Встревоженная, Таня откинулась на подушку, пытаясь избавиться от неприятного чувства и расслабиться. Должно быть, приснилось. После всего, что происходило в эти дни, неудивительно, что у нее стало плохо со сном. Она закрыла глаза и судорожно вдохнула, заставляя себя медленно выдохнуть.
И – замерла, услышав что-то в темноте, похожее на шипение змеи. Или с таким шорохом змея ползла? Что-то медленно и осторожно скользило. Это ее и разбудило – теперь она была уверена.
Не получалось двигаться, не получалось дышать. Тело сковало страхом, Таня могла только слушать это шелестение. Слушать, даже не понимая, откуда оно исходит. Звук казался таким близким, словно шел прямо из комнаты… и все же что-то подсказывало, что это не так. Но где бы – и что бы – оно ни было, оно было близко. Очень близко.
Тут как будто-то что-то включилось в ней, и оцепенение спало. Подавив крик ужаса, она откинула одеяло и вскочила. Новый шум остановил ее. Таня замерла снова, но уже не от страха. То, что она услышала, было ни с чем не спутать. Скольжение прекратилось, а звук…
Кто-то чихнул.
И вдруг Таня все поняла. Она кинулась к шкафу, открыла дверцы, отодвинула в сторону висевшие на вешалках вещи и резко стукнула по задней стенке шкафа. За ней была пустота.
Подозрения подтвердились.
Значит, ее гардероб тоже закрывал дверной проем со стороны старой лестницы. И там сейчас кто-то крался. Таня живо представила, кто это. Она еще раз сильно стукнула по задней стенке шкафа.
– Я знаю, что ты там, Фабиан, – зло прошептала она. – И позволь сказать тебе…
Слова застряли у нее в горле, когда из-за шкафа донеслось отчаянное мяуканье на высоких тонах, как будто кто-то медленно душил котенка. У Тани заледенела кровь. Затем раздалось бульканье, и жуткие звуки ослабели, а потом вовсе затихли. И снова шуршащее скольжение и едва слышные шаги – шаги того, кто старался вести себя очень-очень тихо. Шаги удалялись и становились все глуше.
Таня так и не смогла вспомнить, как оказалась на другом конце комнаты, на полу, плотно прижавшись спиной к стене. Так, забившись в угол, она проснулась в четыре часа от скудного утреннего света. Было очень холодно, жестко, и Таня забралась обратно в постель. В голове вертелась одна-единственная мысль.
Похоже, на лестнице для слуг был не Фабиан.
В шесть утра крики Амоса разбудили всех домашних. Таня прикрыла уши от грохота и лязга, раздавшихся сверху, – старик либо уронил свой завтрак, либо сам кинул его. И, скорее всего, последнее, так как, проходя мимо ее спальни, Уорик ругался себе под нос.
Мгновением позже нахлынули воспоминания об этой ночи. Сейчас, при свете, страх, который она испытала, показался нелепым и даже смешным. Наверняка это был Фабиан. Слишком уж все совпадает: они вдвоем только-только обнаружили старую лестницу, и из-за ссоры Фабиан захотел отомстить. Но она помешала его планам – и с удовольствием укажет на это при первой возможности.
Таня поднялась с кровати, размышляя, что надеть. Красная футболка уже в стирке, а от шарфа с бисером, купленного в Тики-Энде, чесалась кожа, и она обернула им спрятанную под половицей коробку, куда к единственному уцелевшему дневнику положила список средств для отпугивания фейри и компас. Пока что стоило испробовать другой способ защиты от фейри, вычитанный в книге: Таня вывернула носки наизнанку – под кроссовками все равно никто не увидит.
Когда она спустилась вниз, бабушка сидела за столом напротив Уорика и ворчала что-то по поводу количества еды, поглощаемой домочадцами. На плите в здоровенной кастрюле побулькивала каша. Когда Таня проходила мимо, фейри очага выскочила из-за кастрюли и спряталась за тостером.
– Доброе утро, – сказала Флоренс.
– Разве? – ответила Таня. – Мое утро обычно начинается через час. Мне еще полагается быть в постели.
Уорик поднял голову, будто только заметив ее присутствие.
– Тогда почему ты не там?
– Как-то не получилось спать, – язвительно ответила Таня.
Флоренс подняла свою чашку с блюдца:
– Может быть, лучше переселить тебя, если Амос причиняет беспокойство? Я уверена, Уорик не откажется привести для тебя в порядок одну из комнат в другом конце коридора.
– Не стоит. Не хочу причинять вам еще больше проблем.
Таня намеренно сделала ударение на последнем слове, глядя бабушке прямо в глаза. И с удовлетворением отметила, что чашка в руке Флоренс дрогнула. Бабушка отвела взгляд.
– Какие могут быть проблемы, – тихо сказала она.
«Лгунья», – подумала Таня. Взяла тост и начала намазывать его пастой «Мармайт».
– Есть горячая каша… – начала Флоренс.
– Я не люблю овсянку.
– Забавно, – хрипловато обронил Уорик. – Помнится, ты ела ее ведрами в прошлом году.
– Может, поэтому видеть не могу сейчас.
Все промолчали.
– Так ты хотела бы сменить комнату? – спросила Флоренс.
Таня с хрустом жевала и не торопилась с ответом.
В каком-то извращенном смысле она начинала получать удовольствие. Если бабушка и Уорик считают ее ходячей неприятностью, то пусть свое получат. Теперь Таня намеревалась сознательно доставлять им как можно больше проблем и хлопот. Если все удастся, ее даже отправят обратно в Лондон – на руки маме. Таня еле удержалась от ухмылки при этой мысли.
– Нет, не беспокойтесь, – произнесла она наконец и откусила еще кусочек тоста.
Как бы ей ни хотелось заставить Уорика потрудиться и разгрести одну из старых пыльных комнат, новый вариант мог оказаться хуже нынешнего.
Краем глаза она заметила, что Уорик расслабился, и поборола нарастающее желание хихикнуть.
Съев второй тост, Таня направилась к двери, отчасти ожидая, что бабушка позовет ее обратно за стол. Но в кухне царила тишина.
Позже днем, выглянув в кухонное окно, Таня увидела какое-то движение в саду за домом. Она вышла через черный ход, пытаясь разглядеть, что там, за разросшимися кустами и сорняками.
Брансвик сидел в одиночестве на камне. Медленно приблизившись, Таня села рядом. Гоблин обхватил голову руками и с несчастным видом смотрел в землю. Таня осторожно коснулась его руки.
Брансвик подпрыгнул – очевидно, не слышал, как она подошла. Затем посмотрел на нее и снова уронил голову на руки. Было ясно: его снова избили, и на этот раз еще сильнее. Полностью закрытый правый глаз представлял собой опухший фиолетовый синяк. Мочка одного уха выглядела так, как будто ее сильно укусили. Пока Таня изучала бедолагу, по его унылому носу скатилась слеза.
Таня достала блокнот, где заранее записала несколько вопросов, чтобы задать гоблинам, если встретятся.
Еще одна крупная слеза скатилась по щеке Брансвика. Он что-то промямлил – Таня не разобрала что и поняла: у него не хватает нескольких зубов. Но прежде чем успела переспросить, он бросился к ее ногам и что-то схватил.
Гусеница бешено извивалась между его большим и указательным пальцами, прежде чем Брансвик бросил ее в рот. Челюсти сжались с хлюпающим звуком, гоблин шумно сглотнул и закашлялся. С жалостью и отвращением Таня наблюдала, как он выковыривает гусеничные волоски из оставшихся, теперь еще и позеленевших зубов.
– Постой, погоди, я вернусь сюда, – сказала Таня. – Взгляну, есть ли в доме у нас еда.
Она побежала обратно на кухню, где быстро порылась в буфете, шкафчиках и холодильнике – не завалялось ли чего. Бабушка была права: съестного почти не осталось. Таня взяла немного хлеба, сыра и пригоршню виноградин. Закрывая дверцу холодильника, она услышала, как кто-то жадно пьет, и краем глаза заметила движение: фея очага метнулась за сапог Уорика. Подойдя ближе, Таня увидела на каменном полу маленькую миску с молоком. В ней плавали спутанные клочки рыжего меха и порядком пожеванный паук. Молоко все еще слегка колыхалась, и несколько предательских капель, попавших на сапоги Уорика, указывали на виновницу.
Исполненная жалости к любому существу, которое ради глотка молока рисковало навлечь на себя злобу Вулкана – даже Оберон держался подальше, – Таня взяла чистое блюдце, налила свежего молока, поставила около ведра с углем, любимого места феи очага, а затем поспешно выскользнула обратно в сад.
Набросившийся на еду Брансвик выглядел так, что она не знала, плакать или смеяться. Он сгреб в рот все до последней крошки, откинулся назад и удовлетворенно рыгнул. Определенно, более основательной пищи ему не перепадало уже несколько дней. Таня терпеливо ждала, размышляя, ответит ли он на ее вопросы.
Гоблин посмотрел на нее.
– Брансвик, скажи, я могу спросить, что страшного в этом лесу может быть? – Она указала в сторону деревьев.
Брансвик переминался с ноги на ногу.
– Мне жаль, но я волен лишь предупредить: беречь себя надо и в лес не ходить. – Он спрыгнул с камня и направился к кустам.
– Куда ты идешь? Ведь нечестно же это! – окликнула Таня. – Не можешь оставить меня без ответа.
Брансвик повернулся к ней, глаза его были полны слез.
– Кто гоблину, как ты, поможет? Но больше он сказать не может. – И с этими словами ринулся в кусты.
– Пожалуйста, мне помоги! – Таня побежала за ним по крапиве. – Останься, Брансвик, не беги!
Гоблин исчез. Таня вздрогнула – на лодыжках, ужаленных крапивой, вздулись болезненные красные волдыри. Мрачно глядя на альпийскую горку, она наклонилась, чтобы подобрать сломанный зуб, валявшийся среди хлебных крошек и явно принадлежавший Брансвику. Сунув зуб в карман, она пошла к дому. Предупреждение гоблина – это, конечно, хорошо, но как защитить себя, если не знаешь, от чего нужно защищаться?
– С кем ты разговаривала?
– Когда?
– Ты разговаривала с кем-то у горки.
Как обычно, Фабиан подкрался, когда она меньше всего ожидала. Вечером Таня гуляла с Обероном у ручья. На этот раз Оберон был на поводке. Ей не хотелось снова заблудиться в лесу или снова просить Уорика о помощи.
– Ни с кем я не разговаривала. – Таня посмотрела на коричневый кожаный блокнот Фабиана, куда он, судя по всему, что-то зарисовывал. Заметив ее взгляд, он тут же захлопнул блокнот.