Еще сотня шагов, и «Айболит» вышел на пустырь, лежащий у основания башни широкой подковой. Орлич смутно помнил это место. Десять лет назад оно было изрядно захламлено, в основном крупногабаритной дрянью: ломаная мебель, куски разбитых железобетонных колец, пара ржавеющих легковушек, еще что-то… Теперь здесь было чисто; одна из небольших перемен к лучшему. Откровенно говоря, сейчас Орлич предпочел бы свалку, в которой тело дольше останется незамеченным. Но уж что есть…
Кирилл достал перчатки. Дочь молчала. Значит, он все делал как надо…
Правая рука, левая. Отвертка легла в ладонь, Орлич держал ее жалом от себя, уверенно фиксируя ручку тремя пальцами, чтобы в случае чего – мигом поменять хват. «Айболит» подходил к середине пустыря. От него и до кирпичной, похожей на великанскую противотанковую гранату башни было метров десять-двенадцать: обитая жестью, наполовину приоткрытая дверь косо висела на одной петле…
«Туда», – решил Орлич. Несколько проворных, почти беззвучных прыжков, и он очутился возле правого бока «Айболита». Скупое, отточенное движение левой рукой, короткий поворот на носках и легкий наклон.
Четвертого согнуло в поясе от боли в заломленной руке. Он недоуменно охнул-рыкнул, потом торопливо и сипло выкрикнул: «Не надо, я…», но в нижнюю челюсть уперлось жало отвертки, глубоко рассадив кожу, и крик оборвался.
– Быстрее… – Орлич потащил его к башне, «Айболит» послушно семенил рядом, не делая попыток освободиться.
Носком кроссовки Орлич зацепил дверь, толкнул вбок. Рита уже стояла возле входа и первая скользнула в полутьму башни. Прянула вглубь, к узкой ржавой, закручивающейся спиралью лестнице. Кирилл шагнул через порог, одновременно с этим резко, до упора вдавив отвертку в челюсть «Айболита». Толкнул его дальше и быстро закрыл дверь.
Повернулся.
Четвертый полулежал лицом к нему, опираясь руками о грязный пол, сверля Орлича полубезумным взглядом. Еще не осознав, что реальность вывернулась наизнанку, беспощадно демонстрируя свою темную сторону. Матрешкообразная ручка была похожа на сюрреалистическую опухоль. Жало не достало до мозга, и если бы Орлич ушел, то у «Айболита» был бы шанс выжить.
Но Кирилл преодолел разделяющее его и четвертого расстояние в несколько быстрых шагов. Присел, пальцы жестко сдавили «опухоль», выдернули отвертку.
Орлич стремительно ударил снова: раз, второй… пятый. За несколько секунд превратив горло «Айболита» в кошмарное решето, из отверстий которого сразу же начинали течь темные струйки. Тот даже не пробовал выставить ладонь, уклониться, уползти. Лежал манекеном для отработки ножевого боя, почему-то имевшим человеческое лицо; с изломанных болью губ негромко тек мучительный стон, делавшийся все тише…
«Слизняк, не хищник…» – Орлич в очередной раз выдернул отвертку, посмотрел «Айболиту» в глаза. Ненавидяще выдохнул:
– Горло перегрыз, мразь? А так – нравится?
Стоящий на пороге смерти четвертый натуральным образом шарахнулся прочь, упал на спину, крепко приложившись затылком. Нелепо заерзал на месте, стараясь отползти подальше. Лицо «Айболита» исказилось от дичайшего, запредельного ужаса. Словно перед ним был не Орлич, а – исчадие ада, знающее все его грехи. Что череда ударов отверткой в горло была пустяком, разминкой, и сейчас с него начнут спрашивать всерьез…
Он неразборчиво хрипнул-булькнул горлом, но Орлич не стал вслушиваться, пытаться понять. Не за этим сюда пришел.
Жало отвертки пробило висок, «Айболит» дернулся в короткой агонии, замер. Рита подошла к нему, опустилась на корточки. Макнула кончики пальцев в растущую лужицу крови под головой четвертого. Закрыла глаза, медленно поворачивая голову влево-вправо, словно улавливая что-то непонятное и невидимое Кириллу…
«Ну-у-у!!! – взревел он. – Вспоминай!!!»
Через несколько секунд Рита открыла глаза, нашла отца виноватым взглядом.
«Прости».
Орлич медленно выдохнул сквозь зубы. Потом легонько кивнул: «Хорошо».
Снял перчатки, вывернул их наизнанку, засунув одну в другую: достал зажигалку. Отпечатков нет, зарядивший дождь смоет следы, которые может взять эсэрэска, а вот окровавленные даже самую малость перчатки Орлич предпочитал сжигать.
– Не испачкался, – сказала дочь, внимательно осматривавшая его одежду. – Нигде ни капельки.
– Есть повод для гордости… – равнодушно пробормотал Орлич, глядя, как огонь нетерпеливо лижет нитяной комок, набирает силу.
Рита заглянула ему в глаза: пристально, понимающе.
– Папа… Если хочешь, давай больше… не будем. Я не осужу.
– Не-е-ет… – жестко, упрямо процедил он и бросил горящие перчатки на пол. – Я его найду, доча. Сдохну, но найду.
Губы Риты дрогнули в еле заметной, печальной и в то же время – бесконечно благодарной улыбке.
– Спасибо, папа…
Семь с половиной месяцев спустя
Весна выдалась ранней. Снег начал таять уже в конце марта, а к середине апреля его почти не осталось даже в самых темных и холодных закоулках Тихогорска. Заполошный перестук капели тоже угомонился, хотя зима еще силилась залатать ночными заморозками прорехи, растущие в ее былом могуществе. Но они делались все слабее и реже и все поспешней уступали весне с наступлением утра.
Нынешнее воскресенье было солнечным и теплым, завершая точно такую же неделю. Кирилл и Рита ехали в полупустой маршрутке на станцию: с надеждой, что сегодняшний день не пройдет впустую…
«Не укорят, и не оженят, и новый шанс – не упадет. Не надо новых продолжений, пусть эта капля – будет мед…» – в «горошинах» негромко пел екатеринбургский шансонье, а Орлич привычно катал черный провод «Филипса» между большим и указательным пальцами, посматривая по сторонам.
Недешевые наушники были подарком дочери. Рита заказала их в Интернет-магазине, название которого Кирилл запамятовал: что-то модное, высокотехнологичное. То ли «хай-стайл», то ли что-то вроде и где-то около…
Зато Орлич хорошо запомнил доставившего заказ курьера. Был он среднего роста, лопоухий, узкоплечий, чем-то похожий на актера Алексея Панина. На правой скуле – продолговатое родимое пятно размером с карамельку, напоминающее цифру «восемь». На Риту он смотрел так, словно перед ним была Мэрилин Монро или принцесса Диана: с явным ошеломлением. И, как показалось Кириллу, даже легким страхом. Робко попытался завести разговор, почему-то оговорившись и назвав дочь – Настей; но Рита молча оплатила заказ и попрощалась. Орлич мысленно посочувствовал курьеру, он знал, что такие парни – не во вкусе дочери. Ей нравились поджарые высокие шатены. Эталоном был Бенедикт Камбербэтч в образе Шерлока Холмса.
«Я эту девочку в фонтане искупаю, я на асфальте напишу ее портрет. И что мне ночью делать с ней – я тоже знаю. Я думал так, когда мне было двадцать лет…»
После «Айболита» наступило длительное затишье. Орлич с Ритой не прекращали искать пятого, но до сих пор – безуспешно. Зимние праздники, после которых Орлич взял еще полмесяца отпуска, они провели в разъездах по близлежащим крупным городам, останавливаясь там на два-три дня. Высматривали на железнодорожных и автовокзалах, в крупных торговых центрах, других местах… Которые объединяло одно: они никогда не страдали от малолюдства.
После окончания отпуска поиски не прекратились, на них уходила большая часть свободного времени. Орлич уже привычно, незаметно и цепко вглядывался в незнакомые лица, подозревая если не каждого, то – многих. И боясь, что это станет манией, одержимостью. Постоянно ожидая, что в следующий миг Рита скажет: «Папа, вот он». А спустя некоторое время дочь макнет кончики пальцев в кровь пятого нелюдя: и, наконец – вспомнит…
Но дни бежали, а ничего не менялось. В последний месяц Орлич начал подумывать о том, чтобы поменять их трехкомнатку в панельной пятиэтажке – на что-нибудь попроще, с доплатой. А на эти деньги поехать туда, где еще не были. На три месяца, четыре, полгода… Искать, искать. Не может быть, чтобы в огромной стране не нашлось еще хотя бы одного ублюдка, чья болезненная тяга убивать оказалась долгожданной «отмычкой» для памяти Риты…
На смену Новикову пришел Жека.
«…это – мелькая, летят этажи. Это – уносится вдаль и спешит обыкновенная и удивительная – наша жизнь».
Кирилл невесело улыбнулся и выключил плеер. Обыкновенная и удивительная… В последнее время собственная жизнь казалась ему погоней за миражом, попыткой дойти до горизонта. Он гнал прочь это пока еще зыбкое и нечастое наваждение, убеждая себя, что не сломается и узнает правду… Но оно крепло и приходило снова.
Маршрутка сбавила скорость и свернула вправо, к остановке. Дверь открылась, в салон расхлябанно забралась несимпатичная, жующая жвачку малолетка. Сунула водителю плату за проезд, плюхнулась на ближайшее сиденье, закинула ногу на ногу. Ботинки на толстой платформе, короткая джинсовая юбка, узорчатые колготки, кожаная куртка с пестрыми нашивками, без меры «наштукатуренная» мордашка и нечесаные радужные лохмы. То ли дань моде, то ли обычная лень.
Следом за Барби-ПТУ в видавшую виды «Газель» степенно шагнул высокий осанистый мужчина лет пятидесяти, в добротном темно-синем долгополом пальто. Волевое, умное лицо, серо-голубые глаза, нос с легкой горбинкой, ухоженная щеточка усов над жесткими губами, короткий клинышек бородки. При виде нового пассажира Рита вздрогнула, и Орлич мгновенно напрягся.
Пятый?!
Он сел спиной к ним, и Рита без промедления коснулась ладонью его левого плеча. Кирилл видел, как в глазах дочери быстро вспыхнул страх, тотчас же переплавившийся в ужас.
Орлич ждал, когда она покажет ему то, что видит сама. Душу выворачивало от острейшего желания удавить пожилого голыми руками прямо сейчас. Так Рита не реагировала ни на кого из четверки. Сидящий впереди человек явно не был «типичным» маньяком, убивающим ради утоления похоти или ощущения власти над беззащитной жертвой. Он отнимал жизни ради чего-то другого, пока еще непонятного Орличу.
Спустя всего несколько секунд дочь затравленно всхлипнула, сдернула дрожащую руку с плеча пожилого: ее пальцы невесомо оплели запястье Кирилла.