Он сделал все, от Него зависящее, чтобы дать им жизнь. Они предпочли пить мочу из ботинок и корчиться в агонии. Он терпеливо и многократно повторял: позвольте Я спасу вас! Я умею! Если у вас не хватает сил, возьмите Мои… Мне невыносимо смотреть, как вы гибнете, и Я готов отдать все, что имею, лишь бы вы жили!
А Лимонов и те, кого он считает своими учителями, ответили «нет!». И вот они стали теми, кем они стали.
Может быть, они просто не поняли?., не расслышали?… Чтобы Его слова стали еще понятнее, Господь пришел на землю Лично. Пришел, долго повторял то же самое… и был здесь, на земле, убит.
Все мы столько раз видели изображения Распятия, что давно забыли, сколь мучительна эта казнь. Забыли о том, что ничего более мучительного, чем смерть на кресте, люди так и не изобрели.
Сирийские наемники, которыми была укомплектована гвардия Пилата Понтийского, били Его по лицу. Плевали в Него. Надев на Него корону из колючек, они смеялись удачной шутке: вот коронация Того, Кто называет Себя Царем иудейским!
Он переносил все это молча, потому что пришел и к ним тоже. И эти гогочущие люди тоже являются Его детьми.
Потом на Его плечи, до мяса изодранные бичом, положили пятидесятикилограммовую перекладину от креста и велели нести. Он не мог нести. Он постоянно падал.
Устав ждать, солдаты велели нести перекладину случайному прохожему. Это был единственный человек, хоть как-то облегчивший Его страдания. Остальные зрители были равнодушны и не смотрели на скучную казнь. Все думали исключительно о том, как весело проведут наступающую Пасху.
На холме Голгофа Его раздели. Солдаты забрали Его одежду и двадцатисантиметровыми гвоздями прибили Его к кресту. Он задыхался, умирал, пытался подтянуться на руках и глотнуть хоть немного воздуха, а они играли в кости и ленились поднять на Него глаза.
Потом Он умер.
Бороться с сильным — почетно. Восстать на тупую, несправедливую силу — поступок героический. Антихристиане считают такой силой Бога, а себя считают героями. На самом деле они ведут себя хуже, чем те, кто железными кулаками лупит по старому лицу свою мать.
9
Вся эта книга посвящена семи смертным грехам. Пришло время сказать и о самом главном из них: о гордыне.
Путь, которым идет Эдуард Лимонов, это и есть гордыня. Штука более смертоносная, чем рак. Куда более заразная, чем СПИД. И гораздо труднее поддающаяся лечению, чем оба упомянутых недуга вместе взятые.
«Вспоминая свою жизнь, я вижу только пизды и автоматы… секс и войну», — писал прозаик.
Антихристиане мало чем отличаются от христиан. Всем нам, людям, нужно одно и то же. Разница лишь в том, что христиане согласились быть любимыми детьми, а остальные захлопнули перед этой любовью дверь.
Я читаю книги Лимонова и узнаю: писатель прожил свою жизнь не зря. В этой жизни было много секса и оружия. Писателю никто не сказал, что после шестнадцати жизнь не заканчивается, а только начинается.
Взрослый человек — это не тот, кто много делает секс и дни напролет играет в солдатиков. Эти-то занятия характерны как раз для половозреюших тинейджеров. Взрослый — это тот, кто живет не как хочется, а ПРАВИЛЬНО.
Представьте на секунду, что загробная жизнь существует. Наш писатель умирает… и вскоре обнаруживает, что умер он не совсем. Что знакомая земная жизнь плавно перетекла в Вечность.
Что изменится для него с этим переходом?
Злой… на весь мир обиженный ребенок… кричащий от боли сушествования… пытающийся доказать миру, что он все еще жив… и при этом очень боящийся жизни, потому что счел себя потерявшимся… счел, будто остался совсем один.
На протяжении земных десятилетий писатель так и не научился видеть в окружающих людях людей. Ему все еще хочется стрелять в мужчин из автомата и чтобы женщины покорно и с радостью раздвигали ноги.
Вряд ли в Вечности он получит то, чего хотелось. У женщин там нет ног, а мужчин нельзя застрелить, потому что каждый из них давно умер… уже прошел через смерть. Но от этого хотеться будет лишь сильнее, ведь, вспоминая свою жизнь, он видит только… смотри выше.
Единственный, кого при жизни любил писатель, это прекрасный Он Сам. И эта удушающая любовь тоже останется с ним навсегда. Добавьте к этому нажитые им комплексы и мании — перед вами подробное описание христианского ада.
Писатель Эдуард Лимонов выстроил для себя этот ад уже на земле. Таких горбатых, как он, не меняет даже могила. Вернее, не так. Именно могила и не исправит таких, как он.
10
Где-то через полгода после того, как я сходил в лимоновский бункер, мой журнал с окнами на Эрмитаж закрылся, и я пошел работать в еженедельную газету.
Помню, я сидел в буфете редакции, и помимо меня за столом сидели несколько коллег. В том числе длинноволосый приятель Дмитрий.
Мы обсуждали редакционную политику. Газета, в которой все мы работали, явно нуждалась в повышении градуса. В инъекции здоровой желтизны. Но никто не знал, как добиться этого эффекта.
Попивая кофе, я сказал:
— Хорошо бы завести рубрику «Как я дал по морде тому-то и тому-то». То есть раз в неделю я мог бы отправляться на какой-нибудь раут и бить новому персонажу в торец. А потом рассказывать читателям обо всем, что было дальше.
Коллеги согласились: идея хорошая. Под эту лавочку главный редактор даже дал бы деньжат, чтобы перед апперкотом хлопнуть для храбрости.
— Договорились? Заводим такую рубрику?
— Договорились! Заводим! С кого начнем?
Все начали перебирать в уме кандидатуры. Я сообразил первым:
— Может, с Лимонова?
Дима скривился:
— Забудь об этом!
— Почему?
— Лимонов качается. Каждый день — гантельная гимнастика и полсотни отжиманий. Если ты треснешь ему по зубам, он отделает тебя так, что на этом рубрика просто закроется.
Тогда я промолчал. Но если вы думаете, что во мне нет ни капли тинейджера, то ошибаетесь. Эта идея долго еще бродила у меня в голове, и я просто ждал подходящего случая.
Случай представился тем же летом. По делам я приехал в Москву, шел неподалеку от Манежной площади, а навстречу мне шел писатель Лимонов в сопровождении мясистого телохранителя.
На писателе был кожаный пиджак. Накачанные гантелями руки едва умещались в тесных рукавах.
Я остановился. Он шел прямо на меня.
Я бросился ему наперерез и, путаясь, пробормотал:
— Эдуард Вениаминович! Знаете… дайте, пожалуйста, автограф!
Ноябрь
1
Осмотр достопримечательностей города Улан-Удэ не занял у меня много времени: в Улан-Удэ нет достопримечательностей.
Центральную авеню бурятской столицы составляли двухэтажные домики. Самый симпатичный имел атлантов по сторонам главного подъезда и надпись на фасаде: «1907».
Улица, параллельная центральной, была уже полностью деревянной. На следующей улице город заканчивался.
Напротив моей гостиницы стоял магазин. Его вывеска гласила: «Все виды продуктов! Европейское качество! Мы работаем круглосуточно!» Магазин был закрыт, окна заколочены досками, а внутренние перекрытия давно рухнули.
Основным видом транспорта в городе был трамвай. По слухам, трамвайные пути в Улан-Удэ были построены в 1940-х годах военнопленными японцами. Ради интереса я тоже проехал в трамвае пару остановочек.
В салоне за кабиной трамвайного водителя было прикреплено объявление о продаже дров: чурочками, сухих, недорого. Обращаться к кондуктору.
Чтобы прокатиться по городским окраинам, я поймал такси. За рулем сидел молодой парень. Когда мы проезжали мимо резиденции бурятского президента, таксист сказал:
— О! Наш-то, президент-то, уже на месте. Работает.
— Как ты догадался?
— А вон у подъезда его машина стоит.
Тишина. На центральной площади — пять пешеходов. Ровно пять пешеходов. Шагают все очень неторопливо.
Я спросил у таксиста:
— Слушай, а у вас всегда так тихо?
— В смысле?
— Ну а, например, найт-клабы у вас есть? Чем вообще вы здесь занимаетесь по вечерам?
Ответил парень честно:
— Кто чем. Я вот, например, спать ложусь.
2
Национальным блюдом бурятов считаются позы — огромные пельмени, внутри которых лежит не рубленое мясо, а целиковые куски говядины.
Есть позы нужно особым способом. Дело в том, что внутри мучного конвертика мясо запекается вместе с густым бульоном. Поэтому сперва позу нужно надкусить, потом осторожно высосать изнутри бульон, а уже потом съесть все остальное.
Говорят, самые вкусные позы готовит жена экс-чемпиона мира по пинг-понгу. Уйдя из спорта, этот человек открыл в Прибайкалье семейную сеть мотелей bedbreakfast. Однако пообедать у чемпиона мне не довелось.
Позная, в которую сходил я, была небольшой. Восемь столиков. Стойка бара сверкает европейскими этикетками. Больше ничего европейского в заведении не было.
У входа висело объявление на незнакомом языке. Возможно, в нем сообщалось, сколько народу уже умерло, попробовав местных блюд. Посетителей внутри было битком. Старухи в косынках, маленькие дети, широкозадые женщины. В основном — монголы.
За каждым столом пьют водку. В крайнем случае — чай с молоком, слоем бараньего жира и солью.
Публика была столь беспечна, что на одном столике лежал чей-то толстый кошелек. Пока я там сидел, хозяин кошелька так и не появился, а кошелек продолжал просто лежать.
По барной стойке ползали муравьи. Там же стоит объявление: «У нас — самообслуживание». Это означало, что даже грязную посуду со стола предстояло убирать мне.
Я заказал позы. Заплатил. Ждал довольно долго. Потом мне крикнули: «Забирай!» Я взял тарелку, сел за стол и только тогда сообразил, что барменша забыла дать мне вилку.
— Дайте, пожалуйста, вилку.
Барменша удивляется:
— Вилку?
— Да. Дайте, пожалуйста, вилку.
— Ну, на…
Я беру вилку, возвращаюсь за стол и понимаю, что вилка не просто грязная, а УЖАСНО грязная. Жирная. Со следами чьей-то пищи на зубцах.