атели высыпали в садик, он уже взбирался по кровле. Из-за дождя черепица стала скользкой, и за пару шагов до конька крыши Томас споткнулся.
– Вижу его! – с восторгом заорал ирландец Кин. – В сторону кухни бежит!
Томас отодрал кусок черепицы и швырнул им в студентов, потом еще одним. Кин смачно выругался, пригнулся, а затем Томас перевалил через конек и скрылся из виду, но слышал, как школяры вопят и улюлюкают, предавшись охотничьему азарту. Гнать англичанина-еретика было гораздо веселей, чем обсуждать четыре главные добродетели или необходимость крещения младенцев.
Мимо Томаса просвистел арбалетный болт; обернувшись влево, он заметил человека в ливрее городского стражника, который перезаряжал арбалет, стоя на помосте рядом с церковью. Черт! Томас сел на конек, потом съехал по скользкому склону, пока ноги не уперлись в невысокий каменный парапет.
– Он на рефектории![19] – крикнул кто-то.
Томас оторвал еще кусок черепицы и забросил его высоко и далеко, сквозь пелену дождя и поверх крыши, не заботясь, где упадет снаряд. Послышались стук удара и звон осколков.
– Туда! – раздался голос. – Он на доме капитула!
Ударил колокол, потом еще один, а на противоположном скате крыши Томас услышал шаги. Он огляделся по сторонам и, не обнаружив удобного пути, осторожно перегнулся через низкий каменный парапет. Внизу оказался другой садик, густо засаженный фруктовыми деревьями.
– Налево! – раздался голос где-то за спиной.
– Нет, он в эту сторону ушел! – Это кричал ирландский студент Кин, и весьма уверенно. – Сюда! – гаркнул школяр. – Я заметил ублюдка!
Томас слушал, как затихает шум погони. Кин увел преследователей совсем не туда, но опасность еще не миновала. Пришло время слезать с крыши. Томас решил рискнуть и спуститься в садик. Беглец перекинул ноги через парапет и посидел немного в неуверенности, потому что высота была изрядной, затем счел, что выбора нет. Он спрыгнул, пролетел сквозь цветы, ветви и мокрые листья. Приземление было жестким, его бросило вперед, на руки. Правую лодыжку пронзила резкая боль, и Томас стоял на четвереньках, прислушиваясь к звукам погони, замиравшей вдали. «Выжди, – подумал он. – Выжди и дай охотникам уйти подальше. Жди».
– Этот арбалет нацелен тебе в спину, – раздался голос позади и совсем близко – Будет больно. И еще как.
«Какая гениальная идея избрать аббатство Сен-Дени в качестве места, где орден Рыболова соберется для бдения и священного обряда посвящения!» – подумал отец Маршан. Здесь, под высокими каменными сводами крыш, в вечернем свете, льющемся через роскошные витражи, перед алтарем, уставленным золотыми сосудами и блестящим от серебра, рыцари ордена Рыболова преклонили колени для благословения. Пел хор, мелодия казалась печальной, но воодушевляющей, мужские голоса то взлетали, то ниспадали, наполняя огромное аббатство, где покоились в своих каменных гробницах короли Франции, а на алтаре ждала орифламма. Орифламма являлась французским боевым штандартом – большой флаг из алого шелка, реявший над королем, когда тот шел в битву. Знамя было священным.
– Это новая, – буркнул Арнуль д’Одрегем, маршал Франции, своему спутнику, лорду Дугласу. – Прежнюю чертовы англичане захватили при Креси. Теперь, наверное, задницы ею подтирают.
Дуглас хмыкнул в ответ. Он смотрел на племянника, который преклонил перед алтарем колени вместе с четырьмя другими воинами, в то время как отец Маршан, в роскошной алой с белым сутане, служил мессу.
– Орден долбаного Рыболова, – язвительно проворчал шотландец.
– Несусветная чушь, не спорю, – согласился д’Одрегем. – Да только чушь, которая способна убедить короля двинуться на юг. Ведь именно этого вы желаете, не так ли?
– Я прибыл сюда драться с англичанами. И хочу выступить на юг и отделать чертовых ублюдков.
– Король боится, – заявил д’Одрегем. – И ждет знамения. Возможно, эти рыцари Рыболова убедят его?
– Боится?
– Английских лучников.
– Я ведь уже говорил, что их можно победить.
– Сражаясь пешими? – В голосе д’Одрегема прозвучало сомнение. То был человек лет пятидесяти с лишним, состарившийся на войне, суровый, с коротко стриженными седыми волосами и челюстью, свороченной ударом палицы. Дугласов он знал давно, с тех пор как еще юношей воевал в Шотландии. Его до сих пор передергивало при мысли об этой студеной далекой земле, при воспоминании о тамошней пище, о сырых и неуютных замках, о болотах, скалах, туманах и пустошах. Но при всей нелюбви к этой стране народом ее ветеран восхищался. – Шотландцы, – сообщил он королю Иоанну, – лучшие бойцы христианского мира. Если, конечно, относятся к нему, сир.
– Они язычники? – обеспокоенно спросил король.
– Нет, сир, просто живут на краю света и сражаются как демоны, чтобы не свалиться с него.
И вот теперь две сотни этих демонов находились здесь, во Франции, отчаянно желая биться с давним врагом.
– Нам нужно возвращаться в Шотландию, – буркнул Дуглас собеседнику. – Я слышал, что перемирие нарушено. Мы можем убивать англичан там.
– Король Эдуард, – невозмутимо заявил д’Одрегем, – отбил Бервик, война закончилась, англичане победили. Перемирие восстановлено.
– Порази Бог Эдуарда! – прорычал Дуглас.
– Так вы полагаете, что лучников способно побить пешее войско? – вернулся к теме француз.
– Именно пешее, – кивнул лорд. – Можно бросить на ублюдков некоторое количество всадников, но лошади должны быть хорошо защищены. Секрет не в лучниках, а в лошадях! Эти проклятые стрелы не пробивают крепкие доспехи, зато с конями творят черт знает что. Доводят животных до безумия. Рыцари вылетают из седел, попадают под копыта, их кони мечутся от дикой боли, а все потому, что лучники целятся в лошадей. Стрелы превращают конную атаку в большую скотобойню – так не поставляйте на нее лошадей.
Для обычно немногословного лорда Дугласа это была настоящая речь.
– В ваших словах есть смысл, – кивнул д’Одрегем. – Я не был при Креси, но слышал о большом числе убитых лошадей.
– А вот пешие воины могут нести щиты или надеть тяжелые доспехи, – продолжил Дуглас. – Они доберутся до ублюдков и прикончат их. Вот и весь секрет.
– Именно так ваш король сражался при этом, как его… Дареме?
– Он ошибся с выбором места для битвы, – пояснил Дуглас. – И теперь бедолага томится пленником в Лондоне, а мы не в силах заплатить выкуп.
– Вот почему вам нужен принц Уэльский?
– Я хочу, чтобы проклятый сопляк стоял на коленях, писался от страха, слизывал конский навоз с моих сапог и умолял о пощаде. – Дуглас хохотнул, и эхо раскатилось по просторному аббатству. – Захватив юнца, я обменяю его на своего короля.
– У него есть репутация, – осторожно заметил д’Одрегем.
– Какая? Игрока? Бабника? Сластолюбца? Бога ради, это же щенок.
– В двадцать шесть? Щенок?
– Щенок, – стоял на своем Дуглас. – И мы посадим его на цепь.
– Или Ланкастера.
– Долбаный Ланкастер! – Дуглас сплюнул.
Генрих, герцог Ланкастерский, вышел во главе английского войска из Бретани и опустошал Мэн и Анжу. Король Иоанн намеревался повести армию против него, предоставив старшему сыну докучать принцу Уэльскому на юге, и именно этого опасался Дуглас.
Ланкастер-то не дурак. Столкнувшись с многочисленной армией, он, скорее всего, отступит к мощным бретонским крепостям, а вот принц Эдуард Уэльский молод и упрям. Прошлым летом он провел свою сеющую разор армию до самого Средиземного моря и обратно в Гасконь, не встретив настоящего сопротивления. Наверняка именно это и подтолкнуло его затеять новую кампанию. Принц, по твердой уверенности Дугласа, оторвется от оплота в Гаскони, и его можно будет поймать в ловушку и разбить. Английский щенок слишком беспечен, слишком увлечен шлюхами и золотом, слишком склонен упиваться роскошью. И за него дадут огромный выкуп.
– Нам следует идти на юг, – заявил Дуглас, – а не маяться этой рыболовной чепухой.
– Если хотите идти на юг, – возразил д’Одрегем, – то помогайте всеми силами ордену Рыболова. Нас король не слушает! А вот кардиналу внемлет. Кардинал способен его убедить и хочет идти на юг. Так что выполняйте все просьбы его высокопреосвященства.
– Я выполняю! Позволил ему забрать Скалли. Черт побери, это ведь не человек – это зверь! У него сила быка, когти медведя, зубы волка и чресла козла. Он и меня-то пугает, поэтому бог весть, что этот малый сотворит с англичанами. Но зачем, бога ради, понадобился он Бессьеру?
– Бессьеру, насколько я наслышан, нужна некая реликвия, – ответил д’Одрегем. – Кардинал верит, что она обеспечит ему папский престол, а папский престол – это власть. И если он станет папой, друг мой, лучше иметь его в числе союзников, чем врагов.
– Но возвести Скалли в рыцари, Господь милосердный! – Дуглас расхохотался.
И все-таки Скалли был там, у подножия высокого алтаря, и преклонял колено между Робби и рыцарем по имени Гискар де Шовиньи, бретонские поместья которого отобрали англичане. Де Шовиньи, как и остальные собравшиеся, заработал европейскую славу турнирными подвигами. Отсутствовал лишь Роланд де Веррек, и отец Маршан по всей Франции разослал людей на его поиски.
Это были лучшие бойцы, которых кардинал мог завербовать, величайшие воины, те, кто вселял ужас в противников. Теперь они станут убивать во имя Христа – или, по крайней мере, кардинала Бессьера. В небе растаяли последние лучи солнца, и витражи потемнели. На многочисленных алтарях аббатства горели, мерцая, свечи, а священники бормотали молитвы по усопшим.
– Вы избраны, – обратился отец Маршан к облаченным в доспехи мужам, преклонившим колени перед алтарем. – Вы избраны, чтобы стать воинами святого Петра, рыцарями Рыболова. Задача ваша нелегка, но наградой вам будет небо. Грехи ваши прощены, вы свободны от всех земных клятв, и вам дарована сила ангелов, чтобы одолевать врагов. Вы выйдете отсюда новыми людьми, связанными друг с другом узами верности и священной присягой – с Богом. Вы Его избранники, будете исполнять Его волю, и однажды Он примет вас в раю.