За спиной щелкнул, клацнул и зашипел принтер.
– Подай, а, – все так же не глядя на Руслана попросил следователь.
Руслан повернулся, собрал еще теплые листы и положил их на стол перед рыжим следователем.
– Так, – перебирал глазами строчки следователь, – отпечатки у Вас еще тогда взяли. Вот тут адрес, зайдете в лабораторию. Там скажут, что еще надо.
Следователь перечитывал протокол опроса. Руслан кашлянул, зажав рот рукой. Он так и не освоился с манерой следователя переходить с «ты» на «Вы» и обратно.
– Ознакомься, подпиши.
Руслан ознакомился и подписал. Следователь убрал подписанные листы под бюст на столе. Бюст при этом тяжело грохнул. Как гантель.
– Из города никуда не уезжайте. Можете понадобиться в ближайшее время.
– А долго не уезжать? – спросил Руслан. Не то чтобы он собирался куда-то ехать, но неопределенность давала чувство дискомфорта. А это, знал по собственному опыту Руслан, из маленькой занозы превращалось постепенно в огромную проблему. Неопределенность отравляла жизнь. Из минуты в минуту. По чуть-чуть. Не та неопределенность, которая растет из предвкушения, тут знак обратный. Эта тащит за собой тревогу и липкие, душные сны.
Рыжий следователь пожал плечами.
Руслан, уже уходя, повернулся попрощаться и увидел рабочий стол на ноутбуке. Там цвели красные маки. Во всю ширину экрана.
– Ты, Руся, вообще не изменился. Вот вообще.
На Таньке какое-то зеленое чешуйчатое платье. Длинные прямые волосы, такие светлые, словно вымытые в молоке, падают на плечи и распадаются на миллионы блестящих ручейков…
…Танька сидела на второй парте у самого окна. А он сразу за ней. На третьей. Солнечные лучи, еле пробивающиеся из-под зимних облаков или свежие, по-весеннему злые, зарываясь в ее волосы, устраивали гипнотическую игру переливов. Такую, что Руслан забивал на бубнеж очередного учителя, теряя чувство пространства и времени.
– Это ты совсем не изменилась, Таня.
Они танцевали в неуютном полумраке кафе под однообразно вялый, но торжественный шансон. Со стороны скученных столов доносился голоса подвыпивших одноклассников. Женька Брюхов, за эти двадцать лет превратившийся из тощего пугливого паренька в грузного, кадыкастого чиновника, распластанный по столу и макая галстук в чью-то тарелку в попытке дотянуться до Силантьева, который трудился журналистом на местном телеканале, кричал с хрипом: «А потому что – америкосы!» Силантьев отмахивался от него резкими движениями головы, рукам обнимал пышную, расползающуюся в стороны Пиманову и тощую, с выпирающими спицами ключиц Пастухову. Кто-то из бывших одноклассников танцевал, как Руслан с Таней, остальные с восторгом совали друг другу под нос изображения детей на телефонах. Только странный Востриков безучастно смотрел в стену.
– Ты знаешь, – сказал Руслан, – а я всегда хотел потрогать твои волосы. Ты в классе распустишь их, а они сияют, как будто живые. Я, может быть, фотографом стал из-за этого.
Три последние рюмки все-таки были лишние, подумал он. Чешуйки на платье царапали руки. Он ведь ни капельки не приврал, когда говорил, что Танька ничуть не изменилась. Ну или он уже не помнил, какой она была. Воображение само перекинуло мостик из прошлого в сейчас. Факт, что именно сейчас она очень ничего. И даже ого-го как ничего. Или все-таки эти рюмки были лишние?
Чиновник Брюхов все-таки дотянулся до журналиста Силантьева и теперь целовал того в тщательно выбритые щеки. Силантьев все так же отбивался кивками головы, не выпуская из рук Пиманову и Пастухову. Рядом топталась в танце еще одна парочка. Он что-то жарко рассказывал. А она заинтересовано подставляла ухо.
– Фотографом? – переспросила Танька. – А ты можешь дочку мою сфотографировать? Или нас двоих? Ой, Русь, а у тебя своя студия есть? Можешь нас двоих? Она – вылитая я двадцать лет назад. Я вас познакомлю. Можешь, Русь?
От Таньки пахло спиртным и сладким парфюмом. Руслан молча кивнул и, не рассчитав, зарылся лицом в молочные волосы.
Красные маки. До самого горизонта. Миллион красных маков. Спутанные, ярко-рыжие волосы падают на большую, вздернутую вверх грудь. Она отступает от него. Шаг за шагом. Не видно ее лица, потому что маки застилают глаза. И горят красным цветом.
Полумрак. Красные плотные шторы. В них четко очерчен прямоугольник окна. На улице солнце. Неужели уже утро?
Тумба, столик, зеркало. Незнакомые обои. Картина в раме. Что там? Фотографии. Слишком мелкие, чтобы понять, кто на них изображен. Кровать слишком мягкая. Неудобная. Шея затекла. В голове стучит застоявшаяся кровь.
Громко звякнул мобильник. Руслан свесился с кровати, там в ворохе одежды нашел джинсы, вывернул карман и выудил мобильник на свет. Выпрямился, и фотографии на стене поехали в сторону. Комната завалилась. Прямые линии падали и разъезжались в разные стороны. Красные маки вспыхнули перед глазами.
Незнакомый номер. Сообщение.
«Знаете ее?»
Снова пискнул мобильник. И на экране высветилась фотография. Улыбающееся лицо. Крупные, некрасивые зубы. Рыжие волосы. Холерически распахнутые глаза.
«Нет. Кто это?» – написал Руслан.
«Это следователь. Жду вас завтра в 11–00 у себя. Снизу позвоните, я встречу».
«Хорошо», – снова написал в ответ Руслан.
– Черт, мы проспали, – Таня повернула к нему заспанное лицо. Волосы ее спутались, лезли в глаза. А глаза были черные. Не видно было глаз. Руслан мотнул головой. Таня прикрыла лицо ладонями. – Ой, я такая страшная, наверное, после вчерашнего. Не смотри.
– Выспались, – ответил Руслан. Отвернулся, нащупывая рукой джинсы, не зная, целовать Таню или нет. Целовать не хотелось.
Руслан подобрал с пола и надел трусы, джинсы, рубашку, носки. Пиджак, где пиджак?
– Я пойду, – сказал он, наклонившись и целуя Таню в старательно сжатые губы.
– Про фотосессию помнишь? – Таня натянула одеяло почти на самые глаза. Луч проник через щель между шторами, мазнул ее по лицу и тронул волосы. Волосы не ответили. Шторы шевельнулись. Луч погас.
– Конечно, – пообещал Руслан.
В коридоре он нашел свой пиджак, висевший почему-то под курткой, и уже надевал ботинки, балансируя на одной ноге, рискуя упасть.
Дверь в соседнюю комнату открылась. Мимо Руслана прошла голая, в одной короткой майке девушка с равнодушным и даже злым лицом. В ее молочных волосах танцевали искры.
С тягучим хлопком моргнула вспышка, и Руслан сказал:
– Перерыв.
Таня заморгала. Лина просто сменила улыбку на безразличную гримасу.
– Можете поправить макияж, – кивнул Руслан в сторону зеркала и визажиста.
– Русик, это круто, – сказал Таня. – Я придумала нам с Линкой еще два образа. У нас есть одинаковые черные платья. И белая шляпа. Такая с широкими полями, как сомбреро. Вторую я тоже знаю, где найти. О! Вот еще бы далматинца! Или мраморного дога. Русик, у тебя есть где спросить?
– Спросим, – ответил Руслан, накручивая на фотоаппарат «полтинник».
Странная у этой рыжей холерички из «Тиндера» была фамилия. Пеликанова. А имя он не запомнил. И при их встрече в кафе, и когда это ему сообщил рыжий следователь. Фамилию сразу запомнил, а имя нет.
– А где можно покурить? – спросила Лина, полистав со скучным видом черно-белый фотоальбом на диване.
– Линка, – нестрого пригрозила ей пальцем Таня, пока визажистка подводила ей глаза.
– Пойдем, тоже покурю. Пальто только накинь.
Они вышли из студии и зашагали по длинному узкому коридору. Направо и налево были двери кабинетов. А в недосягаемой высоте моргали лампы.
– Как в лабиринте, блин, – сказала Лина.
– Бывшие цеха, – отозвался Руслан, толкнул пластиковую дверь, и они оказались на балконе.
Серое небо, замызганная промплощадка внизу, банка полная окурков. Ветер никак не давал прикурить, гасил пламя.
– Дай, я сама, – Лина отобрала у Руслана зажигалку. Закурила. Откинула молочные пряди, спутанные муссом для волос. Подняла высокий черный воротник.
Руслан навел фокус. Надавил на кнопку. Еще. Наклонился ближе. Почти вплотную. Снова нажал кнопку.
Следователь сообщил, что ее зарезали на лестничной клетке. Таксист, скорее всего. А Руслан попался на глаза, когда отрабатывали ее контакты. Он честно сразу сказал рыжему, что у них было одно свидание и один секс тем же вечером. И все. Да, у нее дома. Руслан вспомнил старую заплеванную лестницу в хрущевке. Подъезд с ядовито-зелеными стенами. Там ее потом и нашли, как сказал следователь.
Лина повернулась. Но смотрела не в камеру, а поверх. Прямо ему в лоб. Ветер раскидал по границам кадра белые пряди. Лина затянулась и выдохнула сигаретный дым в объектив.
– А ты только портреты снимаешь?
– Нет, – отозвался Руслан и отступил на пару шагов. Потом опять приблизился почти вплотную.
– А можешь меня голой сфотографировать? – Лина опять выпустила дым и запахнула воротник пальто. Мелькнули белые, длинные пальцы.
Затвор фотоаппарата снова щелкнул.
Руслан лежал затылком на ее животе и смотрел в потолок.
– Ты специально ее над кроватью повесил? – спросила Лина.
– Кого? – Руслан повернул голову. Живот упруго отозвался.
– Ее, – Лина ткнула незажженной сигаретой в черно-белое фото метр на метр. Там в переплетении белых тел чернели углы, линии, тени.
– Да нет, – сказал Руслан и отвернулся. – Не кури в кровати.
– Угу, – Лина щелкнула зажигалкой. – А я думала специально. Такое у тебя тут холостяцкое гнездышко. Фотографии. Голые женщины на стенах. Раскрепощает, наверное.
– Тебе виднее. Просто красиво, – Руслан привстал, дотянулся до бокала на столике рядом с кроватью. – На, сюда пепел стряхивай.
Он опять лег. Живот под затылком напрягся, стал железным. Лина наклонилась к нему, приложила сигарету к его губам. Он затянулся. Убрала. Живот снова расслабился. Руслан выпустил дым в потолок.
– Похоже я на мать трахаюсь? – спросила Лина.