— Что «как-нибудь»? Вы мне взятку предлагаете? Три года…
— Товарищ старший лейтенант, я вам ничего не предлагаю.
— Тогда давайте писать протокол. Лекарев Александр Михайлович. Машина… Временно неработающий.
— Я директор в страховой компании.
— Временно неработающий. Так и запишем.
«Что-то подозрительно осведомлен этот офицер. А как его зовут? — задумался я. — Надо узнать».
— Товарищ старший лейтенант, а как вас зовут? Вы забыли представиться вначале.
— Я вам представился. Если у вас проблемы с ушами…
«Он совершенно точно не представлялся. Что-то не так», — пронеслась мысль.
— В протоколе посмотрите. Распишитесь, — уверенно заявил он.
— Не буду я расписываться, я не согласен с протоколом.
— Так и пишите: «С протоколом не согласен». Ваше право. В суде это и расскажете. Еще что-то добавить хотите? Все? Вы и так на неподчинение законным требованиям набрали.
С этим каши не сваришь. Я получил временное разрешение, выписанное на помятой картонке, и направился к своему автомобилю. Глубокая царапина на правой двери, сложившееся зеркало. Я попытался его распрямить — получилось. Неплохо отделался.
Юля посмотрела на меня исподлобья:
— Я бы лучше на автобусе или маршрутке поехала. Полчаса тебя жду. Слава богу, чай у тебя чудесный.
— Прости, пожалуйста. Сама видишь, в засаду гаишную попал.
— Вижу. Несчастье ты ходячее.
— Спасибо, дорогая. Мы не так давно знакомы, а ты уже комментируешь, как будто мы лет пять женаты, — засмеялся я. — Но бывает. Ладно, едем.
Мы проскочили по пустому МКАДу и свернули в холмистый город Красногорск.
Я посмотрел на Юлю:
— Куда тебе? Я только станцию знаю.
— Чуть дальше, за станцию. Вон в те многоэтажки. Спасибо, что подвез. Ты уж извини, это я со злости наорала. Кладбище, дождь, мокро…
— Прости, что задержался. Нашел с кем ругаться — с гаишниками. Куда тебе?
— Вот к этому большому двадцатидвухэтажному дому.
— Окей!
Я подвез ее и припарковался у дома. Юля набрала код семьдесят два.
— Кто там? — ответил заспанный голос.
— Я, открывай, Вика!
— С подругой снимаешь?
— Да, ты знаешь, Вика — танцовщица такая стройненькая.
— Знаю, конечно.
— Ну вот.
— На чай не пригласишь?
— Нет, Саш. Можешь меня проводить до двери в квартиру.
Девятнадцатый этаж. Легко запомнить на будущее. Девятнадцать и семьдесят два. Год моего рождения. Мы поднялись на этаж. Юля хитро улыбнулась мне, поцеловала в щечку.
— Вике мы тебя показывать не будем. Хотя, конечно, вы оба друг друга видели. Или не только?..
— Только, только. — Я не стал уточнять, в каком виде я видел Вику.
— Ну все, мы с тобой чай попить собирались — считай, что попили. Три чашки — я, одну — ты, зато из общего термоса. Приятно было познакомиться в неформальной обстановке.
Юля распахнула дверь и помахала мне рукой. Я вышел в лифтовый холл и присел на подоконник. Передо мной открывалась бескрайняя зеленая долина. Дом был один из последних в городе-спутнике, следовательно, в Большой Москве… По непонятной ассоциации зрелище напомнило мне вид с башни собора в Брюгге — но там за бескрайним зеленым морем начиналось бескрайнее голубое. Странно. Да, романтичный вид некогда пустынного места.
Но надо ехать домой… Временное разрешение есть. Чувствую, что административное разбирательство простым не будет.
Глава восьмая
— Это Шарапов, Гриша Ушивин, фотограф от бога, кличка Шесть на девять…
Снится? Открыл глаза.
Телевизор в спальне показывает Высоцкого и Конкина. Понятно. Вчера я приехал злой, простуженный, хватил Laphroaig и экспериментировал с телевизором как с будильником. Решил в седьмом часу вечера поспать часика полтора, чтобы в восемь проснуться и почитать.
Да, восемь и есть, только утра. Прекрасно. И сиди теперь, смотри «Место встречи…».
Пошарил в холодильнике, нашел огурцы, порезал, намазал плавленым сыром. Не от Брийя-Саварена[24]рецепт, конечно, но тоже еда. С этими импровизированными сэндвичами я посмотрел пару серий. Чистые пруды, ранняя осень. Кстати, интересное время.
Люблю наши каналы за то, что повторяют классические фильмы для пенсионеров — и нас, временно безработных. Хороший сегодня день. Были бы деньги… Но ничего, можно поваляться. Вон как темно. Это просто шторы опущены. Я вылез на балкон и потянул за веревочку. Комнату залил солнечный свет.
Раннее октябрьское утро. Золото, багрец, пышное природы увяданье. Из окна виден Останкинский парк. Красиво. Надо бы прогуляться. Поздней…
Тут зазвонил телефон. Номер определился незнакомый, с эмтээсовским кодом 985. Странный это код. Им крайне редко пользуются люди среднего класса: либо сильные мира сего[25], поскольку этот код в свое время использовали как дублирующий для золотых прямых номеров, либо те, кто купил уличную симку на пару звонков, — остаток серии разошелся по очень странным каналам. Когда видишь такой номер — очень интересно гадать, что будет дальше: незнакомый, но заочно влюбленный в твои результаты олигарх предложит тебе возглавить важное направление, или очередные агенты предложат застраховать твою машину. Некоторые из них перезванивают даже после грозного рыка «Я сам страховщик»! Нет, надо трубку взять. Интересно ведь. Вдруг уже и работу кто-то предлагает?
— Александр Михайлович? Стукалин беспокоит. Помнишь такую фамилию?
Понятно. Золотых гор и кареты с гербом не будет.
— Да не то чтобы помню. Нужно бы забыть, да не получается.
— Может, когда-нибудь еще спасибо скажешь, что не забыл.
— Может быть, когда-нибудь. Вы наконец-то решили отдать мне музыкальный центр? Пригодится.
— Заберешь со склада, заберешь. Более важные вещи есть.
— Это какие же?
— Более важные.
— Владимир Николаевич, я с вами, конечно, с удовольствием побеседую. Вы мне, может, что-то скажете?
— Может, и скажу. Приезжай, поговорим.
— Куда? На работу?
— С ума сошел? Если ты со мной разговаривать хочешь, то я ближе чем на пять километров к работе не подойду.
— И куда?
— Давай на Чистые пруды. Я сделаю вид, что поехал обедать, а тебе-то все равно нечего делать.
— В чем дело-то?
— Не телефонный это разговор.
Да, заинтриговал меня Владимир Николаевич. Нервничать заставляет и ожидать. Как раз до четвертой серии посмотреть успею, что мне сейчас остается? Прогулки по ночным улицам Москвы сменяли друг друга. Больше всего я любил напряжение четвертой и кульминацию пятой серий. Но, понятно, до пятой у меня дело не дойдет.
Кстати, как одеться? Официально — бессмысленно. Костюм мне сейчас не к лицу, но надо ведь показать, что ничего тебя не беспокоит, выглядишь круто. Отлично. Джинсы, кроссовки от Lloyd. Те, которые хорошо садятся на ноги. Я держу дома четыре пары: для встреч и гулянья с девушками, для поездок в приличные города, в неприличные и для дачи. Впрочем, последний раз в Париже я уделал кроссовки из выходной пары в невыходную. Шагомер в тот день насчитал сорок шесть километров. Ладно, пока у меня много кроссовок, выбираем что получше.
Так, ветровочку возьмем от Paul Smith. Я вытащил ее из шкафа. Раздался легкий треск, по полу покатилась пуговица. Черт. Придется с оторванной пуговицей… Владимир Николаевич решит, что я полный разгильдяй и начал опускаться. Замашки у него не милицейские вовсе, а военные. Я вытащил свой бумажник, схватил куртку, в которой, не будь у меня нескольких лишних килограммов на животе, я имел бы вид итальянского плейбоя, и рванул на встречу.
На Чистых прудах не припаркуешься, значит, нужно ехать на метро. Пять остановок по прямой. Подъезжая к Чистым прудам, я понял, что надо позвонить Стукалину. Полез в карман. Черт, телефон остался в другой куртке. Ладно, в другой так в другой. Я знаю, где искать Владимира Николаевича. Плавучий ресторан «Шатер» на Чистых прудах.
Я настолько любил смотреть на то, как в воде прудов отражаются фонарики и свет от проезжающих трамваев, что смирился с ценами. Умением сидеть три часа за одним чайником чая я без труда овладел еще в студенческо-аспирантские годы.
Стукалин тоже любил это место, в «Шатре» было удобно кадрить девушек. Ну что, не обманывает меня интуиция? Нет. Вот он, сидит и смотрит на пришвартованную у ресторана гондолу. Никаких трамваев вокруг нет и не предвидится. Но я сюда пришел не трамваи считать.
— Здравствуйте, Владимир Николаевич! Сказал бы, что рад вас видеть, но не скажу.
— Ладно, не нервничай, самому хреново.
— Вас совесть посетила?
— Не нервничай. В неприятную историю ты влип, парень. Мало тебе мошенничества было, ты еще в убийство вляпался.
— К нему-то я каким боком? Вы ее последним видели. Вы от нее во сколько ушли, если не секрет?
— Саша, я к этой потаскухе вообще не ходил. Покувыркались в отеле часика полтора, да и то ничего особенного. — Он помолчал. — Я знаю, что не ты убил.
— Откуда, Владимир Николаевич?
— Даша такому, как ты, могла дать только чего-то ради. А от тебя пользы никакой. Так что недоволен я этим раскладом, крепко недоволен.
— Чем же, Владимир Николаевич? Зачистили человека, место освободилось, благодарность выпишут.
— В гробу я видал эту благодарность. Тут дела неприятные и серьезные.
— Раз неприятные и серьезные, то идите наверх и показывайте данные.
— Саша, ты с ума сошел? Я пока жить хочу.
— Что же, живите, молчите, раз совесть не мучает.
— Какая совесть? Ты понимаешь, что дело тухлое — и у меня, и у тебя?
— Я-то вам чем могу помочь? Вот вы мне могли бы помочь, могли снять с крючка.
— Саша, я не могу. Семейное тут дело.
— Что, у нас мафия?
— Хуже, чем мафия. Мне гомельские ребята такого порассказали… Хорошо, что из милиции далеко не уходят. Разве что в спортивную педагогику. Жалко, что ты этого не понимаешь. Я бы на твоем месте больше в начальники никогда не лез.