– В этой камере я познакомился с Женевьевой, – сказал он Кину.
– Здесь?
– Ее собирались сжечь как еретичку, – объяснил англичанин. – Уже приготовили костер. Для растопки принесли охапки соломы, а вязанки с хворостом сложили стоймя, чтобы горели помедленней. Так боль длится дольше.
– Исусе, – вырвалось у Кина.
– Точнее, не боль, – поправился Томас. – Агония. Ты можешь представить, чтобы Иисус сжигал кого-нибудь заживо? Можешь вообразить его заботящимся, чтобы костер горел помедленнее, потом наблюдающим за тем, как человек кричит и корчится?
Кина удивил сдержанный гнев в голосе Томаса.
– Нет, – осторожно ответил он.
– Я – дьявольское отродье, – с горечью сказал Томас. – Сын священника. Я знаю, что такое Церковь, но если бы завтра Христос снова сошел на землю, он бы понял, что Церковь – это ад.
– Все мы злые ублюдки, – неловко буркнул Кин.
– А ты недостаточно проворен с мечом, – переменил тему Томас. – Еще пять лет тренировки, и добьешься нужной скорости. Вот, попробуй этот.
Все оружие в камере было отобрано у врагов. Тут хранились мечи, секиры, арбалеты и копья. Многие представляли собой просто хлам, клинки ждали переплавки и перековки, но много было и годного вооружения, и Томас выбрал алебарду.
– Исусе, ну и штуковина! – воскликнул Кин, взяв в руки тяжелое оружие.
– Залита свинцом, – объяснил Томас. – Особого умения в обращении с ней не требуется, зато нужна сила. Однако умение тоже не помешает.
– Чтобы рубить-то?
– Думай о ней как о палице с клинком. Ею можно орудовать как дубиной, колоть и рубить.
Алебарда была короткой, всего пять футов в длину, с толстым деревянным древком. Лезвие, выкованное из стали, представляло собой с одной стороны топор, а с другой – изогнутый шип, оба конца древка венчали короткие острия.
– Меч – не слишком помогает против воина в доспехах, – заявил Томас. – Кольчугу не так-то просто разрубить, и даже вываренная кожа спасает от большинства ударов мечом. Против кольчуги еще может сработать укол острием меча, зато это, – он потрогал наконечник алебарды, – пробивает любой доспех.
– Тогда почему люди носят мечи?
– В битве? По большей части просто так. Если противник в доспехах, его нужно оглушить. Палица, моргенштерн, цеп или секира тут гораздо удобнее.
Томас развернул лезвие и показал изогнутый шип.
– При удаче ты можешь с помощью этой штуки повалить врага. Зацепи его или столкни, а потом добей ублюдка острием. Если нравится – бери, только повяжи под топорищем какую-нибудь тряпицу.
– Зачем?
– Если не хочешь, чтобы кровь стекала по рукоятке – она от этого станет скользкой. И попроси Сэма обмотать ее тетивой, чтобы хват был крепче. Городского кузнеца знаешь?
– Того, которого кличут Косым Жаком?
– Он заточит лезвие. Но сначала ступай во двор и поупражняйся. Изруби на кусочки один из столбов. У тебя есть два дня, чтобы стать мастером.
Двор уже был полон упражняющимися. Томас уселся на верхней ступеньке лестницы, что вела в донжон, и приветливо улыбнулся шевалье Анри Куртуа. Тот пристроился рядом, потом подогнул лодыжку и поморщился.
– Еще болит? – спросил Томас.
– Все болит. Я стар. – Шевалье Анри нахмурился. – Дашь мне десять?
– Шесть.
– Господи Исусе, только шесть? Как насчет стрел?
Томас поморщился:
– Стрел мало.
– Шесть лучников и стрел мало, – уныло подытожил Куртуа. – Может, проще распахнуть ворота замка?
– Так забот было бы куда меньше, – согласился Томас, заставив Анри улыбнуться. – Я выделю тебе тысячу стрел.
– Почему мы сами не можем их делать? – расстроенно поинтересовался кастелян.
– Лук я способен изготовить за два дня, – объяснил Томас. – Но на одну стрелу нужна неделя.
– Но ты ведь можешь взять стрелы у принца Уэльского?
– Надеюсь, – ответил Томас. – Он привезет сотни тысяч. Целый обоз со стрелами.
– И на каждую уходит неделя?
– Этим занимается много народа, тысячи людей в Англии. Одни режут древки, другие куют наконечники, третьи собирают перья, иные приклеивают и вяжут их, кто-то делает зарубки для тетивы, а мы пускаем стрелы.
– Десять латников? – забросил удочку Анри.
– Семь.
– Восемь, – сказал Куртуа. – Иначе ты оставишь мне чертову дюжину.
– С тобой будет четырнадцать, – возразил Томас. – А вскоре станет шестнадцать.
– Шестнадцать?
– Тот пленник в темнице. Его обменяют на Галдрика и двоих наших латников. Они должны прибыть со дня на день. Так что шестнадцать. Господи, да, имея шестнадцать человек, я бы удерживал этот замок до второго пришествия!
Они обсуждали способы обороны замка. Томас намеревался выступить на север и хотел бы забрать основную часть эллекина, но боялся оставить замок со слишком малочисленным гарнизоном. В большом зале стояли сундуки с золотом и серебром – Томас планировал переправить их в Англию. Треть причиталась его сеньору, графу Нортгемптонскому, но на оставшиеся деньги Бастард мог приобрести неплохое поместье.
– В Дорсете, – подумал он вслух, – На родине.
– Мне казалось, что твой дом здесь?
– Я бы предпочел жить в месте, где нет нужды каждую ночь выставлять часовых.
Анри улыбнулся:
– Звучит привлекательно.
– Тогда поедем с нами в Дорсет.
– И каждый день слышать ваш варварский язык? – в шутку ужаснулся Куртуа.
Ему уже перевалило за пятьдесят, и бо́льшую часть своей долгой жизни он провел в кольчуге и доспехах. У старого графа Бера шевалье командовал ратниками и, таким образом, был врагом Томаса, но молодой граф посчитал, что Анри слишком стар и чересчур осторожен.
Он небрежно предложил шевалье пост начальника ничтожного гарнизона Кастийон-д’Арбизона, когда тот будет отвоеван, но осада не удалась. Граф бросил Куртуа, и тот попал в плен. Бастард оценил богатый опыт и здравый смысл пожилого воина, сдержал обещание графа и назначил Анри своим собственным кастеляном. И ни разу об этом не пожалел. Куртуа был надежен, честен, стоек и полон желания заставить прежнего господина пожалеть о нанесенной обиде.
– Говорят, Жослен отправился на север, – сказал Анри.
Жослен – новый граф Бера, упрямец, до сих пор лелеявший мечту отвоевать Кастийон-д’Арбизон.
– В Бурж? – уточнил Томас.
– Возможно.
– А где расположен Бурж?
– На севере, – ответил Анри, хотя явно не был уверен. – Я бы поехал в Лимож и спросил дорогу там.
– А принц Уэльский?
– Он был где-то близ Лиможа, – осторожно сказал Куртуа. – По крайней мере, так говорят.
– Кто говорит?
– На прошлой неделе заходил один монах. Утверждал, что англичане рыскали где-то к северу от Лиможа.
– А где Лимож? – недоумевал Томас. – Бурж к востоку или к западу от Лиможа?
– Насколько мне известно, к северу, – ответил Анри. – Но у меня отложилось почему-то, что он также и к востоку. Лучше спросить отца Левонна, ему довелось много путешествовать.
Томас пытался представить себе карту незнакомой территории и заполнить ее в соответствии с туманными сведениями о местонахождении армий. Он знал, что французы стягивают силы: бойцы с юга Франции собираются в Бурже, тогда как северяне под началом короля наверняка сосредотачиваются где-нибудь близ Парижа. Но где принц Уэльский? Он ведет новое шевоше – опустошительный набег через самое сердце Франции, оставляя за собой сожженные фермы, разрушенные мельницы, города в руинах и истребленный скот. Шевоше – предприятие безжалостное, но оно разоряет врага. В конце концов, если французы хотят остановить англичан, им придется покинуть стены своих замков и крепостей и дать бой – тогда полетят стрелы. Сотни и тысячи стрел с гусиным оперением.
– На твоем месте я бы пошел на запад, – посоветовал Анри. – Сначала в Лимож, потом в Пуатье, а оттуда на север, в направлении Тура. Где-нибудь наверняка пересечешься с принцем.
– Пуатье расположен в Пуату?
– Естественно.
– Человек, пытавшийся ослепить Женевьеву, может быть там, – промолвил Томас, но не добавил, что там может находиться и Малис. Впрочем, он не знал, верит ли в существование меча.
– Как насчет Женни? – осведомился Куртуа. – Она останется здесь?
Томас покачал головой:
– Святой Павел учил, что жены должны повиноваться мужьям своим, но никто не удосужился втолковать это Женни.
– Как ее глаз?
Томас поник. Женевьева сшила кожаную повязку на глаз, которую не любила надевать, но уж лучше повязка, чем молочная белизна поврежденного глазного яблока.
– Брат Майкл думает, что глаз уцелеет, только видеть ничего не будет. – Томас пожал плечами. – Ей кажется, что она превратилась в уродину.
– Женни не может быть уродливой, даже если бы попыталась, – галантно заметил старый рыцарь. – А как насчет брата Майкла? Возьмешь его с собой?
Томас усмехнулся:
– Он в полном твоем распоряжении. Дай ему арбалет, – думаю, он научится стрелять и не попадать в самого себя.
– Ты не хочешь его брать?
– И смотреть, как он сохнет по Бертилле?
Куртуа хмыкнул.
– Боже, ну и быстр же он! – воскликнул шевалье, наблюдая, как Роланд де Веррек сражается с двумя соперниками одновременно, стремительно отражая их атаки своим мечом.
Казалось, это совсем не требует от него усилий, хотя оба соперника явно выкладывались целиком, стараясь преодолеть его защиту.
– Он едет с тобой на север, – произнес Анри.
– Таково его желание, да.
– Знаешь почему? Он больше не хочет быть рыцарем-девственником.
– От этого есть простое средство! – Томас рассмеялся. – Удивляюсь, отчего это он до сих пор не прибег к нему.
Шевалье Анри смотрел за боем Роланда.
– Он великолепен! Как ему удалось отразить тот выпад?
– Искусство, – ответил Томас. – И тренировка.
– И целомудрие, – добавил Куртуа. – Де Веррек убежден, что тайна его искусства кроется в целомудрии.
– Господи, тогда я должен быть настоящим слабаком! Он серьезно?
– А перед тем как ему жениться на Бертилле, ее нужно сделать вдовой. И он не намерен терять свою девственность до свадьбы.