Радио выдавало одну песню за другой. Алла Пугачева, София Ротару, Муслим Магомаев. Бесконечное ретро, флер утерянного прошлого.
Кто-то окрикнул Валерку, он обернулся и увидел в темноте приближающийся от дома силуэт.
Ярик. Старший брат.
– Опаздываешь, – сказал Валерка вместо приветствия.
Ярик подошел; в неярком свете он казался глубоким стариком – с темными впадинами вместо глаз, седоватой бородой и взъерошенными, давно немытыми волосами. Ночь будто вгрызлась в его морщины на впалых щеках и на лбу. Он сильно изменился за последние семь лет. Провалился в яму жизни с головой. На самом деле ему было пятьдесят шесть. Когда-то считалось, что это еще не старость.
– Старшие не опаздывают, а задерживаются. – Ярик взял из ведра тряпку, плюхнул ее на багажник «Запорожца» и принялся растирать пятно налипшей грязи. Валерка увидел тлеющую самокрутку, зажатую между зубов.
– А я свою ни разу еще не мыл, – сказал Ярик через несколько минут. – Сил нет. Пусть проржавеет насквозь и развалится к чертям.
– Я ее не потому мою, что хочется. А потому, что это же отцовский еще «Запорожец», – пожал плечами Валерка. – Помнишь, как он его пригнал откуда-то?
– Ага. Из Нижнего. Говорил, что крутая машина, еще сто лет прослужит. Ну, вот и прослужила… – Ярик помусолил самокрутку губами. – Сделаем дело, и я сразу сваливаю. Ночевать здесь неохота. Меня от этого дома тошнит. Все время вспоминаю детство. Как мы с тобой за молью охотились, помнишь? Вытаскивали настольную лампу на удлинителе, врубали и ждали, когда моль прилетит. А потом ты ее мухобойкой – бац! Десяток за ночь! И высушивал.
– Ты пьян? – спросил Валерка.
Ярик действительно был пьян. Он вообще редко заявлялся сюда трезвым. Может быть, пил все семь лет, не просыхая. В его ответе слышался вызов:
– А что, какие-то проблемы? Раньше тебе это не мешало… Справлюсь, будь спокоен. И вообще, тебе тоже советую. Хорошо сглаживает… эти самые… переживания. Вжух, и все забыто. Как будто был пьяный бред, морок, а наутро все прошло. Машина в гараже, водка на столе, все дела. Живи дальше, как хочешь.
Он жил в другом поселке, ближе к Нижнему, в старом, давно заброшенном доме, выбирался только за покупками в город, а свободное время проводил в огороде, среди теплиц. Прошлое для него было раздражителем. Будущее – бессмысленной темнотой. Ярик жил настоящим, изолированным от всего остального мира, окутанным алкогольными парами и бесконечной депрессией. Валерка так жить не мог, хотя часто в последнее время думал, как же близко подобрался к краю. Словно мотылек, у которого всегда есть шансы убраться от света, но он неумолимо тянется, тянется к горячей лампе и в какой-то момент уже просто не может вернуться.
Изнутри багажника постучали, будто бы согнутым пальцем. Ярик чертыхнулся, ударил ладонью по поверхности:
– Помним, помним! Черт возьми! Кто же о вас забудет? – схватил тряпку и снова начал остервенело тереть.
Где-то в глубине поселка зародился протяжный рев сигнализации, наполнил собой темноту, разросся. От противного звука закладывало уши.
– Долго соображали, – сказал Ярик. – Отвыкли совсем. Сколько нас тут не было? Семь лет? Еще бы столько не приезжал, тьфу.
Он выплюнул самокрутку под ноги, шлепнул тряпку в тазик и вышел из гаража на улицу, в темноту.
По небу рассыпались звезды. Валерка продолжал полировать левую фару, хотя она уже была чистая. Пальцы замерзли, но остановиться Валерка не мог.
Сигнализация оборвалась резко. Сразу навалилась тишина, отвоевывая позиции.
– Снова кто-то умрет сегодня, – сказал Ярик из темноты. – Из-за нас, прикинь?
– Так получилось.
– Кончай оправдываться. Трешь вон фару, как одержимый. Тебе же это нравится. Остановиться не можешь. Родителей вообще видел? Живы еще?
– Вроде живы, – отозвался Валерка. – Кто ж разберет?
Он расслышал звон бутылок. Ярик вернулся в гараж, держа в руках пиво.
– Ты как хочешь, – сказал он, – а я нажрусь до беспамятства. Прости, брат, не могу больше. У тебя на заборе все правильно написано. Детоубийцы мы. Оба.
– Так получилось, – повторил Валерка, но сам же понимал, как глупо это звучит.
– Ага. Получилось. – Ярик откупорил бутылку и присосался к горлышку, как пиявка.
Изнутри багажника снова постучали. На этот раз настойчиво.
2
Вовка и Гоша опаздывали домой.
Виноват во всем был Гоша, который решил, что поездка за двадцать километров от поселка, к огромной мусорной свалке – это отличная идея. И откуда вообще такая мысль взялась? За пределы поселка ездили только взрослые, детей туда никогда никто не брал. Поговаривали, что где-то за лесом стояли блокпосты, надежно охраняющие какие-то секретные заводы по производству автомобилей. Никому не хотелось нарываться на военных. А уж на машины – тем более.
Хотя с себя Вовка ответственности тоже не снимал. Зачем поддался на уговоры? Любопытство съело? А мог бы и не ехать. Никто бы его не осудил. Есть же человеческое правило – осенью с наступлением темноты сиди дома. Окна занавешены, в ушах затычки из ваты. Осень – самое злое время. Говорят, приезжает синий «Запорожец» и несет беду. Легенда такая есть, в которой не разобрать, где правда, а где вымысел. Про детей и мотыльков, про конец света и смерть, смерть, смерть…
Вовка лично ни одного работающего автомобиля не видел, но зато остатки их – разбитые и ржавые – то и дело попадались. Напоминание о прошлой жизни, в которой Вовка еще не родился.
– Ну вот на хрена мы вообще туда сунулись? – бормотал Вовка, отчаянно крутя педали старого двенадцатискоростного велика. – Мама убьет! Я теперь недели две из дома выйти не смогу!
На свалке не оказалось ничего интересного. То есть, конечно, там наверняка можно было бы накопать что-нибудь и притащить домой разные трофеи, но за два часа Вовка нашел только кинескоп, десяток лампочек, две батарейки и множество автоматных гильз. Гоша, правда, наткнулся на автомобильную фару, но она была расколота надвое, а внутри болталась ржавая бляшка от пули. Фара не влезала в рюкзак, пришлось ее бросить.
– Потом заберу! – сказал Гоша, хотя понятно было, что после такого прокола его родители не выпустят из дома еще лет десять.
Самое интересное было за свалкой – вдалеке проглядывались холмы, покрытые мелким снегом, а на холмах извивались свеженькие дороги, огороженные заборами и столбами. По дорогам никто не ездил. Вовка и Гоша тянули шеи, вглядываясь, дожидаясь. Так хотелось увидеть там кого-нибудь живого, настоящего, не из легенд.
Солнце ушло за горизонт еще на свалке, а к середине пути домой на небе высыпали первые звезды. Вовка никогда не заезжал так далеко, но примерно понимал, где они находятся. Избитая колея с кусками асфальта по обочинам, заросшая то тут, то там рыжими пучками травы, мчалась мимо леса, потом сворачивала направо, тянулась вдоль старых телеграфных столбов и вон за теми двумя холмами ныряла в низину, где начинался поселок.
Ехать, в сущности, оставалось минут двадцать, но ночь подступила быстрее, и ее непроницаемая черная сущность пожирала мир вокруг.
– Давай поднажми! – Гошина белая куртка мелькала впереди, блестела защитка на заднем колесе.
Велики скрипели, непривычные к такой дороге и таким нагрузкам. Вовка запыхался и вспотел, а холодный ветер слизывал пот с разгоряченных щек. И зачем ради десятка гильз так рисковать? В другой раз пусть Гоша едет с кем-нибудь другим.
Обогнули лес, изрядно облысевший с наступлением осени. Вовка никогда не видел его осенней ночью. Голые ветки тянулись к небу и раскачивались в диком танце. Сюда он с родителями ходил за грибами, то есть это было почти свое, родное, место. Потом дорога вильнула к холмам, Гоша притормозил на повороте, и Вовка догнал его.
– Завтра вся задница будет в звездочках от папиного ремня! – засмеялся Гоша. Он всегда был рисковым парнем, заводилой класса.
– Не отставай! – Под горку Вовка прибавил, раскрутил педали, и, когда начался подъем, взлетел на него без особых напрягов.
Почти сразу же началась разбитая асфальтированная дорога, потянулись первые домики, огоньки во дворах. Холодная ночь будто отступила, и Вовка почти физически почувствовал ту границу, которая рассекала мир на две части. В темноте за холмами был темный дикий страх, а здесь сразу стало не страшно, а уютно. Здесь Вовка ездил много лет, знал улицы вдоль и поперек. Три поворота, два квартала, площадь, старый ДК – и он почти дома. К тому же, это всего лишь еще одна осенняя ночь. Далеко не факт, что…
– Видал, полнолуние?! – спросил Гоша, догоняя. Он конкретно запыхался, но старался не подавать виду. – Детоубийцы в полнолуние приезжают! Вот прям к гадалке не ходи! Мне бабушка рассказывала. Говорит, осенняя полная луна – это их время. Помнишь, семь лет назад у нас сразу пять детей пропали? Переполох большой был, как в курятнике. Во-от!
– Ты, Гоша, или совсем идиот, или притворяешься! А если они реально уже в поселке?
– Ну тогда у тебя есть же в рюкзаке гильзы. Ты ими – пиу-пиу – всех и убьешь, да?
Гоша рассмеялся, нахватался холодного воздуха и закашлял. Велосипед его съехал на обочину, чиркнул галькой, переднее колесо рвануло в сторону, и Гоша вылетел из седла, как бутылочная пробка. Велосипед упал на него сверху, Гоша взвыл от боли.
Вовка затормозил, соскочил с велика и бросился на помощь другу. Он оттащил велосипед, помог Гоше выбраться на дорогу. Гоша, впрочем, хоть и подвывал, но выглядел бодро.
– Видал? – он показал на разодранные на правой коленке брюки. – Теперь меня точно убьют. Это школьные брюки, мне в них послезавтра на уроки идти.
– Вот так и пойдешь, – отозвался Вовка, стряхивая пыль. – Будешь всем рассказывать, как геройски свалился, когда ржал над несмешной шуткой.
– Но она ведь смешная была. Гильзами ты никого не убьешь, да?
– Детоубийц ничем не убьешь. Ты сам знаешь. Много кто пытался. Дядю Ваню помнишь, сторожа? Мама говорит, он как раз семь лет назад пытался своих двойняшек защитить. И ничего не вышло.