— Так. Дело есть!
Лёшка не считает нужным ни с кем вступать в разговор. Но все поняли и так, много от него не узнаешь.
— Куда, Витяй?
— Нужно!
Лёшка дёргает его за рукав и прибавляет шагу.
— Пошли скорей. Ещё увяжутся...
На улице прохладно, чисто. Тётя Настя, дворничиха, ползёт, постукивает на своей красненькой мотополивалке, окатывает водой тротуары. Остановила машину, оглядела мальчиков.
— За город, поди?
— Вроде, — кивает Лёша.
Из экономии сегодня едут на трамвае. Да и торопиться некуда. Но, как нарочно, двенадцатый номер бежит быстро и всё время попадает под зелёный сигнал. Не проходит, наверно, и двадцати минут,— остановка: Кировский проспект. Приятели выходят и направляются к студии. И чем ближе дом с орденом на стене, тем больше сомнений в душе Витяя. Вот уже и нет вчерашнего объявления; а что, если нашли Вовку и больше не надо. ..
Бюро пропусков в маленьком тихом домике. За стеклянным окошечком тикают ходики. Напротив, на стене, телефон. Окошечко сделано высоко, и Лёшке в него заглянуть легче.
— Дяденька, тут пропуск должен быть. На двоих... Лопатин В. и Сухов А.
Охранник в серо-зелёной гимнастёрке просматривает какие-то списки. С наружной стороны окошечка удивительная тишина. Лёшка следит за действиями охранника и почти не дышит. Витяй ничего не видит; слышно, как тревожно стучат ходики. И вдруг, как удар :
— Нету на таких!
Лёшка сразу будто ежа проглотил :
— Как же, дядечка?!
Витяй сражён вместе с другом. К тому же он не может взглянуть на того, кто сообщил такую страшную новость.
— Куда вам? — спрашивает охранник.
— Сниматься на главную роль, — говорит Лёшка.
— Куда?
— В кино.
Картина какая?
— «Ватага. . .» «Ватага нашего двора»... Честное слово. Нас обоих взяли.
— Сейчас позвоню в группу.
Охранник набирает номер телефона. Напряжение достигает высшей точки. Витяй слышит, как стучит его сердце.
— Да, кто это? Бюро пропусков... Тут ваши артисты на главные роли. . . А заявки на пропуск нет. А? !! Сейчас. . . — Охранник зажимает рукой трубку и опять к Лёшке. — Как фамилия?
— Лопатин В. и Сухов А. Нас записали...
Охранник повторяет в трубку фамилии. Витяй осуждающе смотрит на Лёшку. Дёрнуло же его за язык. На главные!
— Хорошо, — говорит охранник. — Нет, никого. Пока первые... Минут пять, как явились... Ладно, выписываю.
Он положил трубку. Успокоительно динькнул и смолк телефон.
— Рано пришли. Только сейчас на вас заявку оформляют. Документы есть?
Лёшка глядит на Витяя. Витяй — на Лёшку. Только этого и не хватало! Какие у них документы! У Витяя в прошлом году был билет «Красного Креста и Полумесяца», да он его потерял, а у Лёшки и того не было.
Охранник поднялся со стула и посмотрел в окошечко. Будто хотел убедиться в том, что перед ним действительно «Лопатин В. и Сухов А.», а не кто-нибудь другие.
— Что же без документов ходите, — строго сказал он и написал пропуск.
Но это было ещё не всё. Возле барьера, где проходят на студию, пришлось ждать с полчаса. Скоро тут собрались и другие мальчишки. Первым пришёл тот, похожий на Витяя. За ним появился и рыженький. Наконец с другой стороны показалась вчерашняя Светлана. Она собрала все пропуска и сказала :
— Пойдём в пятое ателье.
И снова, как вчера, шли коридорами и лестницами. Потом прошли сквозь большую железную дверь и очутились в ателье. Оно оказалось огромным, как рынок. Посреди на бетонном полу стояли прожекторы на треногах с колёсиками и светили на стол и два стула. За ними поставленные углом щиты изображали стены. На столе лежали бумаги и портфель, а на стене висела диаграмма «График текущего ремонта д. х.». В общем, совсем так же, как у них в жилконторе.
Мимо стола туда и сюда прохаживался ярко освещённый Одуванчик. Знакомый всем Генрих то так, то этак передвигал стулья. Маг, который сегодня тоже надел рубашку с короткими рукавами, сидел в железном кресле, наподобие таких, какие бывают на механических катках, которыми ровняют асфальт. Он смотрел в глазок огромного аппарата, нацеленного на стол, а два молодых парня катали его вместе с аппаратом вперёд и назад.
Тут же, заложив руки в карманы пиджака, прогуливался Владимир Павлович Чукреев. Увидев мальчишек, он сразу же пошёл им навстречу.
— Ага, приветствую! Стало быть, все явились. Идёмте-ка сюда!
Он отвёл ребят в сторону, уселся на стул и велел всем сесть против себя.
— Сейчас мы вас будем снимать, — сказал он, — Вы аппарата не бойтесь, а смотрите в него и говорите, как с человеком. И вообще не волнуйтесь. Кто не станет Вовкой, беда не велика! Впереди — вся жизнь.
Чукреев подозвал Генриха и велел ему раздать ребятам тексты, которые надо выучить. Потом он пояснил :
— Мы вам дадим два эпизода, то есть сценки. Во второй будет участвовать комендант Некашкин. Придёт актёр, и вы станете сниматься с актёром.
Генрих роздал листки со словами, которые были напечатаны на машинке. Лёшке листка не дали, но он заложил руки за спину и сделал такой вид, будто не стал бы играть Вовку, даже если бы его долго уговаривали.
Не прошло и пятнадцати минут, как Витяй назубок знал всё, что ему нужно было говорить. Это для него было совершенные пустяки, потому что он, например, поглядев раз в кино «Карнавальную ночь», наизусть запомнил, что там болтал выпивший лектор, и даже показывал его ребятам.
Генрих подвёл его к толстому и сказал, что Витяй уже знает текст.
— Хорошо, — кивнул тот. — Давай попробуем. Генрих, покажи ему, где стоять.
Сам толстяк уселся за стол, на котором лежали бумаги, а Витяя поставили напротив.
— Стой вот тут. Представь, что это перед тобой комендант Некашкин, а ты уговариваешь его устроить для ребят площадку. Запомнил текст?
— Запомнил, — твёрдо сказал Витяй.
Все на него уставились. В ателье сделалось тихо. Витяй проглотил слюну и начал. При этом он не узнавал своего голоса. Будто говорил не он, а вставленный ему в рот динамик. Одуванчик поглядывал на бумажный листок, который положил перед собой, и отвечал Витяю за коменданта. Но, как Витяй ни силился, а представить, что перед ним сидит комендант, не мог. И всё-таки толстяк сказал :
— Ладно. Думаю, с актёром пойдёт!
Он то же самое проделывал с другими. С рыженьким бились долго. Он очень торопился, путал слова и так размахивал руками, что Генрих пообещал ему их связать.
Потом ещё несколько раз всё повторяли для главного режиссёра. Витяй почувствовал, что скоро захочет есть.
— Готовиться! В гримёрную!— скомандовал Владимир Павлович, прослушав всех.
В гримёрной пахло чем-то сладким и щекотало в носу. Там стояли кресла, на которых можно было крутиться. Вместо стен кругом зеркала. Возле них на стеклянных полках всякие цветные баночки и флакончики и разного цвета усы и бороды и целые причёски. Так вот зачем был нужен студии тот самый человеческий волос!
Девушка в белом халате усадила Витяя в кресло и намазала его светло-коричневой краской. Нос его перестал блестеть, но веснушки выглядывали по-прежнему. Витяй хотел было попросить, чтобы ему приклеили хохолок, но не решился.
Он только спустился с кресла, в которое забрался петроградский мальчишка, как из соседней гримёрной явился рослый дядька в задранной на затылок поношенной шляпе и при этом в косоворотке и морском кителе.
Под носом рыжей щёточкой усики, а глаза круглые, удивлённые. Поднял руку и говорит :
— Привет всей команде!
Витяй только посмотрел — так и прыснул со смеха. Откуда только тут взялся такой?! И вдруг видит — как же это сразу не догадался! — да ведь это самый смешной артист. Его каждый мальчишка в городе знает. Только он покажется на экране,— все уже заранее хохочут. Раз Витяй с Лёшкой его увидели на улице и обомлели, потому что уж никак не ожидали, что такой артист и просто так ходит по улицам! Но тут же расхохотались, а потом смотрят, и все кругом, глядя на него, улыбаются. Хотя никого артист не смешил, а просто шёл с корзиночкой пирожных на верёвочке—-и всё. Но это было на улице, а тут, подумайте-ка, совсем рядом! Вот он выпятил грудь и спрашивает :
— Ну, как я, а?
— По-моему, нормально, Василий Васильевич,— говорит Генрих.
— А это и есть ватага?
— Это три Вовки на пробу с вами.
— Всё хорошие парни, —кивнул Василий Васильевич. И тут только Витяй понял, что это и есть тот самый артист, который будет играть коменданта Некашкина. Ну и попал же он, Витяй, в историю! Да ему и слова не вымолвить рядом с таким артистом. Да он, во-первых, как посмотрит на него, так и начнёт хохотать. Витяй только хотел поделиться этим с Лёшкой, но лишь взглянул на него и видит — Лёшка замер с дурацкой улыбкой и не мигая глядит на Василия Васильевича. Наверное, сам не верит, что с ним в одной комнате очутился.
Но тут как раз кончили мазать последнего мальчишку, и все пошли в ателье.
Сперва снимали рыженького. Он должен был кричать в аппарат, будто перед ним не ящик, а ребячья ватага. Зажгли прожекторы и направили на рыжего. От такого сильного света он весь стал сиреневым. Сперва мальчишка жмурился и у него текли слёзы. Потому что попробуй глядеть, когда на тебя шпарит свет прожекторов, наверно, не меньше чем с трёх военных кораблей! Наконец он всё-таки привык, но только открыл рот, как съёмку остановили.
— Сто-оп! — закричал Чукреев.
Свет выключили, и в ателье сразу сделалось темно, как ночью, но это только казалось, потому что на самом деле было светлее, чем при электричестве в квартире.
Владимир Павлович объяснил рыжему, что торопиться не надо. Толстый во второй раз закричал: «Начали! Мотор!» Светлана опять хлопнула перед носом рыжего деревянной хлопушкой с номером, и мальчишка начал говорить своё. Но в этот момент издали послышался стук. Маленький остроносый человек с радионаушниками на голове, который сидел в стороне и крутил ручки каких-то аппаратов, вскочил с места.