Таня была потрясена:
– Он поместил ее в лечебницу за то, что она изучала целебные травы?
– А тогда для этого не требовалось ничего особенного, – сказал Фабиан. – У женщин не было никаких прав. Всем распоряжались их отцы или мужья. Женщину могли счесть сумасшедшей, даже если у нее рождался внебрачный ребенок. Нередко невинных, совершенно нормальных женщин запирали по воле мужа и оставляли гнить в заведении для душевнобольных… и если они не были сумасшедшими, когда попадали туда, то там обычно сходили с ума.
– Так… с ней и произошло? – спросила Таня. – Она сошла с ума и умерла там?
Фабиан смотрел почти виновато:
– Не могу поверить – неужели Флоренс ничего тебе не рассказала?
Таня почувствовала, как надвигается что-то совсем дурное.
– Не рассказала о чем?
– Таня, Элизабет Элвесден не просто умерла в психушке. Она покончила с собой. Повесилась.
Судьба Элизабет Элвесден не шла у Тани из головы весь оставшийся день. Когда они вернулись из своей вылазки, она сказала Фабиану, что неважно себя чувствует, и спустилась вниз, собираясь прогуляться у ручья и проветрить голову. Ее терзало жгучее любопытство. Больше всего на свете хотелось увидеть дневники Элизабет и узнать, что же бабушка так старалась сохранить в тайне. Не связано ли это с «плохим делом», о котором говорил фейри в детской?
Проходя мимо библиотеки, Таня была настолько поглощена своими мыслями, что почти не обратила внимания на тихие голоса, доносившиеся из-за двери, – но вдруг услышала свое имя.
– …Я не хочу, чтобы она была здесь, ты же знаешь… эти проблемы… – сказала бабушка.
– Чем скорее уедет, тем лучше, – откликнулся Уорик. – Мы не можем оставить ее здесь, это не вариант.
Что-то заскрипело – возможно, стул, – заглушив следующие несколько слов.
– …Сегодня в лесу, – прошептала Флоренс.
– Повезло, что я нашел их вовремя, – проговорил Уорик.
Таня неподвижно стояла за дверью, слушая низкий голос бабушки:
– Мне следовало послушать тебя раньше.
– О чем вы? – хрипло спросил Уорик.
– О переезде. Теперь так и поступлю, когда отправим ее домой. Все зашло слишком далеко, это мучает меня. Я была глупа, что отказывалась.
– Вы действительно уедете? Бросите все?
– Думаю, придется. – В голосе Флоренс слышался намек на слезы. – Я не хочу, но не вижу другого выхода.
– Но вы любите этот дом. Я думал, вы никогда не расстанетесь с ним.
– Я люблю его и всегда буду любить. Когда она родилась, я мечтала… что все здесь однажды станет ее. Но теперь… это невозможно. Как я могу оставить Тане такое наследство?
– Вы когда-нибудь думали рассказать ей правду? – спросил Уорик.
– Как? – Флоренс нервничала. – Я труслива и знаю это. Я боялась тогда, боюсь и сейчас.
К двери приблизились шаги. Таня тихо отступила к лестнице.
«Подслушивая, редко услышишь о себе хорошее» – давняя поговорка оказалась правдой. Таня всем сердцем желала бы не знать сказанного, но понимала, что уже никогда этого не забудет.
Ей не рады. Но одно дело догадываться, а другое – услышать напрямую. Сказанного и услышанного не вернешь. Она нежеланная гостья. Она – помеха. Неудобство. Бабушка ненавидит ее. Ненавидит настолько, что готова лишиться дома, который любит, лишь бы его не унаследовала единственная внучка.
Когда Таня поднималась наверх, на лестничной площадке царила тишина. Даже жильцы в дедушкиных часах не выкрикивали колкости, как обычно. Только Амос расхаживал у себя на третьем этаже – привычно для этого времени дня. Она закрылась у себя и легла на кровать. В голове снова и снова звучали бабушкины слова. Таня прижала колени к груди, пытаясь заглушить это гадкое чувство, но оно не ушло, как и неприятное призрачное ощущение от двух комнат, которые они с Фабианом успели исследовать.
Подняв запястье, Таня изучала браслет, недоумевая, зачем бабушка отдала его, если так к ней относится. В памяти всплыли ее слова о талисманах для защиты. Она перебирала подвески одну за другой. Представлялось, что каждая хранит память о своей первой хозяйке, что с их помощью можно заглянуть в прошлое. Некоторые вызывали простые ассоциации: сердечко – любовь, кольцо – брак. Ключ – дом или безопасность. Маска… любовь к театру? Еще были странные и тревожащие: например, меч и кинжал. А вот от следующей мысли у Тани перехватило горло. Крошечный котелок мог быть связан только с колдовством.
Какие бы тайны ни скрывал браслет, Таня уже знала: он не принес Элизабет Элвесден ни защиты, ни удачи.
Ужинала Таня с аппетитом, что было неожиданно, учитывая сегодняшние события. После еды бабушка убрала тарелки в раковину, а вместо них водрузила на стол огромную миску свежей клубники и кувшин густых сливок.
Уорик застонал, поглаживая живот и одновременно с тоской глядя на клубнику:
– В меня больше ничего не влезет.
– Ерунда, – отмахнулась Флоренс. Поставила перед ним плошку с клубникой и полила ее сливками.
Уголком глаза Таня заметила, как приподнялась крышка чайной коробки и оттуда выглянул живший там маленький брауни. Сморщенное лицо, похожее на грецкий орех, наполовину скрывала копна лохматых, спутанных волос. Его разбудил звон посуды. Брауни бросил на Таню недовольный взгляд, наклонился и помешал содержимое сахарницы какой-то тросточкой, после чего вновь нырнул в коробку для чая.
К Таниному ужасу, Флоренс взяла сахарницу и, щедро посыпав свою порцию клубники со сливками, передала дальше. Таня сразу же подвинула сахарницу Фабиану, после непонятных действий брауни не взяв оттуда ни ложечки. Впрочем, никто тут не знал, посыпает она обычно клубнику сахаром или нет.
Уорик первым попробовал ягоды. На его лице отразилось отвращение. Он сплюнул в салфетку и потянулся к кувшину с водой.
– Это соль!
– Ты уверен? – спросила Флоренс.
– Конечно, уверен!
Рука Фабиана застыла в воздухе, рот слегка приоткрылся, а разочарованный взгляд сосредоточился на ложке.
– Кто последним добавлял сахар в сахарницу? – поинтересовалась Флоренс.
– Я, – виновато ответила Таня. – Сегодня утром.
Флоренс собрала у всех политую сливками клубнику и выбросила в мусорное ведро.
– Ради всего святого, постарайся быть внимательней!
Таня закусила губу от злости. Хорошо, что Уорик первым попробовал ягоды. Он рассказал бабушке о происшествии в лесу, хотя дал слово молчать. Ожесточение от подслушанного разговора не ослабевало.
В дурном настроении Уорик удалился. Вскоре ушла и Флоренс.
Фабиан наклонился и ткнул Таню в бок:
– Утром там был сахар. Я посыпал кукурузные хлопья.
Таня уставилась на него. Фабиан лениво усмехнулся:
– Так когда же ты его заменила?
– Что?
– Сахар на соль. Когда ты это сделала?
– Что? Ты думаешь… думаешь, это я?
– А разве нет?
– Нет, – холодно отрезала Таня. – Зачем мне это?
– Ради забавы? – ухмыльнулся он.
Таня встала из-за стола, ей уже было не до десерта.
– Да, верно, Фабиан. Чрезвычайно забавно – выставить себя идиоткой перед всеми.
– А уморительное лицо Уорика, когда он отведал клубники? – напомнил он довольно. – И к тому же себе ты не положила сахар.
– Я этого не делала. – Таня направилась в коридор, но Фабиан вскочил и загородил дверь. – Уйди с дороги.
– Знаешь, – заметил он, – интересно, что такие штуки всегда случаются, когда ты рядом.
Таня прищурилась, но сердце у нее екнуло.
– Какие штуки?
– Ну, вроде того раза, когда ты жила здесь, потому что твои родители уехали во Францию, – продолжил Фабиан. – В первый вечер мы все смотрели фильм, и, как он закончился, ты встала и упала, потому что твои шнурки были связаны вместе. Ты обвинила меня, но отлично знала, что я весь вечер сидел в другом конце комнаты и вообще не подходил к тебе. А прошлым летом ты купила для Флоренс свежие цветы на рынке. И на следующее утро они завяли с концами. Все до одного, и вода протухла, будто три недели не меняли. И еще раз, когда…
– По-твоему, тут есть какой-то смысл? – Таня изо всех сил старалась скрыть дрожь в голосе.
– Да, есть. Дело в тебе. Странные вещи происходят, когда ты рядом. Ты думаешь, что никто не замечает… но я все вижу.
Таня заставила себя рассмеяться:
– У тебя буйное воображение. Теперь, если это все, не мог бы ты уйти с дороги?
Фабиан отодвинулся, ухмыляясь:
– Что-то не сходится. Ты что-то скрываешь. И я собираюсь выяснить, что именно.
Таня напряглась:
– Просто оставь меня в покое. Я серьезно.
– Отлично, – небрежно кивнул Фабиан. – Уорику никогда не нравилось, что я общаюсь с тобой. Говорит, от тебя одни неприятности.
– Мне все равно, что говорит твой драгоценный отец. – Таня сердито протиснулась мимо. – Его слова ничего не значат – я слышала сегодня, как он нарушил свое обещание. Рассказывал бабушке, что нашел нас в лесу. Донес на нас. Так почему бы тебе хорошенько не подумать, от кого на самом деле неприятности в этом доме?
В ту ночь Таня так злилась на Фабиана и Уорика, что долго не могла заснуть. Снова и снова прокручивала в голове, что ей следовало бы сказать, каждый раз придумывая все более эффектные и резкие ответы, и даже произносила их полушепотом в тишине комнаты. Как смеет Уорик говорить, что от нее одни неприятности? И как посмел Фабиан обвинить ее, что она заменила сахар солью?
Однако больше всего беспокоило – беспокоило и нервировало – то, что Фабиан постоянно подмечал маленькие странности, которые происходили вокруг нее. Это была правда – от увядших цветов до связанных шнурков. Всё – работа фейри. Ее потрясло, что до сегодняшнего вечера он не говорил ни слова.
В конце концов Таня поняла, что просто накручивает себя, и усилием воли выкинула это из головы, чтобы хоть немного поспать. Но хотя сон пришел, длился он недолго.
Она проснулась, вздрогнув и с четким ощущением, что не одна в комнате. Первой мыслью было, что пришли фейри, но, когда удалось сосредоточиться, стало ясно: нет ничего, что указывало бы на их присутствие. Тишина. Ни взмахов крыльев, ни шепота, ни особого земляного запаха. Только она сама и небольшая негостеприимная комната.