. - Вот просто похвалите меня. Я себя никогда не чувствовал дураком так долго и так полно, как в последние дни.
- Судя по вашему виду, вы еще мало спали, ничего не ели и ни разу не мылись, - вздохнула я, присаживаясь напротив. - Не знаю, сумею ли я польстить вашему эго, но желудку, надеюсь, угожу... А вот и ужин.
- Мой? - недоверчиво спросил Эллис, отлипая от стола, в который, кажется, уже врос.
- Ваш, ваш. Чей же еще, - я с трудом сдержала улыбку. - Памятуя о том, что у меня взял привычку гостить вечно голодный детектив, я теперь отсылаю в кофейню из своего дома одну порцию ужина каждый вечер.
Глаза у Эллиса были такие несчастные, что даже суровая обычно Мэдди пожалела его. Переставив с подноса на стол тарелки полноценным обедом - копченая баранина в чесночном соусе, печеный картофель, салат из маринованных овощей и горячий паштет - она наклонилась к детективу и робко погладила его ладошкой по голове - как ребенка.
- Мадлен, это вы? - вяло откликнулся Эллис, скосив глаза на смущенно замершую девушку. - Вот ведь докатился, меня уже жалеют женщины и дети. Причем одновременно и в едином лице.
Мэдди залилась румянцем до самых ушей и быстро отступила на шаг назад. Потом насупилась, перехватила поднос в одну руку, шлепнула Эллиса полотенцем по затылку и, гордо развернувшись, зацокала каблуками на кухню.
- Нет, - грустно констатировал детектив. - Женщины и дети меня не жалеют. Это, наверное, мне сначала показалось.
- Вы упорно напрашиваетесь на комплименты, - тут я уже не сумела удержаться и все-таки улыбнулась.
- Просто шучу. Видимо, неудачно, - вздохнул Эллис и, скептически оглядев тарелку с бараниной и картофелем, подвинул ее к себе поближе. - Вы лучше расскажите мне, как идет опрос свидетелей. Лайзо, паршивец, всячески намекает, что вы узнали нечто потрясающее... Намеки-намеки, а о деталях - ни слова. Чем вы его так подкупили, что он теперь даже со мной многозначительно отмалчивается? - судя по интонации, это был вопрос риторический. - Так что вы докладывайте о ходе следствия, пожалуй, а я пока исследую содержимое своей тарелки. Тоже, знаете ли, замечательное дело.
То ли пустой желудок был тому виной, то ли мрачно-сосредоточенное настроение, но Эллис не задал мне ни одного вопроса по ходу рассказа. Даже не перебил ни разу, вопреки обыкновению. Но слушал внимательно. На середине рассказа он и вовсе потерял интерес к баранине и, подперев рукою подбородок, уставился на меня в упор.
Я сбилась и не сразу сумела собраться с мыслями.
- ...А потом мы распрощались, условившись о встрече. Остаток дня я была занята, а сегодня пришли вы. Вот, собственно, и все, - подвела я итог через добрых два часа и потянулась к чашке с остывшим чаем - немного промочить горло. К концу рассказа у меня даже голос немного охрип.