Девушка рыдала на кровати, уткнув лицо в подушку.
Я вытащил из кармана своего поросенка и, погладив ее по голове, сказал:
– Понимаю, что ты очень любила ту игрушку, но теперь у тебя будет две такие: Чуня и Чуница, муж с женой или брат с сестрой, как хочешь.
Клара оторвала лицо от подушки, глянула на подсунутую мной игрушку и зарыдала еще пуще.
– Дрянь, – повторяла она, – дрянь… Ах, какая дрянь!
– Тебе не нравятся поросята? Так мы их выкинем!
Клара схватила плюшевого уродца.
– Нет, то есть да, они очень хорошие! А я дрянь!
– Зачем ты так о себе, дружочек!
– Дрянь, дрянь, дрянь, – причитала Клара. – Позови сюда Беллочку, немедленно, мне надо признаться! Скорей!
Видя, что она находится в крайнем возбуждении, я вышел в коридор и крикнул:
– Белла!
– Чего? – высунулась из столовой девочка.
– Зайди к Кларе, она тебя зовет.
– И ты иди сюда, – воскликнула Клара. – Ваня, не уходи.
Мне пришлось вернуться в ее спальню.
– Сядьте! – торжественно велела Клара.
Я опустился на диван, Беллочка плюхнулась рядом, от нее нежно пахло какими-то фруктами, скорей всего это были неизвестные мне духи.
– Слушайте, – возвестила Клара, – я – дрянь! Подлое существо.
– Может, она перегрелась на солнце? – повернулась ко мне Белла.
– Дрянь! – перешла в верхний регистр Клара. – Сейчас все объясню и покончу с собой.
Глава 19
Услыхав истерическое заявление девушки, я слегка испугался. Учитывая ряд последних событий в доме Кузьминского, оно звучало зловеще. Беллочка тоже насторожилась.
– Не говори глупости, – выпалила она.
– Отравлюсь, – с мрачным огнем в глазах сказала Клара, – но сначала признаюсь. Вот прямо сейчас!
Вымолвив последнюю фразу, девчонка вскочила, а потом, упав на колени, протянула руки к Белле и воззвала:
– Простишь ли ты меня?
Подобную сцену я видел примерно месяц назад, когда Николетте взбрело в голову пойти на спектакль «Медея», который привез в Москву не ведомый никому театр из Украины. Репертуар труппы поражал разнообразием, в афише значились «Молодая гвардия», «Медея» и «Утиная охота» А. Вампилова. Хорошо, что маменька выбрала древнегреческую трагедию, потому как все актеры отчего-то произносили свои роли нараспев, постоянно воздевая вверх руки и закатывая глаза. Согласитесь, в «Медее» это, в общем, оправданно, а в «Молодой гвардии» и «Утиной охоте» могло бы покоробить. И еще, лицедеи говорили с достаточно сильным акцентом, произнося вместо звука «г» мягкое «х». Кока, которую понесло на «Молодую гвардию», потом жаловалась в гостиной:
– Я так неприлично проявила себя на спектакле!
Я удивился и спросил:
– Что же вы сделали? Заснули во время действия?
Зять Коки, присутствовавший при этом разговоре, захихикал:
– Если бы! В самый трагический момент, когда гестаповцы являются, чтобы арестовать Олега Кошевого, Кока захохотала так ужасно… ей пришлось засунуть в рот платок…
– Да? – изумился я. – Но, по-моему, в этой сцене нет ничего забавного. Хотя я очень не люблю «Молодую гвардию», мне жаль подростков, которые погибли из-за того, что решили расклеивать листовки.
– Ты бы тоже не удержался от хохота, – фыркнула Кока, – ну представь: полная тишина в зале, по сцене мечутся лучи прожекторов, потом звучат барабанная дробь и стук в дверь. Актриса, играющая мать Кошевого, заламывает руки и начинает причитать: «Ой, чует мое сердце, ой, плачет сердечко, ой, горе! Кто там?» А из-за двери отвечают: «Да не убивайтеся вы так, то ХЕСТАПО!» Ну представляешь? «То!» «ХЕСТАПО!» «Не убивайтеся так!»
Я хмыкнул, действительно, трагичность момента была «сбита» провинциальным акцентом. Хорошо хоть в «Медее» все звучало более или менее нормально, хотя меня раздражали актрисы, беспрестанно падающие на колени и воздевающие руки к небу. Но еще меньше мне нравится, когда дамы начинают проделывать нечто подобное в жизни!
– Белла, – трагическим голосом вещала Клара, – я дрянь, я виновата, я негодяйка…
Мое терпение кончилось.
– Послушай, скажи наконец, в чем дело!
Клара набрала полную грудь воздуха.
– Хорошо. Я взяла у дяди десять тысяч долларов, пачку из стола.
– Зачем? – подскочила Белла.
– Ты украла деньги? – воскликнул я.
– Нет!
– Но сама же только что сказала: унесла пачку.
– Да.
– Значит, украла!
– Нет.
Я разозлился.
– Послушай, ангел мой, время позднее, лично мне давно хочется лечь в кровать. Реши, пожалуйста, брала ты деньги или нет.
– Да, вытащила, но не украла. Положила их себе под подушку.
– Зачем? – недоуменно повторила Белла.
– На очень видное место, – затараторила Клара, – Лариса каждый день перестилает постель и должна была обнаружить баксы. Она бы точно понесла их Сергею Петровичу. Вот так!
И девушка обвела нас торжествующим взглядом.
– Извини, – вздохнул я, – честно говоря, не понимаю смысла задуманного. Взять деньги и положить так, чтобы их нашли? Чего ты хотела добиться?
– Дядя позвал бы меня… Я сказала бы, что ничего не знаю, что глупо прятать украденные деньги под свою же подушку, ведь идиотство, да?
– Ага, – кивнула Белла, – глупее и не придумаешь!
– Вот! Я хотела внушить дяде, что доллары взяла Белла!
– И сунула тебе в постель? – хмыкнул я.
– Да!
– Зачем?
– Чтобы меня оболгать и опорочить! Дядя должен был обозлиться и наказать ее! – закричала Клара, вновь рушась на колени. – Но вышло-то иначе! Он меня даже слушать не захотел, все изорвал…
– И тогда ты озвучила мне мысль про Беллу, – покачал я головой.
– Да!!! О-о-о, какая я дрянь! Прости, Беллочка, прости.
Дочь Кузьминского широко распахнула глаза. Честно говоря, зная ее взрывной темперамент, я перепугался. Сейчас Белла кинется на Клару, и от последней полетят клочки по закоулочкам…
Но неожиданно ничего подобного не произошло. Белла шлепнулась рядом с Кларой.
– Это ты меня прости! Я издевалась над тобой постоянно.
– Ты святая, а я дрянь!
– Нет, наоборот, это я довела тебя до такого поступка!
– Беллочка!
– Кларочка!!!
Одновременно заревев, девчонки бросились друг другу на шею. Я вздохнул с облегчением и спросил:
– Ну что, пойдем объясняться к Сергею Петровичу?
– Нет, – хором ответили капризницы.
Потом Белла добавила:
– Мы сами, без тебя.
– Ладно, – кивнул я, – только скажи, Клара, ты когда брала пачку, в столе еще лежали деньги?
– Ага, – кивнула она, – много, точно не знаю сколько.
Я пошел к себе и лег в кровать. Тело налилось свинцовой тяжестью, глаза начали слипаться. Больше всего я устал от женских истерик и от выяснения отношений. По мне, так легче вырыть канаву или протопать пешком пятьдесят километров, чем разбираться с дамами, выслушивая, кто кому что сказал! Вот поэтому я и не женился до сих пор, хотя пару раз чуть было не сморозил глупость.
Внезапно дверь в мою комнату распахнулась.
– Иван Павлович! – взвизгнула Лариса.
Я вынырнул из объятий Морфея и сел.
– Что тебе?
– Там…
– Где?
– В гостиной… на люстре…
– Что?
– Висит…
Я нашарил тапки.
– Лариса! Умоляю, иди спать.
– Я только вас разбудила, – шепотом заявила экономка, – вы лишь гляньте… Может, мне кажется, может, я сошла с ума, а?
Пришлось надеть халат и идти за прислугой.
– Я убрала в столовой, – тихонько объясняла Лариса, – и решила посмотреть, все ли в гостиной в порядке, открыла дверь… а там… висит… Вот и не знаю, вдруг это глюки, а?
Нора платит мне отличный оклад и зимой предоставляет две недели отдыха. До сих пор я был доволен условиями труда, но сейчас в голову закралась мысль: может, попросить еще один отпуск? Летом? Честно говоря, живя в доме у Кузьминского, я устал, словно охотничий пес. Ни одной ночи не удалось поспать спокойно.
Я открыл дверь гостиной и вздрогнул. В большой комнате никогда не задергивают занавески. Дом Сергея Петровича стоит на участке размером с гектар, соседей поблизости нет, стесняться некого. Лунный свет бил в окно. В его серых лучах мебель: диваны, кресла, маленькие столики, ковер – казалась черной. Мизансцена напоминала кадр из триллера, а особенно ужасной ее делало нечто, очень похожее на женскую фигуру, свисавшую с большой люстры.
На секунду мне показалось, что я и впрямь вижу висельницу. В голову ударил жар. Потом я сообразил, что у «тела» нет ног. Лариса Викторовна тихонечко поскуливала сзади. Зрелище было таким страшным, что я с трудом сдержал крик ужаса.
Огромным усилием воли я взял себя в руки и догадался зажечь свет. Люстра вспыхнула десятком веселых огней, призрачная темнота исчезла. Диваны и кресла обрели обычный цвет, ковер заиграл красками… Я уставился на «труп» и сразу понял, что передо мной… серое платье с воланами и кружавчиками. То самое, которое я сначала, найдя в корзине для белья у Валерия, отвез Норе, а потом, по ее приказу, вернул назад.
Кто-то повесил платье на вешалку и прицепил ее к люстре.
– Оно настоящее? – прошептала Лариса.
Я кивнул. И тут экономка завыла, словно паровозная сирена:
– Глафираааа! Глафираааа!!!
Я попытался закрыть ей рот рукой, но обезумевшая баба довольно больно укусила меня за пальцы и добавила мощности в крик.
– А-а-а-а…
Естественно, тут же захлопали двери, заскрипели ступени, и в гостиную влетели Сергей Петрович, Белла и Клара.
– Это что? – гневно спросил Кузьминский.
– Вау! – взвизгнули девицы.
– Платье, – быстро ответил я, – всего лишь простой кусок шелка!
– Это Глафирино, – залепетала Лариса, – о-о-о… узнала его! Значит, она и впрямь сюда приходит!
Белла и Клара заорали и бросились в коридор.
– Немедленно замолчи, – прошипел Сергей Петрович.
Но Ларису было не так просто заткнуть.
– Сняла платье, – вопила она, – а сама ушла, но вернется за ним! Обязательно! Вот увидите! Она всех тут убьет, всех!!!