– Ну, шутки – это не беда. Беда, коли не до шуток, – протянул Лайзо и добавил уже нормальным голосом: – Виржиния, у меня такое чувство, что вы сейчас себе пальцы сломаете. Эта кукла вам угрожала?
– Кукла? – на мгновение растерялась я, с недоверием глядя на собственные пальцы, так крепко сцепленные в замок, что костяшки были белее снега. – Ах, да. Дядя Клэр. Нет, он не угрожал, всего лишь проявлял беспокойство. Его манеры могут ввести посторонних наблюдателей в заблуждение, однако в большинстве случаев он действительно желает мне и моим домочадцам исключительно добра.
– Разумеется. Был один такой в Писании, который всем добра желал, – расслабленно покивал Лайзо, и вдруг оказался близко ко мне – слишком, невыносимо близко. А я почему-то вместо того, чтобы отшатнуться, на мгновение сама склонилась к нему.
И рассердилась на себя.
– Не вам говорить о Писании, мистер Маноле, – сухо заметила я и отступила на шаг к порогу. – Однако вынуждена согласиться. Представления дяди Клэра о добре… несколько отличаются от моих. В частности, он полагает, что я слишком мягко обхожусь с прислугой, а потому горничные, дворецкие и даже некоторые водители начинают манипулировать мною, – неловко пошутила я. – А молоденьким служанкам вроде Юджинии я, по его мнению, разрушаю жизнь, поскольку приучаю их к самостоятельности. А горничная в нашем обществе отнюдь не самостоятельна… – У меня вырвался вздох.
Лайзо пожал плечами.
– Это ещё поглядеть надо, какая горничная и какая хозяйка. Помню, в доме у одного дельца, что с Бхаратом торговал, прислуживала до того бойкая девица, что без её одобрения даже в дом никого не приглашали, неугодных на пороге держали. Правда, кончилось всё тем, что она от хозяина понесла, а хозяйка этого не стерпела… да и подсыпала ей мышьяку в суп, – добавил он, сощурившись. – И как вы его терпите-то, дядюшку своего? По мне он как подгорелое молоко. Проку нет, а вони на весь дом.
– Грубо, Лайзо, – заметила я, а потом указала рукой на кровать: – Присядьте, история долгая… – и осеклась, сообразив, что жест выглядел двусмысленно, особенно учитывая то, как Лайзо был одет. Но гипси молча послушался, никак не отметив мою оплошность. Я также почла за лучшее принять вид сосредоточенный и деловой, как в кофейне, на переговорах с поставщиками дешёвых товаров вроде зелени, и сама присела на колченогий стул. – Возможно, вы уже слышали о том, что брак моих родителей называли мезальянсом… – начала я и вновь замолчала; отчего-то говорить было тяжело.
Лайзо покачал головой:
– Нет, никогда. Слуги о вашей семье доброе говорят, горожане только леди Милдред и знают, а про сына её помалкивают. Среди бромлинских зазнаек с родословной я никогда подолгу не жил, а в провинции другие темы для куртуазных бесед.
Эти «куртуазные беседы» настолько выбивались из общего ряда просторечий, что я невольно улыбнулась. Иногда мне казалось, что щитом искусственной неотёсанности Лайзо прикрывался точно так же, как я – холодностью и этикетом. И, как любой талантливый актёр, постепенно срастался со своей маской.
«И с каких пор меня это огорчает?» – пронеслась в голове пугающая мысль, и я поспешила вернуться к рассказу:
– Что ж, неудивительно. Зато в столице брак блистательного наследника Эверсанов и Валтеров и девицы с весьма сомнительной родословной в своё время прогремел, как пушечный выстрел во время воскресной проповеди. Особенно если учесть, что на момент, когда Иден Эверсан делал предложение, моя мать уже была помолвлена с альбийским виконтом на тридцать два года старше её самой… Ей тогда едва исполнилось шестнадцать, а брак с виконтом устроил именно Клэр Черри.
– Выдать юную красавицу за мешок с деньгами – старая как мир сделка, – задумчиво пробарабанил Лайзо пальцами по колену. – Но тогда странно, что этого Черри потом вообще пускали на порог. Тоже мне, любящий братец…
– Подождите осуждать его, – улыбнулась я. – Клэр Черри всего лишь пытался исправить грандиозную ошибку своих родителей. Точнее, отца, Томаса Черри. Сам себя мой дед именовал «сэром Томасом Черри» и утверждал, что у него есть титул баронета. На самом же деле Черри были в лучшем случае потомками какого-нибудь захудалого рыцаря, не имевшего особых заслуг. Однако смириться с этим знанием Томас Черри не смог и спустил всё состояние, накопленное предками, на то, чтобы заполучить титул. И заполучил его – как и фальшивую родословную. На исполнение мечты мой дед положил не только семейные сбережения, но и здоровье своих детей и жены. От переживаний и постоянного недоедания Мэри Черри начала слепнуть и полностью лишилась зрения, когда старшему ребёнку только-только исполнилось одиннадцать. Одна из дочерей, Руфь, страдала хромотой – левая ступня у неё была словно высушенная. Самая младшая девочка, Ноэми, уже тогда мучилась от мигреней и часто падала в обморок. Единственным относительно здоровым ребёнком был Клэр. Во многом именно потому, что ещё с детских лет он пытался обеспечивать семью вместо полубезумного отца и большую часть времени проводил вне дома. Правда, ростом Клэр не вышел, как и его сёстры, зато был, как говорят, невероятно красив.
Я остановилась, чтобы перевести дыхание – из-за жары и запаха благовоний подолгу говорить было тяжело, в горле пересыхало. А снаружи, за маленьким окошком, висела непроглядная белая хмарь – то ли туман, то ли снег с дождём, то ли дым из бабушкиной трубки.
– Красив? Верю, – хмыкнул Лайзо, отводя взгляд. Из-за причудливого освещения тень от длинных ресниц казалась слишком чёрной и резко очерченной, будто прорисованной. – То, что в молодости премиленьким кажется, в старости только отвращение и вызывает. А бывает и наоборот – в детстве угловатый, чёрный, как воронёнок, а подрастёт – и стать появится, и взгляд хищный. И самое редкое – когда и в детстве, и в юности, и в зрелости любоваться – не налюбоваться, – заключил он, искоса взглянув на меня.
– Дядя Клэр – из первых, – со вздохом согласилась я. – Хотя и сейчас он не то чтобы отталкивающе выглядит… Скорее, странно. Вы сказали, что он похож на куклу – и я, пожалуй, соглашусь. Знаете, такие куклы были в моде во времена детства леди Милдред – белые, фарфоровые, в кружевных детских костюмчиках и жуткими глазами, как у злых стариков… Впрочем, я отвлеклась. Так вот, Клэр Черри в свои шестнадцать был более чем хорош собой, очень умён, изысканно вежлив. Не знаю, как судьба свела его с Элизабет Фицпатрик, богатой женщиной двадцати девяти лет, однако закончилось это свадьбой. Через год Элизабет родила дочь и вскоре умерла. Её младший брат Роджер Фицпатрик был адвокатом. Он с лёгкостью завладел состоянием покойной сестры. Клэр пытался бороться, но безуспешно – знакомства и связи и тогда, и сейчас решают слишком многое, а какие связи у наследника фальшивого баронета? Словом, когда Клэру исполнилось восемнадцать, он вынужден был содержать не только слепую мать и безнадёжно помутившегося рассудком отца, но и двух младших сестёр, семнадцати и пятнадцати лет, и ещё ухаживать за младенцем.
Тут Лайзо не выдержал и присвистнул:
– Да уж, не везёт – так не везёт… Начинаю догадываться, откуда у него эта навязчивая идея удачно выдать вас замуж.
– Это вы ещё не дослушали рассказ, – со всей серьёзностью уверила его я. – Почти сразу Клэр понял, что честным способом обеспечить достойное существование своей семье он не может. И применил свой острый ум и невинную внешность… чтобы играть в карты на деньги.
Я ожидала, что Лайзо рассмеётся, но он промолчал. Только появилось у него странное выражение – взгляд в сторону, слегка опущенные ресницы, тень улыбки, но в этом можно было прочитать всё, что угодно, кроме веселья.
– Относительно честный способ.
– Относительно, – согласилась я. – И вспоминать об этом дядя Клэр не любит, как и о том, что именно на заработанные азартными играми деньги он сумел открыть собственную перчаточную лавку… Моя мать однажды упомянула, что с будущим мужем Руфи, старшей сестры, Клэр познакомился именно за партией в карты. Некий марсовийский торговец задолжал крупную сумму, но оказался человеком чести и действительно принёс долг Клэру через пару дней. Правда, дверь открыла Руфь. Вскоре спустился и сам Клэр. Он заметил интерес должника и обернул дело так, что спустя несколько недель бедняга посватался к старшей из сестёр Черри. Свадьба была неприлично скорой. Сама Руфь, кажется, вовсе не хотела выходить за какого-то марсовийского торговца, пусть и состоятельного, и нашла свой действенный способ отомстить брату. Через месяц после свадьбы она уговорила свежеиспечённого супруга вернуться на родину, в Марсовию. И Клэр, который всерьёз рассчитывал на поддержку сестры, остался без рейна в кармане, а мать, как назло, тяжело заболела…
Тут я осеклась, раздумывая, что можно рассказать дальше, а о чём следует умолчать. Историю с виконтом в нашей семье обсуждали неохотно. Моя мать, Ноэми, была очень доброй, искренней… и слишком мягкой, даже, пожалуй, жертвенной по характеру. Возможно, она сама и предложила брату устроить эту глупую помолвку. А когда в уже почти свершившуюся сделку вмешалась судьба в лице Идена Эверсана-Валтера, виконту это весьма и весьма не понравилось. Ещё бы – анемичный двадцатилетний мальчишка, пусть и наследник графского титула, внезапно вырывает добычу прямо из рук! Дело грозило обернуться скандалом, который дорого стоил бы всем участникам… Что произошло тогда – я не могла сказать точно. Однако вспоминалось, как леди Милдред обмолвилась однажды, что «эту досадную неприятность устранил Клэр Черри». А отец упоминал, что из-за Ноэми «кое-кто устроил дуэль».
Да и ежегодное содержание, перечисляемое семейству Черри, было слишком велико для простой «родственной помощи»…
Лайзо, видимо, устал ждать, пока я продолжу рассказ, и ненавязчиво подтолкнул меня:
– Ну, как уж тут не понять, почему он сестру за виконта решил выдать… Тут и дочка на руках, и матушка больная, – сказал он так, что, если бы не абсолютно серьёзное выражение лица, то я решила бы, что это злая шутка. – И как, прекратились его злосчастья?