Глубоко вздохнув, я постаралась представить, что нахожусь у себя в кофейне, и дружелюбно улыбнулась:
— Добрый день. Я очень рада, что смогла сегодня приехать к вам…
— А уж мы-то как рады, — пробурчала смуглая чернокосая девчонка в мятом сером платье с наспех повязанным передником. — Ну, может, хоть пожрать чего принесла…
— Нора! — еле слышно прошипела сестра Мария.
Девчонка тут же сделала наивно-глупые глаза и, ступив вперед, выпалила:
— Леди-позвольте-вам-рассказать-стих-пронашужизнь! — последние слова вообще слились в одно. — Мы едим пустую кашу и на завтрак, и на ужин! С каждым годом поясочки мы затягиваем туже! Подзаборные собаки — даже те счастливей нас! Леди, дайте нам монетку, это наш последний шанс! — и она присела в неуклюжем реверансе.
Судя по стремительно краснеющему лицу монахини, сольное выступление Норы было чистейшей воды экспромтом.
— М-м… Как интересно! — Улыбка у меня стала нервной. — И кто же автор этих стихов?
Смуглая Нора переглянулась с подружками, обменялась с ними странными знаками и, смущенно потупившись, заявила:
— Святой Кир Эйвонский ниспослал.
— Нор-р-ра! — уже не скрываясь, рявкнула монахиня и обернулась ко мне: — Леди, простите, они в последнее время взяли дурную привычку все свои проказы валить на Святого Кира. Ух, задаст он вам, святотатцы! — и она пригрозила молитвенником хихикающим воспитанникам. — Леди, не желаете присесть? Вот там есть кресло…
— На нем дохлая крыса лежала! — громким шепотом сообщил кто-то. Я инстинктивно обернулась — и дети разом потупили взгляды.
Одинаковые серые платья и переднички, брючки и курточки, лохматые головы, напоказ скромно сцепленные в замок руки, хитрые взгляды искоса и — ожидание: ну когда же, когда же она ошибется?
— Хорошо, — немного растерялась монахиня. — Тогда… Бриджит, принеси одеяло из спальни, постелем на кресло.
— Слушаюсь, — пропела девочка с длинными светлыми косами и сделала книксен и бросила на меня злорадный взгляд из-под ресниц. — Леди, а можно вопрос?
— Да, конечно, — ответила я как можно приветливее. Уже начало сводить скулы от натянутой улыбки.
— А почему у вас короткие волосы? Я вот хотела стричь, а сестра Мария говорит, что короткие волосы бывают только у блудниц. Простите…
И снова этот взгляд и неловкий книксен.
Стало смертельно тихо.
Монахиня побагровела лицом.
Я поняла, что пора брать ситуацию в свои руки.
— Короткие волосы? — рассмеялась я, сдернула шляпку и эффектно тряхнула головой. — Мне их отрезал сумасшедший убийца прошлой весной. И в память об этом событии я решила сделать стрижку.
Бриджит выпучила глаза.
— Врешь же!
— Честное слово, не вру, чтоб мне сдохнуть, — вспомнила я оборот из речи Лайзо; услышав это, он придушенно раскашлялся у дверей. — Не верите — спросите у детектива Эллиса. Именно он пришел за мной в жуткий подвал, чтобы спасти от сумасшедшего убийцы-парикмахера, который хотел скормить меня своей мертвой жене! — зловеще произнесла я, наступая на Бриджит. Та испуганно ойкнула и спряталась за свою чернокосую подружку.
Злорадство в ее глазах постепенно сменялось чистым восторгом.
— А что потом было? — робко спросил совсем маленький мальчик, лет восьми, не больше.
— Гм… — я сделала вид, будто задумалась. — Ничего интересного. Убийцу поймали, посадили в тюрьму, и там он умер. А мертвую жену еще раз разрезали на кусочки и похоронили на старом кладбище, а сверху посадили куст жасмина, и он теперь, говорят, цветет красными цветками. Каждую весну.
Это было художественное преувеличение, конечно, но оно того стоило — и изумленно распахнутых детских глаз, и онемевшей от избытка чувств монахини.
Самое время переходить в наступление.
— Кстати, кто хочет чаю с шоколадом? Мы принесли немного гостинцев, — заманчиво произнесла я и напоказ приподняла корзину со сладостями повыше. — Сестра Мария, вы, кажется, говорили, что после обеда хотели устроить чаепитие, верно? Может, провести его прямо сейчас?
Под добрым десятком умоляющих взглядов монахине оставалось только согласиться:
— Пожалуй. М-м… Наверное, тогда нам следует пройти в трапезную.
— Прекрасно, — улыбнулась я ослепительно. — Но сперва — подарки. Мистер Маноле, подойдите ближе и поставьте коробки на пол. Сестра Мария, вы не поможете мне?..
Если до этого многие еще относились ко мне подозрительно, то теперь смягчились даже самые суровые сердца. С помощью Мадлен и Лайзо — к моему удивлению, знакомого со многими приютскими ребятишками — мы раздали все подарки. Я немного волновалась: выходило, что каждой девочке досталось по маленькому, но отдельному сувениру, а вот мальчишкам — несколько больших наборов игрушек, делить которые надо было на всех. Но обошлось; дети остались довольны.
А самые бурные восторги, к моему удивлению, вызывали книги — географический атлас и иллюстрированная «История». Пока я вплетала бирюзовые ленты в чудесные косы Бриджит, Нора, та самая бунтарка с талантом к стихосложению, с упоением зачитывала вслух описание животного мира Черного Континента, то и дело тыкая пальцем в картинки и восклицая:
— Лиам, придурок! Я же говорила, что слон огромный, как башня, а ты — «крыса с хоботом, крыса с хоботом»! Сам ты крыса!
А голубоглазый лис Лиам шумно шмыгал носом и старательно подпихивал ногою под кресло какой-то подозрительный мешок.
Потом мы всей толпой отправились в трапезную, попутно выясняя, где это я успела познакомиться с Эллисом, приютским кумиром, почему Мэдди ничего не говорит, но строит смешные рожицы, и правда ли к чаю будут «всамделишные пирожные». Сестра Мария, кажется, больше не сердилась; иногда уголки ее губ вздрагивали, будто она хотела улыбнуться, но по привычке одергивала себя, и принималась бормотать что-то под нос.
Случайно поравнявшись с нею, я услышала странный обрывок фразы:
— …Святые небеса, все так хорошо сейчас… Пусть Кир Заступник охранит нас и не даст истории повториться…
И от этих простых слов на мгновение стало так жутко, как бывает ночью в пустом доме, когда сухая ветка снаружи царапает по ставням.
Трапезная оказалась большим и светлым, но очень холодным залом. Потолок в нем был высокий, на два этажа, не меньше. На восточной стене я насчитала одиннадцать окон; ставнями они не закрывались, а потому сквозило от них ужасно.
— Эту часть здания пристроили позже, лет двадцать назад, — негромко пояснил Лайзо, заметив, как я оглядываюсь. Сестра Мария в это время командовала ребятишками, пытаясь рассадить их за длинным столом, а Мэдди увлеченно объясняла что-то новообретенной подружке — Бриджит. — Эллис рассказывал. При нем ведь строили.
— Здесь все такое… серое.
— Да, — согласился тихо Лайзо и подошел ближе, становясь прямо у меня за плечом. — Пристройку возвели из кирпича и оштукатурили изнутри и снаружи. В то время в приюте помогал один человек, учитель и художник. Вроде преподавал искусства — музыку, стихосложение, живопись… Особенно талантлив он был именно в последнем. Отец Александр, который и тогда уже был настоятелем, попросил его расписать стены в храме. Художник согласился и даже начал работу… Ай, это все плохо кончилось, — оборвал вдруг себя Лайзо. Глаза у него потемнели. — Не будем вспоминать.
— Мистер Маноле, если уж начали говорить, извольте и закончить, — сердито одернула я его, но он только одарил меня одной из самых своих впечатляющих улыбок — той, немного виноватой и снисходительной, от которой мысли становились томными и ленными, как от чашки горячего шоколада с ванилью. — Да мистер Маноле же!
Взгляд у него стал хитрым:
— Назовите меня по имени, тогда, может, и расскажу, — жарко прошептал Лайзо.
У меня мурашки по спине побежали.
— Вы слишком много себе позволяете.
— Ай-ай, раскаиваюсь, весь раскаиваюсь. Вот пойду да и займу полагающееся мне место — среди прислуги, — подмигнул он мне и сбежал помогать сестре Марии — расставлять чашки и выкладывать пирожные из корзин на большие деревянные блюда.
Я разозлилась на него и добрых пять минут обдумывала, что скажу, когда мы вернемся в особняк. Или сколько вычту у него из жалования — за дерзость… И лишь потом, когда сестра Мария и Мэдди заварили чай с мятой и начали делить на всех пирожные, я сообразила, что Лайзо просто схитрил — и отвлек меня от расспросов.
За столом мы с монахиней оказались рядом. Наверное, она нарочно так подгадала, чтобы защищать меня от разыгравшихся детишек. Однако ее опасения были напрасны: во-первых, упоминание приятельства с Эллисом благотворно подействовало на маленьких хулиганов, а во-вторых… Во-вторых, все стало для них абсолютно неважно, когда сестра Мария после короткой молитвы кивнула:
— Что ж, приятного аппетита.
И чудесные, чудесные сладости из далеких и эфемерных подарков приюту превратились в десерт, который можно было съесть. Вот прямо сейчас.
В «Старое гнездо» приходило множество гурманов, знающих толк в деликатесах, тонких ценителей редких сортов кофе и сладкоежек со стажем. Однако никогда еще я не видела, чтобы простые эклеры или корзиночки с джемом доставляли столько счастья! Пирожные не просто съедались — они смаковались… И мы с Мэдди наблюдали за этим священнодействием с улыбками ровно до тех пор, пока не заметили, как Нора осторожно прячет недоеденное пирожное в карман передника.
«Неужели не понравилось?» — пронеслось у меня в голове.
Я растерянно оглянулась на сестру Марию и тихонько спросила у нее насчет Норы.
— Не нравится? — переспросила монахиня и украдкой вздохнула. Взгляд ее, брошенный на меня, был далек от одобрительного. — Что вы, леди. Просто дети у нас очень… неизбалованные. Многие из них никогда не ели таких сластей. Конечно, мы стараемся кормить воспитанников хорошо, но сами понимаете, если встает вопрос, что купить, лишнюю теплую юбку для девочки или эклер, корзину рыбы для супа или шоколадку — выбор всегда будет не в пользу сластей. Поэтому я не удивлюсь, если кто-то из детей захочет припрятать часть угощения. Ведь его потом можно будет съесть и растянуть удовольствие. Или обменять у друзей на услугу или какую-нибудь вещь… Не знаю, смогу ли я вам объяснить, почему, но…