Затем была среда, много кофе, перехваченного то тут, то там, в груди гулко отстукивало сердце. Я таскался с тяжелой аппаратурой через весь город, снимал заказанное мероприятие, какой-то фриковый концерт в парке Горького, потом, выжатый, поехал на очередную вписку.
С Игорьком мы не виделись уже давно, хотя на первом и втором курсе часто зависали вместе. Крыша у него уже тогда ехала, только в то время он много пил, а потом, как оказалось, завязал с этим. Сейчас он был всем понемногу: растаманом, зороастрийцем, дзен-буддистом, юнгианцем. В его заваленной экзотическими побрякушками и книгами квартирке непрерывно сновал самый разномастный народ. Игорек, с грязными волосами, завязанными в пучок, в шортах и майке-алкоголичке, блуждал по комнате, рассказывая про Тибет и Катманду и про то, что там все курят гаш. Тут тоже все курили гаш, а я все отказывался. Боялся, что замкнусь в своих мыслях, со своими демонами и ведьмами, и тогда конец. Зато ночью я смог выговориться.
Это было на маленькой обшарпанной кухне, в воздухе медленно рассеивался сладковатый дым, Игорек заварил зеленый чай с жасмином, и я ему все вывалил. Он слушал, потом мы пили чай.
– Как думаешь, почему это все именно сейчас из тебя полезло? – спросил Игорек.
– В смысле?
– Ну причина, источник всего этого, наверняка же в тебе, понимаешь? Что-то темное из тебя вылезло. Какой-то бес из бессознательного.
– Я не понимаю, ты считаешь, что это все у меня в больной голове или на самом деле?
– А есть разница?
– Ну да, типа есть объективная реальность, а есть субъективная.
– Ага, но и то и другое существует только у тебя в голове.
– Ой, не нагружай еще больше, а? В мою объективную голову этот пипец вообще не влезает. Это все… неправильно.
– Наверняка.
– Что?
– Не, проехали.
– В смысле? Ну давай, объясни мне уже, что это за ведьма?
– Какой-то женский архетип, видимо. Анима. Возможно, образ матери.
– Божечки!
– Что?
– Что за херню ты несешь!
Игорь засмеялся, я подхватил. Оказалось, на кухне были еще люди, им тоже передался наш смех. И стало как-то легче.
Мы еще поговорили, больше шутили, потом народу стало меньше, а оставшиеся стали укладываться спать. Мне выделили матрас на полу и цветастое покрывало с золотым Буддой. Свет потушили. Я уснул почти сразу, и мне приснился сон.
Это была все та же комната, стопки книжек повсюду, бонги, бусы из рудракши, обереги, детские рисунки, самодельные голоса ветра и ловцы снов. Все это было отчетливо видно, несмотря на мрак. И вместе с тем все стало другим, бесцветным, безжизненным. Что-то высасывало краски из предметов, тьму – из мглы. Оно было рядом, за границей зрения, как и в прошлый раз. Я повернул голову и увидел черную точку в углу, на стыке стен и потолка. Может, поэтому в этих местах вешают иконы? Чтобы заткнуть эту крохотную зловещую дыру в…
Кажется, точка становилась больше.
Смотреть на нее было противно, почти больно. Тяжело. Лучшее слово, потому что я чувствовал тяжесть, страшное, невозможное притяжение, будто в этой точке свернулась целая вселенная, чужая, отвратительная, с чудовищной гравитацией, которая вот-вот вырвет мои глаза из орбит. И да, точка росла. Ее края шевелились, словно кто-то с другой стороны пытался расковырять эту дырку своими маленькими пальчиками. И вдруг показалось, что потолок треснул. Как будто черная жирная трещина пошла по нему влево, другая вправо, только это были не трещины, а лапы. Они протянулись через всю комнату и без звука опустились на пол. Я думал, что будут еще конечности, представил гигантского паука, но из дыры вылезло что-то другое – мохнатая голова или это такое маленькое тело… Оно перешагнуло через меня и исчезло в коридоре.
Я лежал, ощущая, как мрак снова наполняется собой. Дыры в углу не было, но притяжение, слабое, еще чувствовалось. Меня тянуло вслед за удалившимся несуразным чудовищем, и я даже не заметил, как встал. Входная дверь была распахнута, темнота на лестничной площадке все еще казалась серой. Мигала кнопка лифта. Я пошел, поплыл по лестнице вниз, должно было быть три этажа, не знаю, сколько я прошел. На улице понял, что одет, даже кеды оказались на ногах. Чудовище, похожее на птицу, шагало впереди. Длинные корявые ноги, сгибающиеся назад, и круглое лохматое тельце. Я уже шел за ним, оно то и дело скрывалось за поворотами домов, бежать у меня не получалось. Все это тянулось мучительно долго, но я должен был узнать, куда оно идет и зачем. Я заметил, что его когтистые лапы напоминают древесные корни, а тело не покрыто волосом, оно свито из веток. И форма у него не круглая, а каплевидная, заостренная сверху, как луковица или хижина. Или, может быть, гнездо. Тут оно пропало из вида.
Я прошел дальше, остановился, покрутился на месте и сообразил, что это мой двор. Уже непонятно было, то ли из ночной тьмы выжали все соки, то ли и впрямь наступало утро, бледное, призрачное. Тревога стиснула мои внутренности, стала скручивать их, я лишь беспомощно оглядывался по сторонам. Ведьма мерзко захихикала где-то рядом. Я никого не видел, только темные окна с одной стороны и вытянутые остриженные деревья – с другой. Почудилось движение справа. Снова хихиканье. Я постарался не подать вида, лишь чуть-чуть повернул голову. Одно из деревьев пошевелилось, потом согнулось и зашагало прочь в глубь рощицы. Ведьма вновь хихикала, сначала низко, утробно, потом все выше-выше. Она вопила, а я бежал за ходячим гнездом. Снова потерял его, визги стали смолкать. Впереди показался пустырь, луковица из веток уже опустилась в центре, а потом раскрылась, словно цветок. Что-то бледное, белесое шевелилось внутри. Я подходил все ближе. Это была ведьма, гнусная скрюченная старушка, она лежала, свернувшись калачиком, голая. Кожа на ее нелепом тельце казалась странно гладкой и мягкой, словно комок теста с синими прожилками вен. Она смотрела на меня с довольной улыбкой, тяжело дыша, от чего раздувались ноздри на ее огромном носу, а крохотные коленки на груди двигались вверх и вниз.
Затем она раздвинула свои худые искривленные колесом ноги с большими ступнями и стала похожа на бесцветную жабу, которую перевернули на спину. Она хотела показать мне то, что было у нее на груди. Младенец. Того же мучнистого цвета, что и ее кожа – нет, это и была ее кожа, потому что ребенок все еще был частью ее тела, наростом на ее туловище, и он шевелился, извивался, словно слизняк с большими закрытыми глазами и открытым маленьким ртом, который не издавал ни звука, но из глубины лягушачьего тела ведьмы поднимался ее отвратительный смех, она смотрела на меня, смотрела, смотрела, а я отступал, отступал, отступал – все, хватит, пожалуйста, дайте мне проснуться, проснуться, проснуться…
И я проснулся. Дыхание успокаивалось. В комнату вливался золотистый солнечный свет. Я зажмурился и потянулся. Значит, время уже около полудня. И тут до меня дошло, что я совсем не там, где засыпал. Это была моя квартира, и я лежал на диване. В верхней одежде и грязных кедах.
На экране мобильника копились пропущенные вызовы. Инга, что-нибудь насчет фильма, заказчик, ждет смонтированный материал с концерта. Я сидел с ноутбуком за столом. Отключил мессенджеры, в социальные сети не заходил, мучил гугл запросами.
психические расстройства
лунатизм
галлюцинации
ведьмы
Почему это все полезло из тебя именно сейчас?
Я оглядел стол, заваленный десятками фотографий. Сочные бордовые куски пустыни, отрывки желтой дороги, оранжево-ржавый пустой панцирь автобуса, ветряная мельница, увязшая в густом кровавом небе на закате, следы наших кед на песке. Мои ломографические пазлы. Я снова открыл поисковик.
ведьмы австралия
Что-то не то. Может, «демоны австралия» или «фольклор австралия». Уже интереснее, только надо много читать. Сестры Ваувалук? Старуха Мутинга, проглатывающая детей? Оно? Нет, это какая-то инициация, чтобы мальчики стали мужчинами. Я бросил взгляд на телефон. Он не звонил, не вибрировал – просто на экране появлялись имена или номера. Инга, заказчик, Инга, неизвестный номер, заказчик, Инга, Игорь… Я взял трубку.
– Привет, дружище! – В динамике послышался бодрый голос Игорька. – Ты как?
– Я даже… не знаю.
– Ты во сколько ушел-то? Я сам рано встаю всегда, а тут смотрю, тебя нет, дверь нараспашку.
– Блин. Извини, я сам не знаю, как это…
– Да все нормально, я только за тебя волнуюсь, дружище.
Я помолчал, глубоко вздохнул и спросил:
– Игорек, ты можешь приехать? Переночевать у меня?
– Все так плохо?
– Все очень плохо, – сказал я с усмешкой. Это было смешно, потому что правда.
Пока Игорек до меня добирался, я снова обратился к гуглу. Перед глазами шагало странное чудо-юдо на деревянных птичьих ногах. Гнездо, хижина, ведьмовской домик?
изба на курьих ножках
Проход в загробный мир. В старину на болотистой почве иногда действительно строили дома, приподнятые над землей. Оно? Нет? Не понимаю.
Потом пришел Игорек с пакетом в руке. Заваривая для меня какие-то успокоительные травы, он между делом подмел на кухне и заглянул в холодильник, затем прошелся по полкам.
– Дружище, да у тебя голяк. Одни приправы. Не, аскеза – это, конечно, круто, но надо бы нам с тобой в магаз сгонять.
Я только пожал плечами. Однако в магазин мы не пошли, Игорек все-таки был не самой лучшей нянькой и слишком любил потрещать за жизнь, за дао и прочий дзен, забывая при этом обо всем насущном. Благо его болтовня успокаивала, так что я пил горячий травяной настой и не думал о том, когда в последний раз ел.
– Избушка на курьих ножках? – переспросил Игорек, когда я рассказал свой сон или что бы это ни было.
– На страусиных, скорей. Или как у цапли.
– Блин, интересно! Это же ты какие-то реально древние образы используешь. Вот ты знаешь, что избушка на курьих ножках в славянской мифологии стоит как бы на границе между мирами, между явью и навью? Типа такой портал.
– Знаю, только это все так и… как-то не так. Я читал про каких-то духов, про сестер в Австралии, думал, может, я из пустыни эту хрень притащил. Потом эта славянская мифология, блин. Все как-то не так, неправильно.