Я молчал. Действительно, похоже, сглупил.
– Это ведь он платье повесил на люстру? – Нора продолжала пытать Макса.
Тот кивнул.
– Да, он нашел его в корзине, сразу понял, в чем дело, и вынес в гостиную. Решил не поднимать шума, а поиграть в свою игру. А Лариса сразу заорала: «Глафира!», она-то сообразила, откуда платье. Валерий, повторюсь, хитер, жесток, изворотлив… Еще вопросы есть? – спросил Макс.
– Лично для меня остался один непонятный момент, чисто технический, – робко сказал я.
– Какой? – удивился Макс.
– Связанный с пятном. Его рисовали, потом стирали растворителем, а картина осталась неиспорченной. Разве не странно?
– Ну, это просто, – улыбнулся Макс, – есть специальный лак, который используют художники. Им покрывают полотно, чтобы сберечь его. Дорогое удовольствие, зато картина будет жить века, не потускнев. Кстати, этим лаком пользуются контрабандисты.
– Зачем? – изумился я.
– Берется ценное полотно, запрещенное к вывозу из страны, покрывается толстым слоем лака, сверху рисуется какая-нибудь дрянь и спокойно отправляется за рубеж. Потом мазня смывается растворителем, и картина предстает во всей своей красе, нетронутой. Лак не поддается растворителю. Вот именно таким лаком и были обработаны все произведения несчастной сумасшедшей.
– Действительно, совсем просто, – вздохнул я.
Макс посмотрел на наши расстроенные физиономии и, чтобы как-то нас подбодрить, сказал:
– Ну не переживайте, все-таки вы молодцы, ты, Иван Павлович, просто Геракл, совершил двенадцать подвигов, чтобы узнать истину.
Я усмехнулся, подвигов Геракла было тринадцать, последний – лишение девственности довольно большого количества девушек – стыдливо умалчивался во всех советских изданиях. Конечно, сравнение с Гераклом лестно, но, думается, если вспомнить все, что со мной произошло, это скорей тринадцать несчастий Геракла.
Эпилог
Лариса Викторовна и Валерий были осуждены. Первая получила максимальное для женщин наказание, второму суд дал десять лет – на мой взгляд, неоправданно мягкий приговор. Когда судья читал свое решение, он сделал перерыв, и присутствующие высыпали в коридор. Там я наткнулся на двух рыдающих женщин и по обрывкам их разговора понял, что они вышли из соседнего зала. Там судили глупого паренька, который с пьяных глаз спер из ларька пару бутылок и блок сигарет. Так вот, судья посчитал эту кражу преступлением в особо крупных размерах и дал несчастному юноше десять лет. Столько же получил и Валерий за убийство Анны. Или я чего-то не понимаю, или российская Фемида не только слепая, но и в придачу глухая, абсолютно лишенная разума особа.
Белла и Клара живут вместе с Сергеем Петровичем, отец собрался с духом и рассказал девочкам, что они родные сестры. И Беллочка, и Клара сначала с трудом переварили информацию, но сейчас они просто неразлучны, невозможно представить, что еще в июне девицы готовы были проглотить друг друга.
Кузьминский продал свой дом и купил новый.
– Неприятно оставаться на старом месте, – так объяснил он мне свой поступок.
В день переезда Сергей Петрович развел во дворе костер, куда бросил все картины, свои и Глафирины, платья покойной матери и дневник отца.
Когда пламя взметнулось вверх, он сказал:
– Слишком долго я жил под грузом воспоминаний, теперь все, избавился от прошлого, я еще не очень стар, вполне могу быть счастлив.
Как вы понимаете, мы с Сергеем Петровичем подружились. Он принес извинения за эпизод с пистолетом, а я за маску из герметика, и мы изредка проводим время вместе. Купив новый дом, Сергей Петрович еще раз удивил меня: он привез туда Клавдию, сестру Степаниды, тетку Анны и Маргариты. Старуха теперь живет в полном довольствии, коротает дни на природе.
– Эх, Ваня, – расчувствовался однажды Сергей Петрович, – чего же ты бобылем ходишь! Женись на моих девках!
– На обеих сразу? – спросил я.
– Нет, придется выбирать, – улыбнулся Кузьминский, – станем родней, ты мне, ей-богу, нравишься.
Я деликатно промолчал. Ну почему все хотят накинуть мне на шею хомут? Ладно бы только Николетта.
Кстати, о маменьке. Не могу завершить повествование, не рассказав всю историю.
Еще летом, когда следствие было в полном разгаре, а Лариса и Валерий ждали своей участи в СИЗО, я ухитрился получить паспорт.
Принес противному Степану кипу документов, услышал, что требуется еще какая-то форма, и выложил на стол сто баксов.
Капитан быстро спрятал купюру и заявил:
– А ну, погоди в коридоре, позову.
Я покорно вышел и прислонился к стене. Не прошло и получаса, как Степан высунулся из кабинета:
– Подушкин, пройди!
Через секунду у меня в руках был паспорт.
– Спасибо, – воскликнул я, – теперь осталось сделать права и документы на «Жигули».
Степан пожевал нижнюю губу.
– Ты как зарабатываешь?
– Ну, нормально, – осторожно ответил я.
– Ладно уж, – вздохнул мент, – помогу, вижу человек хороший. ГИБДД наше?
Я кивнул. Степан быстро набрал номер.
– Слышь, Петюха, – сказал он в трубку, – пособи тут растеряхе…
Я молча слушал его речь, пересыпанную ненормативной лексикой. Только не надо думать, что Степан Аркадьевич ругается. Нет, он просто так разговаривает.
– Ступай в ГИБДД, в двенадцатый кабинет, – проинструктировал меня мент.
В шесть часов мытарства были закончены, кошелек похудел на триста долларов, но это такая ерунда. В здании ГИБДД змеились очереди из озлобленных людей, и я только радовался, что, заплатив, лишился «удовольствия» стать одним из них.
Не успел я выйти наружу, как зазвонил сотовый. Слава богу, у меня уже новый аппарат с самой обычной мелодией.
– Ваня, – зачастила Николетта, – приезжай немедленно, я простила тебя и хочу все рассказать.
Я отправился к маменьке, целый месяц она, постоянно обижаясь, шипела:
– Не скажу что-то очень для тебя важное!
Купив конфеты, я прикатил в отчий дом. Николетта с самым торжественным лицом сидела в гостиной. Увидав меня, она велела:
– Сядь и слушай.
Я опустился в кресло. Что на этот раз? Поругалась с Кокой? Ей нужны деньги? Впрочем, они требуются маменьке всегда, это не новость. В последний раз точь-в-точь с таким выражением лица она продемонстрировала белого котенка, который был изгнан из дома через две недели из-за своей привычки использовать в качестве туалета обувь.
– Вава! Смотри.
На столе лежал пакет.
– Это что? – удивился я.
– Разверни, – заговорщицки подмигнула маменька.
Я снял полиэтилен, на кружевную скатерть выпали… мой паспорт, права, техталон, доверенность Норы.
На секунду я онемел, потом спросил:
– Господи, откуда?
– Очень милая девочка по имени Танечка нашла их и принесла по месту твоей прописки. Представляешь, ни копейки не взяла, совсем ничего! – щебетала маменька.
От досады я крякнул. Нет бы ей притащить все вчера, пока я не купил себе новые бумаги.
– Интересно, где же документы валялись целый месяц, отчего эта Танечка принесла их только сегодня?
– Кто сказал про сегодня? – улыбнулась Николетта.
– А когда ты получила их?
– Ну… в начале июня.
Я лишился дара речи, но потом все же спросил:
– И ты так долго молчала? Не предупредила меня?
– Я пыталась сто раз, – отчеканила маменька, – но вечно нарывалась либо на нежелание меня слушать, либо на хамство, либо на грубость. Вот и дала себе слово: ничего не скажу, коли ты такой. Но материнское сердце не камень! Ну, чего сидишь, словно суслик на солнце, забирай документы и не забудь сказать мне спасибо.
Я сгреб бумаги в кучу. Масса потерянного времени, потрепанные нервы, немалая сумма денег, осевших в карманах бравых сотрудников милиции, а все из-за того, что Николетта решила повредничать! Да уж, друзей мы себе выбираем сами, но в отместку за это бог награждает нас родственниками.