– Я не знал.
– Говорят, что из костей девственницы сталь получается самая крепкая.
– Полагаю, это вполне разумно.
– А девственницы – редкий товар, – заметил шотландец. – Но ваши оружейники, сир, заботятся о своей стали. Они куют добрые нагрудники, шлемы и поножи. Такие прочные, что им по силам остановить дешевую английскую стрелу.
Король кивнул. Ему пришлось признать, что лорд говорит разумные вещи.
– Так вы думаете, мы чрезмерно опасаемся английских лучников?
– Я думаю, сир, что, если вы поскачете на англичан, они разорвут вас на клочки. Даже плохая стрела способна поразить лошадь. Но если вы вступите в сражение пешими, государь, то стрелы будут отскакивать от качественной французской стали. Стрелы смогут проткнуть щит, но не пробьют доспехи. Ублюдки с таким же успехом могли бы швыряться в вас камнями.
Иоанн разглядывал стрелу. При Креси, как он знал, французы атаковали на конях, и лошадей убивали сотнями, а в последовавшем хаосе сотнями гибли и латники. Англичане сражались пешими. Всегда пешими. Этим они и прославились. Их разбили в Шотландии – шотландские пикинеры истребляли их толпами, – и то был последний раз, когда англичане шли в бой верхом. Король понял, что враги усвоили урок. Значит, теперь пришла его пора. Французские рыцари не знали иного способа воевать, как верхом на лошади. Это был благородный способ – величественный и пугающий, слияние человека, металла и коня, – но здравый смысл подсказывал, что Дуглас прав.
Град из стрел истребит лошадей. Иоанн еще раз ощупал гнутый наконечник. Значит, идти в бой пешими? Взять пример с англичан? И тогда стрелы им не помогут?
– Я поразмыслю над вашими словами, милорд, – сказал он Дугласу, возвращая стрелу. – И благодарю за совет.
– Оставьте стрелу у себя, сир, – ответил шотландец. – И одержите завтра великую победу.
Король коротко мотнул головой:
– Нет, не завтра! Завтра воскресенье. Божий мир. Кардиналы обещали поговорить с принцем и убедить его принять наши требования. – Он поглядел на север. – Если англичане все еще там, конечно.
Лорд Дуглас поостерегся высмеивать идею Божьего мира по воскресеньям. По его мнению, для истребления англичан подходил любой день. Но шотландец чувствовал, что убедил короля в уязвимости врага, поэтому почел за благо не перегибать палку.
– И когда вы одержите эту великую победу, сир, – добавил он, – и поведете в Париж пленников, захватите эту стрелу и храните ее в память о том, как англичане положились на оружие, которое их подвело. – Лорд помолчал, потом поклонился. – Желаю вам доброй ночи, сир.
Король ничего не ответил. Только вертел в руках стрелу с погнутым наконечником.
И грезил о Париже, гудящем от торжества.
На рассвете на деревьях повис туман. Все было серым. От дыма тысяч костров туман густел, и воины в кольчугах бродили в нем подобно призракам. Одна из лошадей сорвалась с привязи, проскакала через дубовую рощу и устремилась вниз по склону к далекой реке. Стук копыт заглох в тумане. Лучники прятали тетивы под шлемами или в кошелях, чтобы не отсырели. Воины водили точильным камнем по граням серых клинков. Разговаривали мало. Двое слуг ногами отгребали желуди подальше от привязанных лошадей.
– Странно, – заметил Кин. – Пони желудями кормить можно, а лошадей нельзя.
– Ненавижу желуди, – проворчал Томас.
– Для лошадей они ядовиты, а для пони – нет. Странно.
– Вкус у них слишком горький.
– Нужно вымочить их в проточной воде, – посоветовал Кин. – Когда вода перестанет окрашиваться, желуди не будут горькими.
У них под ногами было полно желудей. С дубовых ветвей свисала омела, но, когда Томас и Кин подошли к западной опушке леса, могучие дубы сменились каштанами, дикими грушами и можжевельником.
– Принято считать, – сказал Томас, – что вырезанная из омелы стрела не может пройти мимо цели.
– Как, бога ради, вырезать стрелу из омелы? Это же просто охапка хвороста.
– Стрела получится короткой.
Обе собаки бежали впереди, уткнув носы в землю.
– Эти с голоду не подохнут, – сказал ирландец.
– Ты их кормишь?
– Сами кормятся. Это же охотничьи псы.
Они вышли из леса и пошли через неровную полосу пастбища туда, где холм круто спускался к речной долине. Сама река скрывалась в тумане. Войсковой обоз остановился где-то внизу, на дороге, ведущей к броду. Из тумана проступили верхушки деревьев. К западу лежала другая долина, не такая глубокая. В Дорсете, подумал Томас, ее назвали бы ложбиной. Ближний к ним склон занимали террасы виноградников, а дальний – пашня, поднимавшаяся вплоть до широкого ровного плато. На плато не наблюдалось никакого движения.
– Это там расположились французы? – осведомился Кин, заметив направление взгляда Томаса.
– Точно, похоже, никто не знает. Впрочем, они где-то поблизости.
– Правда?
– Прислушайся.
Они замолчали, и через некоторое время Томас различил отдаленный голос трубы. Он уловил его минуту назад и гадал, не послышалось ли ему.
Псы навострили уши и посмотрели на север, и Томас из чистого любопытства направился на звук.
Англичане и их гасконские союзники расположились среди деревьев на вытянутом высоком холме к северу от реки Миоссон. Чтобы оторваться от французов, им требовалось пересечь реку. Она была неширокой, зато глубокой, и для переправы армии пришлось бы воспользоваться мостом у аббатства и бродом, лежавшим западнее. Такой переход занял бы определенное время и дал бы французам шанс напасть на войско, только частично переправившееся на другой берег. Возможно, поэтому армия не двинется с места. Никто не знал, чего ждать от врага.
Определенно можно было сказать, что некоторое время армия еще простоит, потому что знамена разместили на лугу, обрамлявшем лес на гребне продолговатого холма. Штандарты расположились с юга на север, отмечая места сбора ратников. Голос далекой трубы стал настойчивее, и на ее призыв англичане и гасконцы выходили из-под деревьев. Они гадали, не предвещает ли этот сигнал атаку. Лев на знамени графа Уорика развевался на южной оконечности гребня. Но хотя Томасу надлежало находиться именно там, он продолжал идти на север. Ложбина тянулась по левую руку от него. В том месте, где холм встречался с рекой Миоссон, склон был обрывистым, но по мере того, как Томас и Кин шли на север, ложе долины поднималось, склон становился более пологим. К тому времени, когда они достигли стяга принца Уэльского с изображением перьев, склон слева стал пологим и низким, образуя лишь небольшое углубление между этим гребнем и холмом с плоской вершиной далее к западу. Впрочем, реши французы повести атаку с того дальнего холма, на легкую дорогу им рассчитывать не приходилось. Длинный склон пересекали виноградники, их лозы привязали ивовыми ветвями к пеньковым канатам, растянутым между столбами из стволов каштанов. Как будто этого было мало, поперек склона протянулась самая густая живая изгородь, которую Томасу когда-либо доводилось видеть: шириной в десять-двенадцать футов, она представляла собой непроходимое переплетение колючих кустов и молодых деревьев. Изгородь прорезали два широких проема, в которых повозки оставили глубокие колеи, и теперь лучники сосредотачивались по обеим сторонам этих проемов. Английские флаги находились шагах в сорока или пятидесяти позади исчерченных колеями проходов.
Кин наблюдал, как собирается английская армия. Шеренги воинов в кольчугах и доспехах. Шеренги воинов с секирами и молотами, с цепами, дубинами, мечами и копьями.
– Они ожидают нападения? – с тревогой спросил он.
– Сомневаюсь, что кто-то знает, – ответил Томас. – Но пока ничего не происходит.
Снова запела труба, теперь гораздо ближе. Те из лучников, кто сидел, встали, некоторые надели на луки тетиву. Стрелы они потыкали в траву, готовые брать их и пускать.
– Это доносится с того холма. – Ирландец устремил взор на широкое и плоское возвышение на западе.
На нем никого не было видно. Два всадника в ливреях принца Уэльского галопом вылетели из леса и, остановившись у одного из проемов в изгороди, стали смотреть на запад. Теперь под английскими штандартами собралась плотная толпа ратников. Томас понимал, что ему следует вернуться к южной оконечности линии, туда, где холм вырастал над долиной реки Миоссон. Но едва он развернулся и зашагал в том направлении, снова взвыла труба.
Три резкие ноты, все протяжные, и когда третья стихла, на холме с плоской вершиной появился всадник. До него было полмили, может и больше, но Томас различил яркой расцветки тунику, а потом увидел, как человек поднял над головой толстую палку с белой тряпицей и помахал ею.
– Герольд, – сказал Хуктон.
Последовала пауза. Французский герольд просто смотрел на удерживаемый англичанами холм, хотя мог обозреть лишь малую часть войска принца, потому как оно скрывалось за густой живой изгородью из боярышника.
– Он так и будет там торчать? – поинтересовался Кин.
– Ждет английского герольда, – высказал предположение Томас.
Но прежде чем какой-либо из герольдов принца успел встретиться со своим французским коллегой, на горизонте появилась группа всадников. На них были красные или черные одежды, и они гнали коней вниз по пологому склону, к месту, где начинались виноградники.
– Три кардинала! – воскликнул Томас.
В группе насчитывалось шесть ратников в доспехах, но по большей части всадники были служителями Церкви: священники и монахи в черном, коричневом или белом, а возглавляли их три кардинала в ярко-красных сутанах. Одним из них оказался Бессьер. Томас узнал его тушу и пожалел лошадь, которой приходится нести ее на себе.
Всадники, все, кроме одного, остановились в ложбине, и только один из кардиналов поскакал вверх по склону. Под взорами десятков англичан и гасконцев, столпившихся у широких проемов в живой изгороди, он ехал по узкой тропе между виноградниками.
– Расступись! Расступись! – послышались голоса за спиной у Томаса.