Улицы были пустынны. В редких окнах горели за ставнями огни. Я уже почти миновала Гарден-стрит с цветущими яблонями и аккуратно подстриженными кустами шиповника. Еще несколько минут – и можно будет перевести дух…
Гулко цокал металлический наконечник, вторя эху моих шагов.
Эху?!
Я развернулась… попыталась развернуться, удивленно оправляя вуаль…
…но в этот момент шею сдавило что-то жесткое. Безвольные пальцы вдавило в горло – и только это меня спасло от перебитой трахеи.
«Удавка», – пронеслось в голове мгновенно.
Ладонь напряглась в тщетной попытке раздвинуть петлю. Перед глазами замелькали алые круги.
Удавку потянуло вверх.
«Ах ты, дрянь!»
Я со злостью махнула кулаком с зажатой тростью за спину… и почувствовала, как бабушкино кольцо цепляется за ткань.
Рукав? Не то!
Еще удар – скользящий, по чужой напряженной кисти.
Затрещала перчатка – кольцо зацепилось. Рывок назад – чтобы серебро впилось в его ладонь.
На миг натяжение ослабло. Крохотный глоток воздуха – и эйфория.
Этого хватило только на то, чтобы со всей силы заехать тростью назад и угодить металлической насадкой во что-то мягкое – со всего размаху.
Убийца с шипением выдохнул и отпустил удавку, сгибаясь пополам.
– Ар-рх-х… – просипела я, отползая на коленях в сторону – быстро-быстро, путаясь в складках юбок, отплевываясь от вуали, забывая о пережатых удавкой пальцах…
Четыре неимоверно долгих вдоха – и легкие наконец исторгли вместо хрипа крик. Невнятный и бессвязный – но с каждой секундой все более громкий.
– А-а-а! – я закашлялась. – А-а-а!
Вдалеке, на площади, засвистели, затопали стражи порядка.
– А-а-а!
Благословенна будь «гусиная» бессонница!
* * *
– Леди, прошу вас, постарайтесь вспомнить. Хоть что-нибудь – рост, голос. Может, вы заметили, как был одет нападавший?
Вместо Магды – упрямый начальник Управления. Вместо старинного кресла – жесткий казенный стул. А стопку деловых писем прекрасно заменила кипа протоколов.
Удивительно, но у меня все еще хватало сил сидеть прямо, сдерживая истерику, и отвечать твердым голосом, а иногда даже и язвить.
– Милейший сэр, глаз на затылке у меня нет, а если бы и были, то сквозь шляпку я бы так или иначе ничего не разглядела. Повторюсь: мне ничего не удалось увидеть, а нападавший был на редкость молчалив. Все, что можно, вы от меня уже получили, – сухо кивнула я в сторону блюдца, на котором лежала свернутая в клубок удавка да пара ниток, снятых с лепестков серебряной розы.
Спасибо, бабушка. Ты меня спасла – снова. Если бы не крошечная царапина на ладони преступника, если бы не на секунду ослабевшая хватка…
– Леди Эверсан…
– Леди Виржиния, – поправила я его. Все-таки я была урожденной леди, а не простой горожанкой, получившей титул благодаря мужу.
– Хорошо, леди Виржиния, – нисколько не раздражаясь, продолжил «гусь». Хоупсон. Кажется, так его зовут. А секретаря, парнишку совершенно серой внешности – мистер Смит. Как оригинально!
Я медленно выдохнула.
– Леди Виржиния, – мягко произнес Хоупсон. – Пожалуйста, вспомните хотя бы что-нибудь. Мы не сможем поймать преступника без примет. Даже если жертвой едва не стала сама графиня.
– Я не могу… – Тут голос у меня сел.
Жутко было осознавать свое полное бессилие. Ну почему я не оглянулась? Тогда бы сейчас уже знала его в лицо… и, возможно, он оказался бы мне знаком, и «гуси» отправились бы брать преступника под арест.
А так – остается положиться на волю провидения.
– А если он… вернется?
В приемной стало так тихо, что слышно было, как скрипели часы в нагрудном кармане у Смита. Слишком светло – свет отражается от идеально отполированной поверхности стола, от темного стекла в окнах, от блестящих металлических ручек секретера…
– Леди Виржиния, мы сделаем все возможное, – улыбнулся Хоупсон, успокаивая меня. Седые усы его смешно встопорщились. – Мы сможем защитить вас… Поверьте. Вы что-то хотели сказать, Смит? – перевел он взгляд на невозмутимо застывшего у дверей секретаря.
– Я взял на себя смелость, сэр, вызвать Эллиса. Как только узнал, что напали на графиню Эверсан, сэр. – Уважение в его голосе, скорее всего, было адресовано не мне, а леди Милдред.
Кажется, даже время нипочем бабушкиной славе.
– И он согласился? – искренне удивился Хоупсон. – Взял «дело без тела»? Простите, леди, – смутился он и нервно погладил усы. – Детектив Норманн не берется ни за какие расследования, кроме убийств. А жаль – он самый успешный сыщик Бромли… да и всей Аксонской Империи, пожалуй. Сотни раскрытых преступлений! – Хоупсон все больше воодушевлялся, глаза его заблестели. Волей-неволей я тоже проникалась благоговением перед этим неведомым детективом. И в то же время – сердилась на себя за излишнюю впечатлительность. – Мы почти молимся на него! Характер у Эллиса, увы, не сахар. Но от такого человека мы согласны терпеть все! И он…
– И он? – с замиранием сердца спросила я.
Хоупсон, этот пожилой, грузный мужчина, сиял, когда говорил о Норманне… об Эллисе. И на мгновение я ощутила почти мистическую радость предчувствия, словно во сне о леди Милдред.
– И он уже здесь, – хмыкнули у двери.
Я вскочила, машинально подхватывая зонтик… да так и застыла.
– Так это вы – детектив Норманн? – слегка разочарованно произнесла я, отмирая.
– А вы – графиня Эверсан? – мальчишески улыбнулся он. В серо-голубых глазах горел веселый азарт. – Что-то мрачновато выглядите.
– Я в трауре. – Не пойми от чего мои щеки вспыхнули румянцем. Ну и дела! С четырнадцати лет не краснела, а тут… перед каким-то коротышкой…
Нет, конечно, если говорить честно – Норманн не был коротышкой. Рост – чуть ниже среднего для мужчины. Может, всего на сантиметр или два детектив уступал мне. Волосы – какого-то невнятного цвета: седые и черные пряди чередовались так отчетливо, что казались крашеными. Узкое лицо, треугольный подбородок, хитрые лисьи черты лица – с чертовщинкой, как говорят. И совершенно очаровательные, по-детски пушистые ресницы.
«Как у кролика», – промелькнула в голове совершенно дикая мысль, и эта параллель – лис с кроличьими ресницами – заставила меня проглотить нервный смешок.
Эллис и бровью не повел.
Большая порция неразбавленной невозмутимости, облачка воздушных ироничных улыбок, коричная пудра таинственности. Поместить в неприглядный сосуд – мятые брюки в полоску, ботинки да темно-серый плащ – и подавать с пылу с жару. Вот вам и рецепт детектива.
Не рекомендуется леди со слабым сердцем.
– В трауре, – произнес он совершенно невозможным тоном. – Ну конечно. Моя сестрица Рита, – начальник Управления за моей спиной отчего-то закашлялся, – говорит, что за долгим трауром прячут нежелание принять перемены. Она – умная девчонка, поверьте, мисс…?
– Виржиния-Энн, графиня Эверсан-Валтер, – неожиданно для себя ответила я. Этот детектив… вызывал странную симпатию. Нечто глубинное, инстинктивное, сродни природной беззащитности экзальтированных дам перед маленьким пушистым котенком. Он назвал меня «мисс», как будто я была дочерью лавочника, а не графа, но в этом было свое очарование – как будто знак расположения, сокращение расстояния. И хотя первым порывом было поправить его, холодно бросив «леди», я решила не спорить.
– Энн, – повторил он с удовольствием, причмокнув губами – бледными, розовыми, как цветочный лепесток. Такие подошли бы болезненной девице – но не взрослому мужчине. – Мне нравится. Созвучно с «мисс Эн», как записывают анонимных свидетельниц в протоколы… Пожалуй, буду звать вас именно так. Я – Алиссон Алан Норманн, но вы можете называть меня просто Эллис, как и все друзья.
– Друзья? – чувствуя себя до невозможности глупо переспросила я. Кажется, «стальная» графиня Эверсан, леди с мужской деловой хваткой, на время отступила, пропустив вперед какую-то юную дурочку.
Во всем виноваты поздний час и последствия испуга. Да, думаю, именно так.
– Друзья, мисс Энн, друзья, – рассмеялся он. – Мне почему-то кажется, что мы обязательно подружимся. Если, конечно, вы не собираетесь пристукнуть меня своей страшной тростью сию секунду.
Я опустила глаза. Онемевшие, побелевшие от напряжения пальцы сжимали ручку зонта на уровне груди, будто я и впрямь собиралась ударить детектива.
У меня вырвался вздох. В ушах зазвенело.
Брови детектива взмыли вверх:
– Стиви, она теряет сознание!
«Что за глупости!» – хотела возмутиться я, но тут трость с глухим стуком упала на пол – и я следом за нею, в темноту, пропахшую бабушкиным вишневым табаком.
Скрипело кресло-качалка. Мерно стучали шестеренки в настольных часах. Аккуратная трубка в женских пальцах покачивалась, сочась сизым дымом.
– Не все так просто, как кажется, милая Гинни, – философствовала леди Милдред, а я все пыталась разглядеть ее лицо. Но оно ускользало, расплывалось туманным пятном, стиралось из памяти, стоило лишь отвести глаза. – Первое впечатление обманчиво… Да что там первое! Порой живешь бок о бок с человеком, думаешь, что все о нем знаешь, и вдруг выясняется, что его душа для тебя – закрытая книга. А у некоторых – наоборот, вся книга напоказ… Да только нам не разобрать ни строчки, потому что написана она мудрено, а то и вовсе на чужом языке… Милая Гинни, все так сложно… Век живи – век учись… неисчислимы знаний рубежи… во многих знаниях – и многие печали… ученье – свет… есть много дивного на свете…
Бормотание становилось все неразборчивее и бессмысленнее. Я вслушивалась, жадно всматривалась, пытаясь уловить тающий образ, продлить свидание… Но там, на земле, кто-то решил, что мне пора просыпаться.
– С добрым утром, леди Виржиния, – прощебетала Магда тоненьким звонким голоском, совсем не подходящим женщине ее возраста, и отдернула вторую штору. Первая была уже аккуратно подвязана лентой. Значит, меня разбудило солнце. И какое яркое! Будто полдень на дворе. – Ну и денек вчера выдался, да?