На лестнице раздались торопливые шаги.
– Что происходит? – тревожно окликнула бабушка.
– …происходит… – сказала Таня, но рот ее двигался не по ее воле.
Дверь распахнулась, и спальню залил свет. Глаза медленно привыкали к внезапной яркости. Лицо вбежавшей Флоренс было похоже на мрачную бледную маску. Следом вошел Уорик. Таня заметила, что его рука лежит на поясе – на охотничьем ноже. Бабушка переглянулась с Уориком, и он быстро опустил руку.
Флоренс странно смотрела на потолок. Таня вскинула голову. Ей показалось, что бабушка глядит прямо на фейри, но потом она поняла: там бешено раскачивалась лампа. Должно быть, кто-то из них – скорее всего, Мизхог – задел ее.
На третьем этаже завозился Амос. Послышались непристойные ругательства, а затем громкий повторяющийся стук, словно дверь открывали и захлопывали, открывали и захлопывали. Рот Флоренс сжался в тонкую линию, пока она осматривала комнату: опрокинутые стул и стол, разбросанные книги, запрыгнувший на подоконник и продолжающий неистово лаять Оберон.
– ПРЕКРАТИ ЧЕРТОВ ГАЛДЕЖ! – рявкнул на него Уорик.
Оберон слез и с тихим завыванием спрятался за Таней.
– …чертов галдеж… – повторила она, глядя в окно.
Шляпа-с-Пером довольно ухмыльнулся напоследок, и фейри исчезли.
– Что именно, – холодно спросила Флоренс, – делает здесь этот пес?
– …этот пес… – повторила Таня.
– Что ты тут натворила?
– …натворила…
– Ты думаешь, это хорошая шутка? – осведомился Уорик.
– …шутка…
Таня закрыла рот руками.
– Уорик, – яростно выдохнула Флоренс, – отведи пса вниз и закрой на кухне.
– …на кухне… – пробормотала Таня сквозь зажатый ладонями рот.
Уорик поджал губы и ушел, за ним послушно тащился Оберон. Флоренс осталась. Она стояла неподвижно, и взгляд ее серо-голубых глаз был суров.
– Больше я такого не допущу. Никаких ночных выходок. И если еще раз найду здесь Оберона, отправлю его домой раньше, чем ты успеешь моргнуть. Ты меня понимаешь?
Таня кивнула, но у нее все равно вырвалось:
– …меня понимаешь… – Она опустила глаза, не в силах смотреть в лицо бабушке.
– Перестань повторять все, что я говорю!
– …все, что я говорю…
– Я не ожидала от тебя подобной дерзости. Очевидно, ты слишком много времени проводишь в обществе Фабиана, – сказала Флоренс. – Меня это не удивляет.
– …не удивляет…
– В постель – сейчас же. – Губы бабушки плотно сжались. – Я не хочу сейчас слышать от тебя ни звука. – И без лишних слов она ушла, резко закрыв дверь.
– …ни звука… – прошептала Таня в пустоту комнаты.
Ее взгляд уперся в картину, висевшую над камином. Слезы гнева и отчаяния катились по щекам. Эхо на картине, казалось, насмехается над ней.
Медленно она прошла в ванную, где на краю раковины в лужице холодной воды лежал браслет. Таня взяла его и вздрогнула: упавшая капля, словно ледяная слеза, потекла по руке. В темноте она провела большим пальцем по каждой подвеске. На ощупь не все удалось распознать, но включать свет с риском снова вызвать бабушкин гнев ей не хотелось. Среди тех, что она смогла различить, были кинжал, кубок и ключ.
Тринадцать Сокровищ.
Почему она не додумалась раньше?
Семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение. Браслет Элизабет Элвесден, первой леди поместья. Той, что умерла в лечебнице для душевнобольных. Той, чьи секреты остались на страницах дневника, спрятанных в тайных углах; секреты, которые семья отчаянно пыталась скрыть, чтобы сохранить свое имя незапятнанным. Секреты, которые так легко окрестить безумием.
Секреты, о которых Таня теперь знала.
Элизабет Элвесден могла казаться сумасшедшей, но не была ею. Элизабет Элвесден была подменышем.
Утро среды выдалось ясным и свежим, с легким намеком на прохладу. Таня встала рано. Привычные крики Амоса сегодня сослужили ей хорошую службу. Прислушиваясь, как он разоряется, Таня не повторила за ним ни слова и поняла, что чары фейри развеялись. После ночных событий голода она не испытывала совсем, но решила, что поесть следует. Флоренс нигде не было видно, и впервые она не приготовила завтрак. Стоя у кухонной двери, Таня бездумно жевала сухарик, наблюдая за Обероном, шныряющим по саду.
В кухню вошел Уорик. Только теперь, когда она уже не была одна, Таня заметила, что шумно чавкает. Сглотнула и чуть не закашлялась – в горле застрял комок.
– Не знал, что кто-то уже встал, – сказал Уорик, как обычно угрюмо. Щелкнул выключателем на чайнике и насыпал растворимый кофе в кружку.
– Я не очень хорошо спала, – отозвалась Таня.
Как только слова сорвались с губ, она поняла, как глупо это прозвучало.
– Не думаю, что кто-то из нас хорошо спал, – буркнул Уорик.
Крепкий аромат дешевого кофе наполнил кухню, когда он залил кипяток в кружку. С кружкой в руках, не сказав больше ни слова, Уорик ушел.
Меньше чем через минуту появился Фабиан. Сел за стол и выжидающе посмотрел на Таню.
– На что ты любуешься? – спросила она, раздраженная пристальным взглядом.
– На что ты любуешься? – немедленно повторил Фабиан.
Таня нахмурилась:
– То есть ты уже слышал.
Фабиан усмехнулся:
– Конечно. Уорик рассказал. Прямо не верится, что я такое проспал. Похоже, было весело.
– Это не я, Фабиан, – устало произнесла Таня. – Это они. Фейри. Пришли наказать меня за… за то, что случилось с обитателем стоков.
Ухмылка на лице Фабиана мгновенно стерлась.
– Ты хочешь сказать, это… их работа? Они заставили тебя повторять, что говорят другие?
Таня кивнула.
– И это еще не все. Я узнала, почему обитатель стоков был одержим желанием заполучить браслет. Не только потому, что он блестел. А потому что подвески символизируют Тринадцать Сокровищ.
– Те, что хранят Благой и Неблагой Дворы? – спросил Фабиан.
– Да. Заказчик браслета хотел иметь что-то очень личное, очень значимое для себя. Легенда о Тринадцати Сокровищах мало кому известна, а значит, у него была чрезвычайно сильная связь с фейри.
– Какая связь?
– Такая, которая даровала некоторым потомкам, в том числе мне, двойное зрение.
– Подменыш, – заключил Фабиан. – Тогда надо отследить браслет до первого владельца, и мы узнаем, кто это.
– Думаю, я уже знаю. Вспомни портрет лорда и леди: у нее на руке этот браслет. Элизабет Элвесден.
Быстро выглянув в коридор и убедившись, что они одни, Таня закрыла дверь кухни и села за стол напротив Фабиана.
– Я помогу тебе спасти Морвенну Блум, чтобы мы обелили имя Амоса, – тихо сказала она. – Но после этого я закончу свои дела с фейри.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Фабиан. – Ты же не можешь просто перестать их видеть?
– Да, не могу. У меня здесь нет выбора. Но я могу выбирать, что делаю. То, как они обходились со мной, всегда было вызвано моими поступками. Я кому-то пыталась рассказать о них или совершала то, что на них как-то влияло. Они всегда хотели от меня одного – моего молчания. Так, может быть, дать им то, чего они хотят, и они оставят меня в покое. И, может быть, я смогу жить нормальной жизнью.
– Очень много «может быть», – тихо заметил Фабиан.
– Знаю, – кивнула Таня. – Но пока эти «может быть» – все, что у меня есть.
Фабиан встал, открыл заднюю дверь и, глядя на Оберона, который носился по саду, вдруг сказал:
– Он жесток, знаешь. Амос, я имею в виду. Неудивительно, что люди считали его способным на… на то, в чем обвиняют.
Фабиан помолчал и поднес руку к виску:
– Помнишь… помнишь мой синяк? Я сказал, что упал. Но я солгал.
Таня промолчала. Она подозревала это сразу.
– Когда мы узнали, кто та девушка, что мы видели в лесу, я впал в отчаяние, – продолжал Фабиан. – Тем вечером я рассказал тебе о Морвенне и остался на третьем этаже. Ждал, пока Амос выйдет в уборную, в последнее время он небыстро передвигается, значит, будет пара минут, чтобы осмотреться. Я стоял в нише, казалось, провел там несколько часов, пока он наконец вышел. А когда скрылся из виду, я прокрался в его комнату.
– Что ты искал? – спросила Таня.
– Что угодно. Что-нибудь… что может свидетельствовать о его невиновности… или вине.
– Если полиция отпустила его, неужели ты думал, что спустя столько времени сможешь найти что-нибудь?
– Не знаю. – Фабиан прикрыл глаза. – Это было ужасно. Повсюду хлам. Кучи старых газет… одежда, которую он не носил годами и, возможно, никогда больше не наденет. Подарки, которые он никогда не открывал… так и не развернутые, в бумаге. Я слышал, как отец рассказывал Флоренс, что Амос ничего не выбрасывает, но не мог подумать, что настолько… Я нашел несколько совсем жутких вещей… – Он прервался и вздрогнул.
– Например?
– Прядь волос. – Увидев тревогу на лице Тани, Фабиан поспешно добавил: – Не волнуйся, не твою. Слишком темная. Лежала в коробке с его обручальным кольцом, фотографиями моей бабушки и другими вещами, которые принадлежали ей. Наверное, прядь ее – у нее были черные волосы. Там такой хаос, что трудно соображать. Я уже собирался сдаться и уйти, когда нашел кое-что. Альбом с газетными вырезками, все о Морвенне – десятки вырезок. Одна даже еще до ее исчезновения.
– А почему о ней писали до исчезновения?
– Она выиграла местный конкурс талантов – видимо, у нее был поэтический дар.
– Тогда, должно быть, она написала то стихотворение, – медленно произнесла Таня и нахмурилась. – Но это не объясняет, как оно оказалось в моей комнате. Так что же произошло дальше?
– Я начал читать вырезки, – сказал Фабиан. – И, в общем, пробыл там дольше, чем надо, потому что Амос вернулся… и наткнулся на меня.
– Ударил?
– Начал орать, чтобы я убирался. Сначала я застыл. А потом попытался обогнуть его, чтобы выйти из комнаты, ну… наверное, это его напугало. И он напал. И… и самое страшное… Думаю, он меня даже не узнал.
Некоторое время они молчали. Оба понимали, что никакие успокаивающие слова тут не помогут.