Чемберс удалился, с необычайной осторожностью унося на блюде под стеклянным колпаком и прядь с лентой, и конверт, и запачканную вилку с ножом. Клэр же присел на стул, на самый краешек, и переплёл пальцы рук.
— Конверт из вощёной бумаги, — пояснил он рассеянно. Густые белёсые ресницы подрагивали. — Не пропускает влагу. А здесь он ещё и тройной. Содержимое пропитано жидкостью, и принюхиваться к ней мне отнюдь не хочется. Некоторые яды весьма летучи, Виржиния…Что вы думаете? И отпустите стол. Испортите себе ногти — будут руки птичницы, а не леди.
Только сейчас я поняла, что всё это время цеплялась за край столешницы. Меня колотило. Но, как и во сне, вовсе не от страха.
— Это волосы Лайзо. То есть мистера Маноле.
Голос у меня охрип, а голова сделалась лёгкой-лёгкой. Очертания мебели и стен слегка мутились перед глазами. Я очень ясно чувствовала запах кофе и чуть слабее — дядиного пьяно-цветочного парфюма.
— Мне тоже кажется так, — плавно кивнул он. — И что вы чувствуете?
Я машинально прижала ладонь к груди и провела с усилием — от горла и немного ниже, несколько раз. Воздуха не хватало, хотя домашнее платье было достаточно свободным. Воротничок царапал шею и душил.
Было жарко.
Белый молочник маячил перед глазами, и очень просто оказалось представить, как он врезается в каминную полку и разлетается на сотню осколков.
— Мне… Я хочу её уничтожить, — тихо произнесла я, чувствуя, что ещё немного — и сорвусь на крик. — Она посмела вторгнуться в мой дом. В мой дом. Посмела отобрать то, что принадлежит мне.
— Водителя? — серьёзно спросил Клэр.
Я стиснула кулаки, заставляя себя не думать о судьбе Лайзо. Он сильный, умный. Он мужчина. С ним не так легко справиться, как хочет заставить меня поверить Финола.
— Да.
— Ах, так.
— Ах, так! — не выдержала я и передразнила дядю. — Почту давно вскрывает Юджиния. В мои руки письма зачастую попадают через несколько часов, уже отсортированные. Вы хоть понимаете, что это значит? Впрочем, забудьте, — сорвалось с языка резкое. Не было сил больше сидеть и смотреть в спокойные голубые глаза напротив. — Пусть блюдо с письмом пока постоит у вас, туда хотя бы дети не доберутся. Я вызову Эллиса.
Пол немного шатался под ногами. И далеко я не ушла: покинуть столовую Клэр мне не позволил.
— Постойте, Виржиния, — произнёс он словно бы с неохотой. — Если мисс Дилейни шлёт что-то безупречно узнаваемое, вроде локона, значит, она пытается убедить вас в том, что Маноле у неё. Если она так старается, то на самом деле его уже нет. Он либо сбежал, либо мёртв.
Я замерла.
— А волосы?
Клэр насмешливо закатил глаза:
— Вы же не полагаете, что достать угольно-чёрную прядь немного вьющихся волос так сложно? И, да, кстати, если мисс Дилейни торопится — наверняка кто-то сел ей на хвост. Или вот-вот сядет.
Мне вспомнилось решительное выражение лица Эллиса и спокойное обещание победы в глазах маркиза Рокпорта.
— Не «кто-то», дядя. Их двое.
Он усмехнулся, обнажив ровные белые зубы:
— Трое, дорогая племянница.
За беспокойным утром последовал мучительный день. Из-за всех волнений навалилась головная боль. Я ходила точно с котлом кипятка на макушке, боясь лишний раз пошевелить шеей или наклониться. Дядя сперва посоветовал остаться дома, в тишине и покое, но уже через полчаса постучал в мой кабинет и, скрепя сердце, рекомендовал всё же выбраться в кофейню и показаться в обществе:
— Следует иногда переступать через дурное самочувствие во имя репутации.
— Вы хотите сказать, во имя редкой возможности щёлкнуть по носу пакостника и показать, что его усилия бесплодны?
— Ах, юная племянница начинает проявлять несвойственный женщинам ум. Неужели сказывается кровь Черри? — закатил он глаза. — Но без сопровождения отпускать вас рано, ведь леди так легкомысленны. Сплошные кружева и сладости в голове…
— О, сладости! — опомнилась я, не обратив внимания на привычные уже шпильки в свой адрес. — Едва не забыла. Надо продлить контракт с пекарней на поставку пирогов и включить дополнительным пунктом сырную и ягодную начинку. Тогда получится на простых блюдах сэкономить время для миссис Хат, и она сможет полностью сосредоточиться на сложных десертах, а заодно уделить время обучению Мадлен… Почему вы так смотрите?
Но Клэр ответить не удосужился. Сперва у него появилось такое выражение лица, словно он вот-вот чихнёт. А затем дядя и вовсе отвернулся, вцепившись бледными пальцами в собственный шейный платок, и вяло махнул свободной рукой, точно прислугу отсылая. Я пожала плечами и вызвала Юджинию, чтобы надиктовать ей несколько писем и отправить для проработки мистеру Спенсеру. К счастью, грозного баронета Черри она уже не боялась, а потому даже в его присутствии работала, как обычно — ловко и быстро.
Так или иначе, но из-за головной боли расписание немного сдвинулось, и в кофейню мы прибыли после обеда. Погода оставалась такой же отвратительной, как с утра, потому гостей было немного. Дядя сперва некоторое время наблюдал за ними из полутьмы коридора между залом и кухней, затем что-то решил для себя и настоятельно потребовал представить его местному обществу. Я согласилась, не без трепета в душе. Но Клэр, к немалому моему удивлению, держался так непринуждённо и мило, что даже миссис Скаровски изволила посмеяться над его весьма рискованной шуткой о безголовых барышнях и ранимых поэтах.
Это одновременно и пробуждало гордость за обаятельного родственника, и чувство обиды… но вот почему?
— Видимо, и на вас ненастье повлияло, леди Виржиния, — ворчливо заметил Георг, когда я, окончательно запутавшись в ощущениях, ненадолго сбежала на кухню.
— Не совсем… — покачала я головой и вдруг добавила, поддавшись порыву: — Скажите, вы видели сегодня сэра Клэра Черри? Он такой… вежливый! — последнее слово прозвучало как-то жалобно.
«Дзынь!» — звякнула крышечка, и в порцию роскошного горячего шоколада для продрогшей леди Корнуэлл вместо щепотки жгучего перца просыпалась целая горка.
— О, да. Имел удовольствие наблюдать, — невозмутимо ответил кофейный мастер и вылил испорченный напиток в раковину, а затем потянулся за чистой чашкой.
— Удовольствие? — вырвалось у меня ещё жалобнее, чем прежде. Георг хмуро оглянулся, но почти сразу сухие губы его тронула улыбка:
— Надо же, какое необычное зрелище. Леди Виржиния, вы ревнуете дядю к гостям. С ними он настоящий джентльмен, а дома — что тот жгучий перец. Верно?
Я мысленно повторила то, о чём думала в последние минуты, вспомнила, что чувствовала… и ужаснулась:
— Не может быть!
Он неторопливо смешал специи и шоколадный порошок в нужных пропорциях, залил горячим молоком, размешал специальной пружинкой и поставил на огонь. Мрачное обычно лицо разгладилось и посветлело.
— В последний год вы словно ожили. Точнее, стали позволять себе чувствовать. Хорошее или плохое — неважно, главное, что настоящее… У вас глаза стали как у леди Милдред. А что до сэра Клэра Черри, то мне он не нравится, честно говоря. Терпеть не могу таких слащавых… Видят Небеса, Малкольм Хат, покойник, таким же был. И что в нём Рози нашла… — и речь его перешла в еле слышное бурчание под нос.
Я промолчала, не зная, что ответить, а затем на кухню вернулась Мэдди, чтобы доложить о новых заказах, и Георг отвлёкся. Стало немного не по себе. Впервые сравнение с бабушкой показалось мне отнюдь не желанным комплиментом, а чем-то вроде элемента ностальгии, тоской даже не по далёким временам, но словно бы по давно оставленной родине. И я отнюдь не хотела быть её частью.
Точнее сказать, отчаянно желала иметь что-то своё, неповторимое — путь, мир, судьбу.
Клэр продолжал очаровывать постоянных гостей. Но после разговора с Георгом я им, пожалуй, не завидовала. Ведь настоящее лицо куда ценнее маски, сколь она ни привлекательна.
В зал мы вернулись одновременно с Мадлен, которая несла горячий шоколад для леди Корнуэлл и имбирный чай для её супруга. Пока меня не было, подошла Глэдис с младшей сестрой, леди Уолш, и они сели за отдельный столик. К ним я и присоединилась с удовольствием, благо поутихла немного головная боль. Разговор крутился отчего-то вокруг бала-маскарада на Сошествие, выставки в галерее Уэстов и приёма, который устраивала наша общая знакомая, леди Ванесса.
— Правда, я слышала, что она весьма расстроена в последние дни, — призналась леди Клэймор, покачивая лорнетом. — Для неё это первое крупное событие с начала сезона.
— С прошлого сезона, заметьте, — хрустальным голоском поправила сестру леди Уолш, столь же лёгкая, золотоволосая и белокожая, но гораздо менее изысканная — полагаю, из-за юного возраста. Похоже, что женщин в этом роду зрелость превращала в истинные драгоценности, ограняя природную прелесть. — Первый приём — и такая неудача, представьте. Леди Ванесса мне по секрету намекнула, предположим, на вечере у А., той самой, разумеется, что в тон к новой гостиной у неё будет нечто невообразимое.
— Невообразимое? — переспросила Глэдис, кажется, изрядно позабавленная. К сестре она относилась с любовью, однако снисходительно.
— Поверьте, да! — сделала загадочные глаза леди Уолш и качнула веером; жест был комично узнаваемый. — Судя по тому, что я знаю, это именно так. Только вообразите себе платье из ткани, которую прислали из Никкона. Шёлк, вручную расписанный не то птицами, не то драконами… Леди Ванесса уже передала ткань одной мастерице, заметьте, достаточно известной. Но из-за маскарада на Сошествие платье так и не сшили.
В голове у меня точно щёлкнуло что-то.
— Какой мастерице, вы не знаете?
— Мисс Рич, представьте себе.
— И платье до сих пор не готово?
— Кажется, нет…
Сильно обеспокоенная, я извинилась перед Глэдис и её многословной сестрой, а затем прошлась по залу, уже открыто расспрашивая гостей — точнее, гостий — о мисс Рич. Никто ничего не мог сказать, и только бывшая спутница Эрвина Калле, Эмма Милз, робко заметила, что, кажется, одна её знакомая дама просила о встрече со знаменитой мастерицей, но ответа так и не получила.