Андрей доехал с ним до конечной, и, когда они вместе утонули в красноватой темноте за станцией, когда в вагоне погас свет, а эфир покинули запахи людей, чудовище отлепилось от сиденья, подошло к двери и двумя гибкими, специально сформированными отростками раздвинуло створки. Андрей последовал его примеру и направился следом, они вышли в туннель, обошли поезд и нырнули в незаметный проход за боковой лестницей. Света здесь не было вовсе, но свет им был и не нужен, они ощущали пространство по-своему, как доступный или недоступный объем. И в нем, в этом огромном бассейне с эфиром, плавали разноцветные ветвистые пятна, словно огромные разлапистые снежинки – то были запахи, звуки, радиация, электрические потоки и прочие излучения, из которых в сознании Андрея складывалась весьма четкая картина наполненного событиями окружающего мира.
В узком проходе одежда стала ему сильно мешать, штаны сползли, ноги запутались в ботинках, Андрей отбросил шмотки и, приняв удобную форму, последовал за чудовищем.
У всякого движения есть начало и есть конец. Человекообразный червь в форме здоровяка и старушки перешагнул через ржавый рельс заброшенной тупиковой ветки и, пройдя по кривой норе со скользкими стенами, замер у входа в огромный подземный пузырь.
Мысли копошились в голове Андрея, беспокойные, как паразиты, которых жрет кислота чужого сознания. Платой за эти неудобства паразиты обретали новые качества и знания. Эта остановка и то, что за ней последовало, показались Андрею вполне ожидаемыми событиями, ничем не отличающимися от, например, еды или дефекации. Обычное дело: монстр присел и, раздвинув ноги, отрыгнул из собственного чрева похищенного в метро, облепленного теплой вязкой слизью ребенка. Это был мальчик лет шести. Он очнулся, открыл глаза и стал водить руками в безнадежных попытках растолкать темноту, яркий детский крик разлетелся по извилистым кишкам подземелья, Андрей ощутил эти напряженные волны – сдавленный, отчаянный вопль. Странные ощущения, он запутался в своих чувствах, в широких границах между спокойным одобрением и решительным протестом. Разобраться с этим ему еще предстояло, но то, что он увидел, совершенно точно происходило когда-то с его Анечкой. Андрей вздрогнул от ужаса. Мальчик заскользил в яму, дно которой устилала липкая плесень. Под землей, где нет света, все становится одинаково бесцветным, только форма и плотность имеют смысл, только эти параметры существуют в пространстве и имеют право занимать его часть. Мальчик извивался на дне, возбуждая вокруг себя воздух, заставляя его колебаться звуковыми волнами, словно воду от брошенного в нее камня. Андрей представил себе спущенную на крючке наживку, за которой очень скоро приплывет какая-нибудь рыба. Он подполз к охотнику ближе, опутал его жгутиками и спросил:
– Что ты сделал?
Тот недовольно завибрировал.
– Что ты сделал? – повторил Андрей. – Зачем ты его сюда принес? Что теперь с ним будет? Что дальше? Что потом? – Он передавал вопросы своим телом, сразу все, в его сознании они были слеплены в единый комок, похожий на смятую бумагу, и все отправлены внутрь чудовища одновременно, как ложка с кашей в рот Анечки. Монстр затрясся и с силой отбросил чужие назойливые щупальца, часть из них порвалась. Его фальшивое лицо расползлось и потрескалось. Он ответил не сразу, затрясся от презрения и непонимания – как может кто-то задавать подобные вопросы. Ответы на них такие древние, что давно утратили всякий смысл.
– Так надо, – услышал Андрей, – так было всегда, я охотник.
Затем он взмахнул одним из своих затвердевших отростков и отсек от Андрея кусочек его мягкого тела, Андрей не раздумывая подхватил этот кусочек и тут же его съел, так быстро, что даже не успел сообразить, что именно он делает, так сработали его новые рефлексы. Тело восстановило прежний объем, сожрав свою часть, кусок себя.
Охотник втянул «старушку» и пополз прочь, волоча ее одежду по земле. Эфир затрясся и, словно воздух от приближающегося поезда, потек к другому, новому чудовищу, устремившемуся к яме с противоположной стороны подземного пузыря. Если бы у Андрея остался хоть сантиметр человеческой кожи, он наверняка покрылся бы мурашками. Однако Андрей не убежал вслед за охотником, несмотря на беспокойство. Что-то страшное приближалось, эфир наполнился удушливой тяжестью и грозил раздавить Андрея, если он задержится здесь хотя бы на минуту. Однако новые инстинкты еще не обладали всей властью над телом и разумом, он выдержал их электрический натиск и остался.
Пытаясь разглядеть это новое существо, при попытке сфокусировать на нем свое внимание, Андрей едва не ослеп, по телу расползалось болезненное смятение – чудовище пришло за мальчиком, и он – Андрей – не должен этого видеть, не должен находиться рядом, это нельзя, запрещено всем охотникам. Что-то большое и уродливое вывалилось из стены, втянуло в себя ребенка и поспешило прочь. Андрей устремился следом, цепляясь за камни, спустился в яму и присосался к чудовищу. От прикосновения к этому монстру его ударило током, оглушило, но не убавило решимости, он удержался.
Андрею на ум пришло простое решение. Он вспомнил совет уборщицы и выпустил в чудовище весь свой арсенал: тысячи жгутиков, отростков, усиков, щупалец и стрекал. Нащупал, а может, и сам пробил в чужом панцире щель – среди гвалта боли и смрада ужаса трудно было разобрать, сам, или нет – он погрузил в чудовище свои твердеющие руки, все пять, он сделал их похожими на человеческие и принялся раздвигать, раздвигать в стороны чужие панцирные пластины. Когда щель достигла нужного размера, сам нырнул под панцирь и, оказавшись внутри, начал запихивать в себя его внутренности. Вкусно, отвратительно, дурно пахнет или аппетитно – не важно, вокруг было просто вещество, без вкуса, цвета и запаха, и оно вполне годилось для приема внутрь – монстрятина для его третьего перевоплощения.
Вообще, это было весьма странное занятие, и название у него должно было быть другим, ведь Андрей не жрал внутренности чудовища, в привычном смысле этого слова, а присваивал себе его тело. Словно гниль, подменяющая собой вещество, на котором она образуется, или как химическая реакция по превращению белой жидкости в синюю. Присваивая себе чужое тело, он становился тем, что жрал. Буквально.
Детская мечта съесть сто куриных крылышек, чтобы научиться летать, стала в этот миг реальностью; только ел он не крылышки и летать не собирался. У него была другая цель – вернуть свою дочь, как утраченную часть самого себя, и это желание странным образом рифмовалось с инстинктами его нового тела. Внутри него находился теперь мальчик из метро, он плавал в его внутренностях, одурманенный наркотическими соками, Андрей нес его в специальном желудочке, защищая от испарений соляной кислоты, концентрация которой в воздухе возрастала с каждой волной его многочисленных лапок. Иначе мальчик бы умер, а этого нельзя допустить, Андрей должен переправить добычу дальше. Ведь смысл этого человека в другом, он вовсе не пища. Это знание досталось Андрею вместе с внутренностями чудовища, которым он теперь стал.
Тело утратило эластичность, зато приобрело твердость и вес. Гибким осталось лишь спереди, там находилось что-то вроде лица. Не лицо, конечно. Это был неизвестный человеку орган, способный трансформироваться во что угодно: в щупальце, в хобот или в универсальный рот, похожий на огромную мушиную присоску.
Андрей перемещался по туннелю, и со стороны могло показаться, что он ползет, но с точки зрения Андрея – он бежал. Он летел по туннелю, спускаясь все глубже, туда, где атмосфера казалась ему чище, а эфир – менее сухим. Когда он добрался до Организма, двигаться самому было уже не обязательно. Достаточно было расставить в сторону усики, прикоснуться ими к влажным эластичным сводам живой пещеры, и тогда сфинктеры, один за другим сжимавшиеся позади него, толкали его скользкое тело вперед. Он перемещался внутри огромной кишки, как покрытая жиром сосиска внутри полиэтиленовой оболочки. Эта транспортная кишка сжималась от раздражения, вызванного его усиками, так что он мог с легкостью управлять собственной скоростью. Поджав лапки, Андрей заскользил вперед, а внутри него, в сухом воздушном желудочке, колотилось от страха маленькое человеческое сердце, еще одна цифра в статистику пропавших без вести детей.
Однако воздух в желудочке заканчивался, Андрей напружинил усики и ускорился. Через некоторое время кишка стала расширяться, и перемещение его замедлилось. Как бы он ни вытягивал усики в стороны, достать до стенок скоро стало абсолютно невозможно, и он остановился. И весьма вовремя – прямо перед ним ширилась огромная пустота, намного больше, чем та, где он подобрал добычу. Часть Андрея, которая еще сохраняла память о человеческом прошлом, вообразила бы эту пустоту берегом бескрайнего моря, в дымке над которым голубой горизонт сливается с небом. Андрей-человек назвал бы это внутренним морем, а Андрей-чудовище знал – перед ним один из многочисленных желудков Организма – этого великого подземного существа, именно сюда он должен был доставить добычу. Именно в этом заключается его первобытная функция внутри Организма.
Когда Андрей остановился, что-то коснулось его снизу, тело кольнуло спазмом, и послушный желудочек сам избавился от мальчика. Андрей почувствовал облегчение, приятные вибрации удовольствия прошлись по жировой прослойке под панцирем, лапки нагрелись и внутренности наполнились счастьем, будто зацвела по случаю магнитной бури душистая волокнистая плесень. Андрей-многоножка испытал счастье, Андрей-человек – разочарование: в таком бесконечно огромном подземелье, кроме прочего, еще и живом, где ему найти одну маленькую беззащитную девочку, потерянную так давно, крохотное беспомощное зернышко его прежнего мира, и его самого, его…
Его…
Кажется, он забыл ее имя… Наденька, Анютка, Анечка… да, Анечка.
Непонятное бессмысленное счастье от исполненной работы, некоего неоспоримого долга, невообразимо странного и бессмысленного с точки зрения человека, подкупало своей ясностью и чистотой. Андрей понял, что его новая сущность наступает, пройдет совсем немного времени, и она возьмет над ним верх. Человек растворится в ней, будет переварен, а вот подействует ли на него закон Гиппократа, и станет ли Андрей-монстр человеком, если съест человека – большой вопрос. Вот кто кого ест – ты ешь червя, или червь ест тебя?