Василий Васильевич позвал официантку и стал с ней рассчитываться, а Витяй подумал о том, что, разговаривая с артистом, он совершенно не стал замечать его смешного грима. Как будто даже не было забавного вида коменданта с рыжими усами.
Когда вернулись в ателье, их уже ждали.
— Давай, Вася, с этим хохластым, — кивнул им Чукреев.
— Репете! — хлопнул в ладоши Одуванчик.
Василия Васильевича усадили за стол. И вот их уже снимают.
— Приготовились! — кричит Чукреев. — Свет! Мотор! Витяй стоит перед Василием Васильевичем и требует устроить во дворе площадку для ребят.
— Какую ещё там площадку, товарищи дети? — удивляется Василий Васильевич. И вдруг. Витяй замечает, что добрый Василий Васильевич куда-то исчез, а за столом сидит живой комендант Некашкин. Конечно, это он, самый настоящий. Глаза выпученные. Рот полуоткрыт. Смотрит на Витяя и не понимает, что тому от него нужно.
Витяй даже не заметил, как и сам, превратившись в Вовку, стал наступать на упрямого коменданта. Витяй забыл и про резкий свет, и про то, что на него смотрят все, кто есть в ателье.
— Сто-о-п! Хорошо! — кричит Чукреев. — Ещё раз! Дубль!
И хотя дело, кажется, действительно идёт неплохо, Витяя с Василием Васильевичем снимают четыре раза подряд. Наконец Владимир Павлович удовлетворён.
— Молодец! — говорит он Витяю, потрепав его за хохолок. — Сегодня ты свободен. — Он прощается с Витяем. Подоспевший Лёшка тоже суёт свою руку.
— Генрих!— бросает Чукреев.— Договорись обо всём!— И он уже занимается другими.
Витяй едва держится на ногах. Так он не уставал никогда в жизни, а пот из него, наверное, вытек весь, какой был. Одна соль на губах осталась.
Генрих распоряжается :
— Теперь — быстро в гримёрную и домой. Послезавтра утром звони. Всё узнаешь. — На листке из блокнота он крупными цифрами записывает два телефона и, вырвав листок, вручает его Витяю.
— Не потеряй.
Сверху на листке напечатано :
Кинокартина «Ватага нашего двора»
Это уже кое-что! Это уже можно и разным неверам показывать! Лёшка завистливо косится на листок. Ему бы такой! Вечером, когда возвращается с работы мать, Витяй с гордостью демонстрирует листок и рассказывает, как его целый день снимали для кино. Мать ведь ничего не знала. Она поражена, но не успевает и поругать Витяя за такую самостоятельность. Пользуясь моментом, Витяй торопится, пока мать рассматривает листок :
— Может, меня и возьмут. Ничего не известно. Может, другие ещё хуже меня.
— Глупости всё это, — вздыхает мать, помолчав, и возвращает ему листок. — Что ты такой за артист выискался? Учился бы лучше без троек.
Витяй рассказывает, как подружился с Василием Васильевичем и как обедал с ним. Мать верит с трудом, и тогда он бьёт себя в грудь :
— Ну, честное...
И снова Витяй беспокойно спит. На этот раз две ночи подряд. То ему снится, что его взяли играть коменданта Некашкина, а Василий Васильевич отклеил усы и снимается Вовкой; то — что Лёшка утащил листок с телефонными номерами. В страхе Витяй просыпается и лезет под подушку... Есть! Листок из блокнота на месте!
На второе утро всё так же, как тогда. Опять чуть свет является Лёшка и не спускает с Витяя глаз. И снова они с трудом дожидаются часа, когда уже можно действовать.
Потом вместе идут к автомату на Суворовский и выбирают будку, где аппарат поновее. Вдвоём залезают в будку. Лёшка притворяет за собой дверь и держит её так крепко, что можно подумать — кто-то у него её тянет.
Оба номера всё время заняты. В трубке только и слышатся писклявые сигналы. Жарко так, что можно задохнуться. Но им не до этого. Витяй только и знает, что опускает и вынимает монету.
— Ну, что? — всякий раз спрашивает Лёшка.
— Пи-пи-пи... — растерянно сообщает Витяй.
Снаружи уже собираются люди, которым нужно звонить. Какая-то тётка стучит по стеклу двухкопеечной медяшкой. И вдруг. О счастье! Басовитый гудок. Ещё один! . . «Да, слушаю! . — раздаётся в трубке.
— Кто говорит? — кричит Витяй.
— А вам кого нужно?
Лёшку трясёт, как в лихорадке; он даёт Витяю тумака в бок.
— Это кино? Это звонит Лопатин Витяй... Виктор. Помните?
— А-а! Привет! — слышится в трубке. — Как здоровье? Как самочувствие?
Конечно же, это Владимир Павлович. Витяй узнал его. Всё в порядке, товарищ Лопатин! Тебя у нас утвердили и будем снимать. Завтра утром приезжай с матерью. Нужно заключить договор.
У Витяя спёрло дыхание. Он не сразу соображает, что нужно говорить, но вдруг спохватывается :
— Завтра она в утро!
— Что в утро?
— Работает в утро.
— Ну ладно. Мы сами потом приедем. А ты завтра к десяти сюда, в нашу комнату. Не опаздывай... Пропуск будет.
Лёшка делает зверское лицо, усиленно мотает перед глазами Витяя двумя растопыренными пальцами и шипит :
— Два! Два! Два!
— Можно, чтобы пропуск на двоих? — просит Витяй.
— Ах да, я и забыл, что ты с адъютантом! — Чукреев смеётся. — Хорошо. Оставим два. Всё? Будь здоров.
В трубке снова короткие сигналы. Витяй не сразу вешает её.
Распаренные, словно они сидели в духовке, мальчики вываливаются из будки. Витяй так подавлен услышанным, что даже не знает, надо ли ему радоваться.
— Взяли, — произносит он сорвавшимся голосом. Лёшка с места :
— Знаю. Теперь зазнаешься.
— Я?! — от удивления Витяй замигал глазами.
— Ага!
— А раньше я зазнавался?
— Раньше не с чего было.
— А когда у меня фонарик китайский был, я давал тебе его светить или зазнавался?
— Ну, давал.
— А «Куклу с миллионами»— про шпионов, из библиотеки с материной работы, вместе читали или я зазнавался?
— Ну, читали...
— Эх, ты. . .
— Ну ладно.. .—.примирительно соглашается Лёшка.—Я так, чтобы ты один не уходил.
Но что там говорить с Лёшкой! Витяй торопился сообщить сногсшибательную новость матери. Она была сегодня дома. Витяй сквозняком влетел в квартиру, оставив настежь дверь на лестницу.
— Ма-а-ам! Меня взяли! . . Самый главный режиссёр сказал. Вот сила, да?! Тебе деньги платить будут. Сами на машине приедут договор писать.
Мать не могла скрыть улыбки. Но тут же махнула рукой.
— Ну уж, и деньги ещё...
— Здорово, да?! — всё ещё не мог успокоиться взволнованный событиями Витяй. — Из всех выбрали одного.
— Да откуда же в тебе?
— Я и сам не знаю, — пожал плечами Витяй.
— Гляди, а не справишься если?
«Нет, с Василием Васильевичем справлюсь»,— подумал Витяй.
Мать серьёзно поглядела на него и сказала :
— Ты вот что. Завтра всё чистое надень. Носки те, новые, безразмерные...
— Мне бы постричься, — Витяй пригладил вниз свой хохолок.
Мать ничего не ответила, взяла с комода сумочку, отсчитала три монетки. Хватит?
— Сорок копеек? Ого, ещё как!
Наскоро проглотив молока с булкой— без этого мать не пускала, — Витяй пулей из дому. Какая парикмахерская получше? Конечно, та — в доме со срезанным углом. Самая большая. Воздух в парикмахерской крепкий. Будто его специально накачивали одеколоном. Сидит очередь из небритых дядек. Никто ни с кем не разговаривает. Некоторые молчат просто так. Другие читают давно растерзанные журналы. Витяю не до чтения. Ему не терпится на месте, а очередь, как назло, движется медленно. Витяй заскучал и замечтался. ' Вдруг :
— Следующий!
Дяденьки переглядываются, потирая небритые подбородки. В дверях толстушка в белом халате, ноги в красных тапочках. Витяй понял — это и есть его очередь —и вскочил со стула.
Толстушка — шлёп, шлёп тапочками — повела его за собой и усадила в мягкое кресло. Потом она опустила подушечку, которая поддерживала затылок тех, кого брили, и нажала ногой педаль. Витяй поехал вверх. Ни о чём не спрашивая Витяя, парикмахерша вымыла руки и обвязала его простынёй. Получилась белая пирамидка, поверх которой торчала хохластая голова. Толстушка взяла в руки электрическую машинку, погляделась через зеркало на себя и спросила :
— Как нужно?
Но откуда было Витяю знать, как его нужно постричь. В кулаке, под простынёй, он сжимал согревшиеся монеты. Он был готов отдать хоть все сорок копеек, лишь бы его сделали покрасивее.
— По-школьному? —сказала толстуха.
— Ага, — кивнул Витяй,— поглаже.
Загудела электромашинка, на простыню кистями полетели, будто чужие, волосы. Толстушка стригла Витяя и одновременно переговаривалась с другой парикмахершей. Речь шла о том, что брусника на рынке дорога, а смородины нет, и потому варенье варить не из чего. Всякий раз, когда Витяй делал попытку взглянуть в зеркало, толстушка с силой нагибала его голову вниз.
Наконец ему было позволено выпрямиться. Голова приобрела довольно приятный округлый вид. Правда, больше топырились в стороны уши, но это было пустяком в сравнении с теми вихрами, что ещё десять минут назад тут торчали. Теперь зазвенели ножницы. Витяй хорошел в собственных глазах.
— Всё? —спросила толстуха, глядя через зеркало на свою работу.
Витяй посмотрел на себя. Хохолок все ещё не исчез. Витяй высвободил руку из-под простыни и привычно пригладил его вниз.
— Что, мало? Давай ещё срежем,— сказала парикмахерша, и ножницы снова заплясали над головой Витяя.
Толстушка сняла ещё немало волос, а упорный хохолок всё не сдавался и выпирал маленьким рогом. Витяй вздохнул.
— Хорошо. Я тебе сделаю ёжиком, — сказала парикмахерша, поняв огорчения клиента.
И стала стричь снова. Она стригла ножницами и машинкой до тех пор, пока голова Витяя не сделалась круглой и ровной, как маленький арбуз. Лишь впереди низенькой подковкой чуть возвышался аккуратный ёжик.
Витяй был счастлив. Он подумал о том, как хорошо бы ещё снять веснушки. Где-то он читал объявление, что и это делают в парикмахерских, но на такую операцию, да ещё вместе со стрижкой, наверняка не