— Так это не ты, Булкин, подшутил над Спешниковым?
— Ни над кем я ничего не шутил! Никаких я дурацких беретов не брал. . . Зачем он мне, с коронами! Ничего я не знаю!
И Булкин без спросу выбежал из класса. Он вообще был способен на всякие выходки.
— Может быть, он его уже продал, — сказал Котька. Майя Борисовна была очень молодой и красивой учительницей. Но сейчас у неё был такой печальный вид, что про красоту нечего было и говорить. Котьке стало жаль её.
— А ну его, с этим беретом, — сказал он. — Я без него проживу. Пропал и пропал, . .
Но Майя Борисовна на него даже не посмотрела.
— Скажи твоей бабушке, что я вызову мать Булкина, — и поднялась, чтобы уйти. А Котька подумал, что Майя Борисовна потому рассердилась, что в последнее время зря заступалась за Булкина. Теперь увидела, как он «исправился».
После школы Котька ходил по магазинам вместе с Яшкой Раскиным. Они искали тетради в косую линейку.
Бумага везде была плохая, и только в нотном магазине на Большом мальчики нашли то, что им было нужно.
Дома Котька вынул из своего толстенно набитого портфеля пачку новых тетрадей. Затем решил перетрясти всё залежавшееся там хозяйство. Он вынимал тетради и книгу за книгой, пенал, разные коробки, резинку, пуговицы и другие нужные вещи и клал их на стол. Потом полез рукой в глубину портфеля, чтобы посмотреть, не завалялось ли ещё чего ценного, и вдруг наткнулся на что-то мягкое. Котька заглянул туда и увидел на дне портфеля свой потерянный берет. Он, оказывается, всё время лежал там, прижатый книгами. Котька вытащил берет и сразу же сделался таким красным, как полоски на гербе, вышитом на шелку подкладки.
Когда поздно вечером вернулся Котькин отец, он услышал, что в комнате, где Котька жил вместе с бабушкой — её дома не было, — кто-то плакал.
Это, лёжа в кровати, всхлипывал Котька.
— Ну и довольно,— сказал папа. — Это не по-мужски. Пропадают у людей вещи и покрупнее. Пожалуйста, прекрати, Стоит ли реветь из-за того, что потерял какой-то берет.
— Я не потому, что потерял,— прошмыгал Котька, вытирая ладонями слёзы. Теперь их у него было предостаточно. — Я потому, что я его нашёл.
— М-да. Это действительно нехорошо,—сказал папа.— Зря подумали на человека.
Вдруг Котька перестал шмыгать носом, встал ногами на постель и• что-то отыскал в темноте на столе. Это был злополучный берет. Котька сунул его в руку отцу и, всхлипывая, проговорил :
— Бери его. Отдавай кому хочешь. Не надо мне никаких королевских беретов. И зачем ты его мне привозил.
Тут Котька повалился в постель и укрылся с головой одеялом.
Его отец клоун
Б. Вяткину
Фамилия у него самая обыкновенная — Ёлкин. У нас есть ещё один Ёлкин — Гешка, а этого звали Серёгой. Мы вернулись с зимних каникул и думали о том, до чего же долго теперь дожидаться весенних, а он только появился в нашем классе. Случилось это на первом уроке. Новенький стоял возле стола Зинаиды Антоновны, переминался с ноги на ногу и краснел, как все новенькие, а мы смотрели на него и радовались, что на урок остаётся меньше времени.
— Где же ты учился, Серёжа Ёлкин? —- спросила Зинаида Антоновна.
— Теперь? В этом году?
— Ну, разумеется.
— Теперь в Омске.
— А раньше?
— Раньше, в третьем классе, — в Баку, а тогда — ещё раньше — в Риге, а ещё. . . ещё в Алма-Ате и Свердловске.
Вот это было да! Ничего себе, переменил школ парень!
— У тебя отец военный? — спросила Зинаида Антоновна.
— Нет. — Новенький помотал головой. Она у него была стриженая, а впереди, как рог у носорога, торчал вихор.
— Нет. Мой отец работает в цирке.
Становилось всё интереснее. В классе сделалось совсем тихо.
— Твой папа артист?
— Он — клоун.
Я увидел, как мой товарищ Лёвка Смаков открыл рот от удивления. Действительно, это были новости. Всякие в нашем классе имелись родители. Один даже был милиционер, а уж клоуна-отца ни у кого не было. Мы даже не думали, что у них бывают дети.
— Он ковёрный, — продолжал новенький, покраснев ещё больше. — Мы по году, по полгода в разных цирках работали. А тут, наверное, долго будем.
— Хорошо, Серёжа Ёлкин. Садись вот туда. — Зинаида Антоновна кивнула в мою сторону. Я был за партой один, так как со Смаковым нас недавно рассадили.
Я подвинулся, и новенький сел рядом. Он погладил свой рог, чтобы тот прижался ко лбу, но из этого ничего не получилось. С тех пор мы стали сидеть вместе. Ничем особым Елкин не отличался. Как и мы со Смаковым, получал тройки и четвёрки, а пятёрки редко, но за ними, как и мы, не гонялся. На переменах, как и все, валился в «кучу малу» и дёргал девчонок за косы. Он тоже, как и мы с Лёвкой, любил кино про войну и разведчиков и вообще ничем таким не был похож на сына клоуна. Мы со Смаковым уже подумывали — не наврал ли он всё это про цирк, чтобы нам было завидно, но потом увидели на улице афишу с клоунским. лицом и прочитали: «Весь вечер на манеже Евгений Ёлкин». Получилось — правда.
Новенький не вертелся и не болтал, как Смаков, и Зинаида Антоновна его от меня не отсаживала. Ёлкин хорошо шёл по физкультуре и неплохо отвечал географию. Ещё бы! Он её всю изъездил!
Один раз он сказал нам с Лёвкой :
— Парни, хотите пойти в цирк?
Кто же не захочет в цирк, да ещё бесплатно?
Ёлкин осмотрел нас так, будто увидел впервые, и вздохнул.
— На вечерний вас не пустят, а на утренник — отец скажет администратору, и вы пройдёте.
И вот в воскресенье мы отправились в цирк.
На всякий случай мы пришли почти за час до начала, но у входа уже стояла толпа людей, которые кидались к нам с криком, нет ли у нас лишнего билетика. Но у нас с Лёвкой вообще не было никаких билетов, и мы уже забеспокоились, сумеет ли нас провести Серёга.
Скоро он отыскал нас и повёл за собой, но не в те двери, куда входили все, а с другой стороны, где под полочкой с пожарными касками и разными топориками сидел строгий старик с усами и никого не пускал без пропуска. Но Серёгу Елкина он, наверное, знал, потому что тот прошёл мимо и старик ему ничего не сказал.
— Стойте тут, парни. Никуда не подавайтесь! — крикнул нам Серёга и исчез.
Мы и не думали никуда уходить и стали ждать. Шло время, а наш Ёлкин не возвращался. Старик с усами делал вид, что дремлет, а сам поглядывал на нас сквозь щёлочки глаз. Может, быть, он боялся, как бы мы не унесли топорики или каску. Но нам было не до того. Нас трясло при мысли о том, что Серёга забыл про нас и не придёт.
Послышался второй звонок, и мы уже подумали, что всему конец, когда он появился. Серёга был не один. За ним шёл человек, о котором бы каждый дурак догадался, что это клоун. Только взглянув на него, уже можно было обхохотаться. Нос — загнутой морковкой, на голове рыжий кок. Пиджак в широченную клетку, брюки узенькие, а туфли длинные, как лыжи.
Мы сразу узнали, что это Евгений Елкин, и заулыбались, а Серёга показал нас и сказал так, будто с ним был самый нормальный отец :
— Вот они, мои товарищи, папа.
— Здравствуйте. — Клоун кивнул головой и по очереди протянул нам руку.
Я буркнул «здраст», а Лёвка Смаков, хотя его все в классе и называли клоуном, на самом деле с настоящим клоуном никогда знаком не был и потому покраснел до ушей, чего вообще-то с ним почти не случалось.
— Пропустите, пожалуйста, Дмитрий Борисович разрешил, — сказал ковёрный строгому старику и ещё раз кивнул в нашу сторону.
Молча мы двинулись за Серёгой, который повёл нас на места.
Мы уселись в первый ряд у самого барьера и стали ждать, когда нас оттуда прогонят. Серёга сказал, что это места директора и на них, возможно, никто не придёт. К нашей радости, так и случилось: мы просидели там до конца представления. Нам было хорошо. Когда скакали джигиты, на нас летели опилки и мы слышали, как пахнут лошади, а когда на качелях качался лев, — он качался над самыми нашими головами, и уж если бы спрыгнул, так обязательно на нас с Лёвкой.
Но больше всего нам понравился ковёрный Евгений Елкин. Мы со Смаковым так смеялись, что я потом дома до ночи пил воду, чтобы прошла икота. Лёвка отбил мне все коленки и только и кричал: «Вот даёт! Ну, силён!..Ой, бродяга!..» — так ему нравился ковёрный. И вовсе не потому, что это был отец нашего Ёлкина — Серёга сидел отдельно от нас у бокового прохода, — а потому, что и правда от этого ковёрного можно было лопнуть со смеху.
Начал Евгений Ёлкин с того, что выехал на маленьком мотоцикле, который сразу же взорвался, а клоун взлетел в воздух и, упав, стал проверять, не отвалились ли у него голова и ноги... Потом он принялся собирать мотоцикл, но никак не мог понять, какая часть куда подходит. Наконец собрал и стал снова заводить. При этом машина стреляла, как пушка, а клоун при каждом выстреле в ужасе отлетал в сторону. Тогда он решил подползать к мотоциклу незаметно, но тот вдруг завёлся сам и поехал к выходу. Клоун завопил: «Милиция! Грабят! . . Ищейку!» — и побежал за машиной. Тут выскочила маленькая мохнатая собачонка и кинулась за ковёрным. Он, споткнувшись, упал, а собачка схватила его за штаны, сорвала их и побежала к выходу. Бедняга Евгений Ёлкин захромал за ней, придерживая широченные полосатые трусы.
С той минуты мы не могли дождаться, когда он выйдет опять, а ковёрный всякий раз появлялся не там, где его ждали. То он, с песенкой, съезжал откуда-то сверху, то врывался во время номера гимнастов на турниках и мешал им, то униформисты привозили на тачке ковёр, разворачивали его, а там Ёлкин. Выскочит и раскланяется во все стороны перед публикой.
Когда объявили антракт и над ареной притушили свет, к нам подошёл Серёга.
— Ну и здорово же твой батька! . . Умора. . . Обалдеть можно,— сказал ему Смаков.
— Он на утренниках для ребят любит работать.
— Сдохнешь прямо. . . Ну и чудак! — продолжал восхищаться Лёвка.
— Хотите, пойдёмте к нему?