Со лба женщины на лицо спускалось несколько красных ручейков. Тело её наклонилось назад для большего замаха.
– Мне будет легче, всем будем легче, – шептала женщина, и снова её лицо впечаталось в бревенчатую стену, отчего по всему дому пробежало глухое эхо.
Аня вопила, срывая звонкий детский голос до хрипа, молила мать прекратить, молила отца остановить её. Но ничего не прекращалось. Марина ускоряла темп, словно пыталась выбить одно из бревен. Мощные удары превращали лицо женщины в неразборчивое красное месиво. Нос, подбородок, зубы – всё это было переломано в труху. Так продолжалось до тех пор, пока череп женщины не треснул. Когда она упала, отец наконец отпустил девочку, и та бросилась к матери, вернее к тому, что от неё осталось.
– Зачем, папа?! Почему ты это сделал?!
– Она сама это сделала, я лишь разрешил. Грешница, самоубийца, – прозвучал тяжелый сиплый голос.
– Ты не мой папа! – девочка наконец отпустила тело матери и кинулась к выходу, но отец был невероятно быстр и перегородил ей путь. Он выкинул вперёд себя нож, которым Марина вспорола ему рот.
– На, держи, – протянул он столовый прибор своей остолбеневшей от страха дочери.
– Возьми его, ты хочешь, – голос его звучал неестественно спокойно, словно только что ничего не произошло.
Аня не хотела брать, но отец говорил так убедительно и страшно, что руки сами потянулись к рукоятке.
– Хорошо, умничка, – он снова погладил её по голове, и на этот раз рука отца была тёплой. Его тело вернуло себе естественный вид, даже в непроглядной темноте это было заметно.
– Режь! – скомандовал отец.
– Что резать?
– Своё горло, милая, режь его, уже можно.
– Я не хочу! – девочка упала на колени и сложила руки так, словно собиралась молиться.
– Я. Сказал. Режь. Горло. Я. Разрешаю.
– Нет! – девочка выронила нож и, закрыв лицо руками, хотела зарыдать, но слёз уже не было, поэтому она просто громко всхлипывала.
Мужчина как будто вырос. На этот раз голос его звучал иначе. Он говорил громко, очень громко, словно в его голосе было ещё несколько других голосов, но это по-прежнему не было криком.
– Я! Разрешаю! Тебе! Перерезать! Своё! Горло! Жизнь! Закончена! Родители! Мертвы! Ты! Одна!
Аня не шевелилась. Глаза её были спрятаны за ладонями. Мужчина опустился на одно колено и, найдя своими губами со свисающими с них нитками ухо дочери, прошептал:
– Тебя никто больше не любит, ты совсем одна, лучше всего будет умереть, проще всего умереть, это не больно, даже приятно.
Аня вылезла из своего укрытия и посмотрела на доброе, улыбающееся лицо человека, которое когда-то принадлежало её отцу.
– Я разрешил сделать это твоему папе, и, поверь, он счастлив. Он сейчас на небесах, ты же знаешь про небеса?
Аня нервно кивнула.
– Держи, – он снова протянул ей нож, – как только закончишь, сможешь встретиться с ним. И твоя мама, она тоже там, ждёт тебя, ты же хочешь к ней?
Девочка снова кивнула. Она медленно взяла рукоятку в свою маленькую ручку, ослабшую от стресса, и нож своей тяжестью потянулся к земле.
– Но я не хочу…
– Ты хочешь, давай, не тяни.
Аня посмотрела на лезвие, дотронулась до него, оно было холодным, как айсберг. Девочка медленно поднесла его к горлу и надавила. В этот самый момент раздался громкий хлопок. Входная дверь распахнулась, впустив в дом ночную прохладу, а затем так же резко захлопнулась.
На пороге стояла небольшого роста тень. Она быстро перемахнула через всю комнату и выбила нож из руки девочки. Костлявая сухая рука, которая больше напоминала ветку дерева, вцепилась в предплечье Ани и дернула её с такой силой, что девочка буквально сорвалась с места.
– Ты не можешь забрать её! – проревел всё тем же нечеловеческим голосом Виктор.
– Это тыы не моожешь забраать её, она принадлежиит мне! – сказало существо, чей голос Аня слышала совсем недавно, когда подслушивала из своей комнаты. Это была бабушка.
Она поволокла девочку за собой. Сопротивляться ей было бесполезно. Аня никогда не чувствовала такой силы, какой обладала эта сильно сгорбленная невысокого роста женщина.
Отец попытался перегородить им дорогу, он громко и быстро говорил бабушке то же самое, что говорил до этого маме, пока она не расшибла себе лоб, но женщина уверенно вышагивала к входной двери.
Тогда он вцепился ей в волосы. Женщина достала что-то из кармана и бросила ему в лицо. Тот сразу отпрянул и громко взвыл. Аня успела увидеть, что это была обычная земля.
Они вырвались из дома, и бабушка захлопнула дверь.
– Беги в сараай, принесии бензин, ты знааешь, где он?
Аня кивнула и бросилась в небольшое железное строение рядом с домом. Сердце билось с бешеной частотой, кровь стучала в висках, но мозг при этом соображал очень хорошо. Аня помнила, как папа заправлял свой старенький «Урал», она быстро отыскала канистру под верстаком и побежала обратно.
Дом вспыхнул, как бенгальская свеча, озаряя собой половину деревни. Бабушка явно знала, где нужно поджигать – не прошло и пяти минут, как крыша начала рушиться. Аня и бабушка отошли на десяток метров, но пламя, чьи языки лизали ночное небо, всё равно обжигало лицо, когда девочка поворачивалась в сторону бывшего дома, чтобы убедиться, что отец остался внутри.
Женщина вела Аню в лес, туда, куда свет пожара не мог проникнуть из-за плотно жавшихся друг к другу деревьев.
Аня шла молча, то и дело спотыкаясь о кочки и ветки. Всё это было ей до жути знакомо. Запах грибов, трава, бабушка, подгоняющая её сзади.
– Куда мы идём?
– Домоой.
– А что стало с папой?
– Он мёёртв. Твооя мать попросиила меня призваать его, но это был не он, это был деемон грехаа. Грехаа самоубиийства, – отвечал противный сухой голос. – Твой отеец в аду, твоя маать в аду, они саами поддались, не смоглии сопротивляться.
– Но почему я не умерла?
– Ты уже былаа мертва. Земля отпустиила тебя. Он не влаастен над тобоой. Тоолько я могу забраать тебя, потому что твооя мать обещаала тебя мне в обмен на твоою жизнь.
«Была мертва… Уже была…» – повторила про себя Аня.
Они шли сквозь непроглядную чащу. Ноги то и дело утопали в рыхлой земле и мхе. Иногда им попадались поляны разноцветных грибов, которые затем сменяли зелёные поля папоротников, потом были болота. Иногда их дорога проходила вдоль лесных ручьёв, они выглядели совсем как те, что были нарисованы на старом ковре в комнате Ани.
Бабушка шла позади и постоянно что-то бормотала себе под нос. Ледяной ночной ветер дул им в спину, словно подгоняя. Он должен был пробирать до костей, но этого не происходило. Аня чувствовала лишь его лёгкие нежные касания. Ветер трепал ночную рубашку, в которой девочка покинула дом, и раскидывал в стороны её длинные волосы. Те без конца лезли девочке в лицо. От волос пахло сырой землёй и спичками.
Настасья Фед. Телефон
Пашу снова разбудил ночной звонок, в прихожей надрывался старый дисковый телефон отвратительного красного цвета. От его громкости содрогались стены, окна и тело. Словно все органы дребезжали в такт звуку.
– Ба! Телефон! – крикнул парень и зарылся с головой под подушку. Только это не помогло. Телефон продолжал трезвонить. Без остановки.
Более противного звука Паша никогда не слышал. Раздражение пересилило лень, адреналин прогнал сон. Парень встал с постели, швырнул бесполезную подушку в сторону двери, выругался и поплелся в прихожую.
– Ба, ты что, не слышишь? – Паша приоткрыл дверь в спальню бабушки, Екатерина Павловна спала, тихонько посапывая. – Как можно так крепко спать? Я тебе завидую.
Бабушка перевернулась на другой бок. Пашке не хотелось ее будить. Он решил ответить сам. Заодно и высказать звонившему все, что он о нем думает.
– Да! – рявкнул он в трубку.
– Павлуша? – послышался старческий голос, пробивающийся через треск. Голос принадлежал мужчине. Паша понял это, когда тот протяжно закашлялся.
– Да, это Павл… Тьфу… Паша. Екатерина Павловна спит. Все спят. Звоните утром! Два часа ночи.
– Хорошо, Павлуш! – старик снова закашлялся и положил трубку.
Паша вернулся в постель. Быстро уснуть не получилось. А когда удалось, снились кошмары. Огонь, дым, горящие люди.
Утром, еле оторвав голову от подушки, Паша обнаружил, что опаздывает на первую пару. Сегодня этого никак нельзя делать, лекцию читает декан факультета. Мужик очень вредный и высокомерный. Опоздавших он не пускает из принципа.
– Доброе утро, бабуль! Я жутко опаздываю. Есть что покушать?
– Садись, я блинов напекла, – бабушка поцеловала внука в макушку, – ешь, пока горячие.
Паша уселся за старенький стол, накрытый пожелтевшей от времени скатертью с уже не отстирывающимися пятнами жира. Быстро затолкал в себя парочку тоненьких блинчиков и запил чаем.
– Ба, тебе ухажёр ночью звонил. Я, конечно, все понимаю, но, может, он не будет каждую ночь названивать, чего вам днем-то не болтается?
Бабушка перестала помешивать тесто.
– Ты ответил на звонок? – спросила Екатерина Павловна, даже не повернувшись к внуку.
– Конечно, он так настойчиво звонил. Я испугался, что мы сейчас всех соседей на уши поднимем.
– Не надо было! Больше никогда не отвечай.
– Да ладно тебе, не напрягайся. Я про твоего Ромео никому не скажу. Это будет нашей тайной, – парень встал из-за стола и поцеловал бабушку в щеку. – А вообще, я думал, что ты всю жизнь только дедушку любить будешь.
– Только дедушку…
О любви бабушки и дедушки в их семье ходили легенды. Дедушка всегда говорил, что будет любить жену до самой смерти и даже после нее. За всю их долгую семейную жизнь они друг без друга ни дня не провели. Всегда вместе, всегда рядом. Дедушка даже в роддом приходил, когда у них дочь родилась. Очаровал медсестер, одарил. Они и пустили. Екатерина Павловна и Михаил Иосифович и с ребенком вместе гуляли, и по магазинам ходили. Бабушку никто никогда не видел одну, а дедушка только на работе один появлялся. Расстались надолго супруги лишь тогда, когда дедушки не стало. Он умер от рака легких еще до рождения Паши.