– Сотен шесть, мессир. Или семь.
Итак, шестьсот или семьсот французов без движения стояли в долине. Большинство сняло шлемы из-за жары, но на многих красовались широкополые шапки с причудливыми белыми перьями – очевидное доказательство того, что неприятностей они не ожидают. Рядом располагались легкие повозки, груженные копьями и щитами. Эти французы понятия не имели, что противник находился настолько близко к ним. Некоторые спешились, а кое-кто даже растянулся на траве, словно прикорнув. Слуги выгуливали лошадей без седоков по пастбищу, где кони местных крестьян щипали траву. Люди разбились на группки, передавая по кругу бурдюки с вином. Капталь не различал гербов на двух стягах, потому что они обвисли в безветренном жарком воздухе, но само присутствие штандартов означало, что среди конников находятся и сеньоры, а сеньоры – это выкуп.
– Их больше, чем нас, – сказал де Бюш, затем помолчал, а его скакун бил копытом по кучке опавших листьев. – Вдвое больше, но мы гасконцы.
При нем имелось три с небольшим сотни ратников, все в шлемах, со щитами и готовые к бою.
– Почему они медлят? – спросил один из воинов.
– Вода? – высказал предположение капталь. День выдался жарким, обе армии двигались быстро, лошади страдали от жажды, а на возвышенностях воды не было, и де Бюш пришел к мнению, что арьергард давал коням вдоволь напиться из речки. Он повернулся в седле и махнул Гунальду, своему оруженосцу:
– Шлем, щит, копье. Секиру держи наготове.
Потом капталь посмотрел на знаменосца; тот перехватил его взгляд и ухмыльнулся.
– Сомкнуться! – крикнул он воинам.
Затем взял шлем, откинул его забрало и надел поверх кольчужного капюшона. Просунул левую руку через петлю черно-желтого щита и ухватился за рукоятку. Оруженосец помог ему приладить копье. Все воины на опушке леса тоже готовились к бою. Некоторые просто обнажили мечи, а Гийом, могучий воин верхом на таком же могучем жеребце, помахивал шипастым моргенштерном.
– Не трубить! – распорядился капталь.
Если дать сигнал к атаке, у врага появится несколько лишних секунд. Лучше просто выскочить из леса, и тогда французы сообразят, что смерть пришла к ним в гости в этот теплый день, когда гасконцы проделают уже половину пути по склону.
Лошадь капталя заржала и снова забила копытом.
– За Бога, Гасконь и принца Эдуарда! – провозгласил де Бюш.
И ударил коня шпорами.
«Клянусь Господом! – подумал он. – Нет ничего, что способно сравниться с этим чувством». Добрый конь, крепкое высокое седло, копье и враг, захваченный врасплох. Предвечерний час наполнился грохотом, комки грязи вырвались из-под тяжелых копыт, когда триста семнадцать конников вылетели из леса и понеслись вниз по склону. Штандарт капталя, с ярко выделяющимися на черном поверх желтого поля кресте серебряными раковинами, затрепетал, когда знаменосец взметнул его.
– Святая Квитерия и Гасконь! – выкрикивали теперь воины.
Капталь рассмеялся. Святая Квитерия? Это была девушка-христианка, которой за отказ выйти замуж за сеньора-язычника отсекли голову. Однако ее обезглавленное тело подобрало отрубленную и окровавленную голову и отнесло в одно место в горах, где, говорят, и по сей день случались чудеса. Квитерия считалась святой покровительницей Гаскони. Долбаная девственница! Но вдруг она свершит то чудо, которое так им нужно? Когда у врага восемьдесят семь штандартов, как тут без чуда?
– Святая Квитерия и святой Георгий! – вскричал капталь.
Тут он увидел француза, развернувшего лошадь навстречу атаке.
У противника не было ни копья, ни щита, только обнаженный меч; и де Бюш сжал левый бок коня коленом, и тот послушно повернул. Казалось, скакун угадал желание хозяина и, пересекая дорогу, перешел на галоп. Копье капталя впилось французу в живот, с легким скрежетом пронзило кольчугу и ударило в одно из нижних ребер. Гасконец выпустил древко и выпростал правую руку, чтобы оруженосец вложил в нее секиру. Это оружие он предпочитал мечу. Секира брала кольчугу, даже латы. Де Бюш снова тронул коня коленом и обрушился на обратившегося вспять врага. Он рубанул секирой и ощутил, как та дробит череп. Капталь высвободил лезвие, вскинул щит, отражая робкий удар мечом слева, и краем глаза увидел, как нападающий растворился в кровавом мареве, когда моргенштерн Гийома смешал в кучу шапку с белым пером, череп и мозги.
Гасконские конники ударили по врагу. Бой не был честным. Арьергард французов отдыхал, пребывая в уверенности, что если кто в их армии и увидит противника, то это будет авангард, но вместо этого враг обрушился именно на них и устроил резню. Капталь убивал и гнал коня дальше, не давая французам хоть как-то опомниться. Гуще всего те скопились около брода, где под ивами собралась толпа людей и лошадей, и де Бюш свернул в ту сторону.
– За мной! – издал он клич. – За мной! Святая Квитерия!
Воины поворачивали коней следом за командиром; парни в кольчугах, с блестящей сталью и на могучих лошадях. На скакунах с белыми глазами, оскаленными мордами, в забрызганных кровью чепраках. Капталь врезался в беспорядочную массу французов и замахал секирой. Он слышал крики, пугал вражеских коней, врубался в толпу, не переставая орать. Французы уже бежали. Они взбирались в седла и давали шпоры. Некоторые кричали, что сдаются, а по всему заливному лугу рыскали гасконцы: они убивали, разворачивали и гнали коней, чтобы убивать снова. Капталь думал, что ему придется пробиваться через толпу, но толпа рассеялась, обратилась в бегство. Нет ничего проще, чем истреблять удирающих. Его скакун сам нацеливался на лошадь беглеца, набирал ход, выжидал, когда толчок коленом известит о том, что секира свершила свое дело, и высматривал новую жертву. Слева и справа от де Бюша другие гасконцы проделывали то же самое. За ними оставался след из истекающих кровью и корчащихся людей, лошадей – без седоков и убитых, – а они все пришпоривали коней, преследуя и разя, вымещая в этой оргии смерти все досады многодневного отступления.
Один из французов потерял голову и слишком резко повернул лошадь влево. Животное не удержалось. К луке седла у него были приторочены две окровавленные гусиные тушки, и когда лошадь повалилась, полетели перья.
Француз заорал – упавший конь придавил и сломал ему ногу, – потом попытался увернуться от падающей секиры капталя. Крик оборвался. Звала на помощь женщина, но ее мужчина сбежал, бросив ее в окружении гасконцев на залитом кровью поле.
– Труби отбой! – приказал де Бюш трубачу.
Его воины убивали. Они одержали верх, захватили по меньшей мере троих знатных сеньоров и положили множество врагов, а сами почти не пострадали, но беглецы удирали к главным силам французов, и пройдут считаные минуты, прежде чем армия примет меры и тяжеловооруженные конники пойдут в контратаку. Поэтому капталь увел своих обратно вверх по склону и скрылся в лесу. Долина, выглядевшая такой мирной, была покрыта кровавыми пятнами и усеяна телами.
Две армии встретились.
– Аббатство Святого Жуньена? – переспросил крестьянин. – Конечно, мессир. Езжайте по долине. – Его заскорузлый палец указал на север. – Это рядом, мессир. За утро можно волов туда и обратно сгонять.
Крестьянин молотил зерно, когда эллекин подъехал к деревне, и заметил всадников, только когда их тени легли на дверь гумна. Он уставился на пришельцев в немом изумлении, а потом упал на колени и пригладил пятерней челку. Томас сказал, что селянину ничего не грозит, они не причинят ему вреда, а потом, в сотый раз за время пути, задал вопрос, не известно ли ему про аббатство Святого Жуньена. И вот впервые нашелся осведомленный человек.
– Там монахи живут, мессир, – тараторил крестьянин, стараясь быть полезным. Он поглядывал куда-то влево – в той стороне, очевидно, жила его семья.
Его цеп – две деревянные дубинки, соединенные ремешком из кожи, – лежал в отдалении, на случай если эти мрачные люди на конях по ошибке примут инструмент за оружие.
– Кто твой господин? – осведомился Томас.
– Аббат, мессир, – сказал крестьянин.
– Какие там монахи? – спросил Бастард.
Вопрос озадачил простолюдина.
– Черные, мессир? – неуверенно предположил он.
– Бенедиктинцы?
– Ах да, бенедиктинцы. Вроде бы. – Крестьянин улыбнулся, хотя явно понятия не имел, кто такие бенедиктинцы.
– Другие солдаты сюда заглядывали?
Тут к селянину вернулась уверенность.
– Давно никого не было, мессир. Но в День святой Перпетуи появлялись несколько человек, это я помню. Приходили, да. Но не оставались.
– И с тех пор никого?
– Нет, мессир.
День святой Перпетуи миновал полгода назад. Томас бросил крестьянину серебряную монету и развернул коня.
– Едем на север! – крикнул он спутникам и поскакал в указанном направлении.
Были сумерки, а значит, время подыскивать место для ночлега. Там, где бегущая по долине река делала поворот, примостились под сенью дубов несколько хибар, но в северной оконечности долины, укрывшись за выступом леса, находилось село или маленький городок, присутствие которого выдавал дым очагов. Где-то там должно быть и аббатство. Два ворона перелетели через реку, черные на фоне темнеющего неба. Звонил колокол, сзывая народ к вечерне.
– Там город? – Раймер, ратник графа Уорика, скакал рядом с Томасом.
– Не знаю. Но обычно вокруг монастыря вырастает какая-нибудь деревушка.
– Монастыря? – удивился Раймер.
– Я еду туда.
– Помолиться? – с иронией предположил Раймер.
– Да, – отрезал Бастард.
Ошарашенный ответом, верзила прикусил язык. Томас свернул сразу за долиной и увидел поросшие ивняком берега реки, а сразу за рекой – деревню и башни монастыря. Монастырь оказался на удивление большим. Его окружала массивная стена, и над всем этим господствовала высокая церковь аббатства.
– Остановиться можно в деревне, – предложил Раймер.
– Там должна быть таверна, – отозвался Томас.
– На это и расчет.
– Мои люди тоже останутся здесь.