– Но – что?
– Бастард, – недоуменно продолжил Роланд, – это ведь эллекин?
– А, так вы считаете, что эллекины – это дьявольские создания? – Отец Левонн рассмеялся. – Томас христианин, и даже, осмелюсь сказать, христианин хороший. Сам он в этом не уверен, но старается.
– Но он ведь предан анафеме, – указал рыцарь.
– За поступок, который совершили и вы, – за спасение жизни Женевьевы. Быть может, теперь вас тоже отлучат? – Отец Левонн заметил отразившийся на лице Роланда ужас и попытался смягчить удар. – Мессир, существуют две церкви, – продолжил он, – и я сомневаюсь, что для Господа важно, если человек отлучен от одной из них.
– Две? Есть только одна Церковь, – заявил де Веррек. Он посмотрел на священника так, будто тот и сам был еретиком. – Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam, – отчеканил он.
– Еще один солдат, говорящий на латыни! Вы и Томас! И я тоже верую в единую святую Католическую и апостольскую церковь, сын мой, но Церковь эта двулика, как Янус. Одна Церковь, два лица. Вы служили отцу Маршану?
– Да, – ответил Роланд, несколько смутившись.
– А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Кардиналу Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно и папскому легату при дворе Франции. Что известно вам о Бессьере?
– Что он кардинал. – Роланд больше ничего и не знал.
– Его отец торговал свечным салом в Лимузене, – сообщил отец Левонн. – Юный Луи рос смышленым мальчиком, и у его отца было достаточно денег, чтобы дать сыну образование. Но много ли в этом мире шансов у сына торговца салом? Ему не стать сеньором, ведь он, в отличие от вас, не родился с привилегиями и титулом. Зато всегда остается Церковь. В нашей святой Католической и апостольской церкви можно подняться очень высоко. Если ты умен, то не важно, что тебя родили в сточной канаве, и сын торговца салом способен стать князем Церкви. Поэтому Церковь притягивает всех этих смышленых мальчишек, а некоторые из них, как Луи Бессьер, вдобавок амбициозны, жестоки, жадны и беспощадны. Так вот, мессир: одно лицо Церкви – это наш нынешний папа. Добрый человек, малость недалекий, слегка излишне приверженный церковным догмам. Но это человек, пытающийся творить волю Христа в этом порочном мире. Другое ее лицо – это Луи Бессьер, человек злой, который больше всего на свете желает стать папой.
– Для чего и разыскивает Малис, – едва слышно добавил Роланд.
– Именно.
– А я подсказал отцу Маршану, где найти ее! – продолжил Роланд.
– Вот как?
– Или где есть шанс ее найти. Я не уверен. Меча там может и не быть.
– Думаю, вам нужно поговорить с Томасом, – вкрадчиво предложил отец Левонн.
– Скажите ему сами, – ответил Роланд.
– Я? Почему?
Рыцарь пожал плечами.
– Мне надо уезжать, отче.
– Куда?
– Разослан арьербан. Я обязан повиноваться.
Отец Левонн нахмурился:
– Вы присоединитесь к армии короля Франции?
– Разумеется.
– А сколько у вас там врагов? Лабруйяд? Маршан? Кардинал?
– Я могу объяснить все отцу Маршану, – неуверенно произнес Роланд.
– Полагаете, он внемлет разуму?
– Я дал клятву, – возмутился де Веррек.
– Так заберите ее обратно!
Роланд покачал головой.
– Не могу. – Заметив, что священник собирается возразить, рыцарь поспешил продолжить: – Я знаю, что нельзя делить все на белое и черное, отче, и допускаю, что Бессьер негодяй, и догадываюсь, что Лабруйяд – мерзавец, но разве его жена лучше? Она прелюбодейка! Распутница!
– Половина христиан повинна в этом грехе, и большая часть из второй половины тоже не прочь в нем погрязнуть.
– Оставшись здесь, я тем самым смирюсь с ее грехом, – заявил де Веррек.
– Боже правый! – удивленно промолвил отец Левонн.
– Неужели так дурно искать чистоты? – почти умоляюще спросил Роланд.
– Нет, сын мой, но вы идете против здравого смысла. Признаете, что дали клятву плохим людям, а теперь утверждаете, что нарушать ее нельзя. В чем же здесь чистота?
– Тогда, быть может, я нарушу клятву, если так подскажет мне совесть, – допустил Роланд. – Но зачем нарушать ее, чтобы встать на сторону человека, который сражается против моей страны и укрывает прелюбодейку?
– Я считал, что вы гасконец. Англичане правят Гасконью, и никто не оспаривает их права.
– Некоторые гасконцы оспаривают, – возразил де Веррек. – И если дойдет до боя, я буду сражаться за то, что считаю справедливым.
Отец Левонн пожал плечами.
– Большего от вас и не требуется, – согласился священник. – Но вам по меньшей мере следует попрощаться с Томасом.
Он выглянул из окна и увидел, что на краю земли занимается рассвет.
– Ступайте, он ждет, чтобы поблагодарить вас.
Отец Левонн проводил Роланда вниз, в просторную кухню. Там была Женевьева, левый глаз которой пересекала повязка. В углу спал Хью. Томас сидел рядом с женой, обняв ее рукой за плечи.
– Отче, – кивнул он отцу Левонну.
– Сир Роланд выразил желание уехать, – сообщил отец Левонн. – Я пытался убедить его остаться, но он настаивает, что должен идти к королю Иоанну.
Священник обернулся и дал Роланду знак высказать все, что тот сочтет нужным, но де Веррек молчал. Он зачарованно смотрел на третьего из присутствующих, сидящего за столом. Казалось, рыцарь лишился возможности говорить или даже двигаться. Рыцарь просто смотрел, и в его голове мелькали все поэтические строки, которые пели трубадуры в замке его матери: о губах, похожих на лепестки роз, о щеках, белых, как крыло голубки, о глазах, способных озарить самое темное небо, о волосах цвета воронова крыла. Роланд вновь попытался заговорить, но не мог произнести ни слова, а она смотрела на него столь же широко распахнутыми глазами.
– Вы не знакомы с графиней де Лабруйяд? – осведомился Томас. – Госпожа, это мессир Роланд де Веррек… – Он помедлил, потом добавил с нажимом: – Который поклялся возвратить вас вашему мужу.
Но Бертилла, похоже, не слышала этих слов, как не слышал их Роланд, потому что она просто смотрела на де Веррека. Они глядели друг на друга, и остальной мир перестал для них существовать.
Время остановилось, небо затаило дыхание, а рыцарь-девственник влюбился.
Часть третьяПуатье
Глава 10
Две игральные кости покатились по столу.
Стол был тонкой работы, с инкрустированными изображениями единорогов из серебра и слоновой кости, но сейчас его покрывала скатерть из темно-синего бархата с золотой бахромой. Бархат приглушал стук костей, на которые смотрели пятеро игроков.
– Кишки Господни! – воскликнул самый младший из них, когда кости остановились.
– Опорожнились прямо на вас, сир, – сказал другой мужчина, наклонившись над столом. – Трижды!
Ему приходилось вглядываться, потому что кости, пусть и выточенные из самой лучшей и самой белой слоновой кости, были размечены золотом, поэтому читались с трудом. Странное освещение внутри просторного шатра, сшитого из ткани, расцвеченной в красные и желтые полосы, еще более усложняло ситуацию. Впрочем, окрашивать этим полосам было особенно нечего – хотя утро уже переходило в день, небо укутывала пелена облаков. Мужчина вопросительно посмотрел на принца, ожидая его разрешения собрать кости. Принц кивнул.
– Два и один, – сказал человек, ухмыляясь. – Что, как понимаю, составляет три и увеличивает ваш мне долг до трех сотен.
– Ваша радость совершенно неуместна, – буркнул принц, хотя и беззлобно.
– Неуместна, сир, но все равно остается радостью.
– Боже, только не это! – Принц поднял взгляд, потому как в шатре стало вдруг шумно от проливного дождя. Тот стучал по полотну все утро, теперь же забарабанил, а затем хлынул с такой силой, что игрокам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. – Бог не любит меня сегодня!
– Он обожает вас, сир, но мою мошну предпочитает еще больше.
Принцу исполнилось двадцать шесть. Это был молодой красавец с копной светлых волос, казавшихся темными в причудливом освещении шатра. У него было скуластое лицо и глубоко посаженные глаза, черные, как те гагатовые пуговицы, что украшали высокий воротник его камзола королевского голубого цвета, по моде короткого и приталенного. Баску[29] распирал китовый ус, по кайме она была расшита жемчугом, с подкладкой из желтого шелка, и дополнялась золотым шитьем. Пояс для меча был из той же ткани, но с вышитой эмблемой принца – три пера из шелка цвета слоновой кости. Сам меч в ножнах стоял, прислоненный к креслу у входа в шатер. Принц подошел к откинутому пологу и глянул на дождевые тучи.
– Господи, неужели это никогда не прекратится?
– Постройте ковчег, сир.
– И чем его наполнить? Женщинами? Каждой твари по паре? Заманчивая идея! Две девчонки с золотыми волосами, две с черными, ну и парочка рыжих для разнообразия?
– Куда более предпочтительная компания, нежели звери, сир.
– Вам это по опыту известно?
Собравшиеся рассмеялись. Над шутками принцев положено смеяться, но этот смех был вполне искренним, потому что Эдуард Вудстокский, принц Уэльский, герцог Корнуоллский, граф Честерский и еще бог весть скольких земель, был веселым, приятным в обращении и щедрым мо-лодым человеком. Мужчина видный, он притягивал бы женские взоры, даже не будь наследником английского престола и, согласно мнению законников и советников его отца, также престола французского. Король Иоанн это отрицал, что вполне естественно. Из-за этих претензий английская армия и находилась во Франции.
Герб принца был гербом королевским, с изображением трех золотых львов Англии и французских лилий, а поверх них шла серебряная полоса с тремя похожими на штандарты ярлычками, указывающая на то, что он старший сын короля. Впрочем, сам принц предпочитал черный щит с тремя белыми, как алебастр, перьями.
Эдуард уныло посмотрел на небо.
– Проклятый Богом дождь, – буркнул он.
– Он скоро должен прекратиться, сир.