Джупона он не носил, а доспехи были начищены до блеска. Его лошадь, сдерживаемая поводьями, шла короткими шагами. На всаднике был турнирный шлем, увенчанный бледно-голубым плюмажем, а на маленьком черном щите красовалась белая роза. Белая роза без шипов, цветок Девы Марии. Вокруг шеи он обернул голубой шарф из тончайшего шелка. Шарф был женский, подарок Бертиллы. Воин проскакал по дороге, вьющейся между виноградниками, доехал до ровного дна мелкой долины, развернул коня и стал ждать, когда кто-то из шестерых французов примет его вызов.
Один принял. Могучий воин из Парижа, быстрый как молния и сильный как бык; его доспехи не были отполированы, а синий джупон был таким темным, что казался почти черным. Вышитый на джупоне и намалеванный на щите герб изображал красный полумесяц. Он приблизился к Роланду де Верреку.
– Предатель! – прокричал француз.
Роланд промолчал.
Обе стороны наблюдали. Другие зачинщики удалились от виноградника за живую изгородь и смотрели оттуда.
– Предатель! – оскорблял парижанин.
Роланд де Веррек снова промолчал.
– Я не стану тебя убивать! – продолжал противник. Его звали Жюль Лангьер, и его ремеслом было сражаться. Он поднял копье – шестнадцать футов ясеня, увенчанные стальным наконечником. – Я не стану тебя убивать! – пообещал детина. – Я в цепях приведу тебя к королю, чтобы он сам тебя казнил. Может, убежишь, пока не поздно?
Роланд де Веррек ответил тем, что опер копье на правое колено, опустил забрало, а потом снова вскинул оружие.
– Жюль! – крикнул один из французов. – Следи за его копьем. Веррек любит поднимать его в последний момент. Береги голову.
Лангьер кивнул.
– Эй, девственник! – гаркнул он. – Можешь еще сбежать! Я не буду тебя преследовать!
Роланд взял копье наперевес. Его лошадь сделала несколько коротких семенящих шагов. Слабо различимая неровная колея по диагонали пересекала поле перед ним, и гасконец это заметил. Он видел, где именно колеса прорезали в почве борозду. Неглубокую, но достаточную, чтобы лошадь споткнулась. Роланд решил держаться слева от колеи. Он почти ничего не чувствовал. Или, точнее, наблюдал за собой как бы со стороны, словно покинув свое тело. Судьба следующих мгновений зависит от мастерства, от хладнокровного владения собой. Ему не доводилось сходиться с Лангьером на турнирах, но Роланд наблюдал за ним и знал, что, нанося удар, парижанин любит низко пригибаться в седле. Это делало его не такой крупной мишенью. Лангьер съеживался, отражал копье соперника крепким щитом, а затем со стремительностью змеи разворачивался и нападал сзади, пользуясь своей короткой тяжелой палицей. Прием срабатывал много раз. Жюль хранил палицу в глубоком кожаном мешке, притороченном с правой стороны седла чуть позади колена, и умел выхватить ее в мгновение ока. Вынуть и нанести удар на обратном замахе, и когда палица расплющит шлем, Роланд ощутит лишь внезапную белую вспышку в черепе.
– Трус! – надрывался Лангьер, пытаясь раззадорить Роланда.
Тот по-прежнему молчал. Он вытянул левую руку и сбросил щит. Он будет драться без него.
Этот жест, видимо, взбесил Лангьера, который без дальнейших слов погрузил в коня шпоры, погнав его вперед. Роланд ответил тем же. Двое всадников сближались.
Расстояние не было достаточно большим, чтобы кони успели перейти на галоп, но по мере сближения лошади прибавили ходу. Обе хорошо знали свое дело, знали, чего хотят от них наездники. Роланд управлял животным коленями, ведя его слева от колеи. Веррек приподнял острие копья, нацелив его в глаза Лангьеру. Теперь противники сблизились, и весь их мир свелся к топоту копыт. Лангьер повернул коня немного вправо, и тот на миг оступился, когда нога его ударила по неровной почве. Всадник согнулся, прикрывшись щитом, а его копье было направлено прямо в середину кирасы Роланда. Но когда лошадь споткнулась, копье взмыло вверх, а Лангьер отчаянно пытался повернуть животное вправо, давя коленом, но конь уже упал на передние копыта и скользил по траве, покрытой пенной кровью. Рыцарь заметил, что копье противника, вместо того чтобы целиться ему в голову, вонзилось в грудь его скакуна.
– Это не турнир, – заговорил наконец Роланд.
Он развернул жеребца, бросил копье, выхватил меч, который звался Дюрандаль, и поскакал назад, туда, где Лангьер пытался выбраться из-под упавшей и умирающей лошади. Парижанин хотел вытащить свою палицу, но конь придавил оружие, и Дюрандаль огрел француза по шлему. Голова его резко дернулась в одну сторону, потом в другую, когда меч нанес по шлему очередной удар.
– Сними шлем, – велел Роланд.
– Ступай и помочись на задницу своей мамаши, девственник.
Меч еще раз блеснул, наполовину оглушив Лангьера, а потом острие меча проникло между верхним краем забрала и ободом шлема.
Клинок уперся в переносицу парижанина и замер.
– Если хочешь жить, – спокойно потребовал Роланд, – сними шлем.
И убрал меч.
Лангьер завозился с пряжками, удерживающими шлем на месте. Другие поединщики наблюдали, но не предприняли никаких попыток прийти на помощь. Они находились здесь, чтобы драться один на один, вмешаться в поединок было бы не по-рыцарски. Поэтому французы просто смотрели на Лангьера, когда тот снял шлем, обнажив прилизанные черные волосы. Струйка крови текла по его лицу из пореза, нанесенного Дюрандалем.
– Возвращайся к своей армии, – приказал Роланд, – и передай Лабруйяду, что девственник идет его убивать.
Настал черед Лангьера промолчать.
Роланд развернул коня, вложил Дюрандаль в ножны и дал коню шпоры. Он отправил свое послание. До него доносились одобрительные возгласы англичан, наблюдавших за поединком через проем в живой изгороди, но ему было все равно.
Все только ради Бертиллы.
В тот день лорду Дугласу уже не суждено было убить ни одного англичанина. Он сломал ногу, когда лошадь упала, в его руку до кости вошла стрела, а другая сломала ребро и пронзила легкое, так что теперь при дыхании у него выступали кровавые пузыри.
Шотландец испытывал боль, ужасную боль, и его отнесли к дому, в котором провел ночь король. Там хирурги-цирюльники сняли с него доспехи, срезали стрелу вровень с телом, оставив наконечник внутри, и полили рану медом.
– Найдите телегу и отвезите его в Пуатье, – приказал один из хирургов воину с красным сердцем на одежде. – Монахи аббатства Сен-Жан позаботятся о нем. Везите медленно. Представьте, что доставляете молоко и не желаете превратить его в масло. Ступайте. Если хотите, чтобы он снова увидел Шотландию, ступайте!
– Везите его к чертовым монахам, – бросил Скалли своим товарищам, – а я иду сражаться. Иду убивать.
К дому подносили других раненых. Они шли с маршалом Клермоном, который ударил по лучникам на правом фланге английского войска, но враг вырыл там канавы, где лошади увязли, а иные переломали копыта в ямах, и все это под ливнем стрел. Атака захлебнулась таким же жалким образом, как и бой в болоте.
Но теперь, после того как зачинщики бросили свой вызов и Лангьер лишился лошади на виду у всей французской армии, пришел час главного удара на английский холм. Дофин возглавлял первую баталию французов, но при этом его тщательно оберегали отборные рыцари из отцовского ордена Звезды. Отряд дофина насчитывал более трех тысяч воинов. Они шли в пешем порядке, сбивая каштановые столбы виноградников и топча лозы, по мере того как взбирались по пологому склону занимаемой англичанами возвышенности. Над их головами колыхались знамена, а за спиной, над отрядом короля, гордо реяла орифламма – длинный штандарт с двумя хвостами, сшитый из алого шелка, боевое знамя Франции. Сейчас он развевался, и это был знак: пленных не брать. Захватить ради выкупа какого-нибудь богача было мечтой всякого рыцаря, но в начале битвы, когда важнее всего сломить врагов, раздавить, перебить и запугать, любезности со сдачей были неуместны. Когда орифламму сворачивали, это означало, что французы вправе позаботиться о своей мошне, но до этого момента никаких пленных, только убийство. И вот орифламма реяла, перетекая из стороны в сторону красными сполохами на фоне утреннего неба, а за баталией дофина шла вторая баталия, под началом его дяди. Она приближалась к основанию неглубокой долины, где барабанщики выбивали ритм марша на своих огромных нэкерсах, гоня воинов дофина вверх по холму, к славной победе.
Для англичан и гасконцев, по меньшей мере тех из них, кто имел возможность выглянуть за изгородь, соседний холм и долина наполнились морем воинских доспехов, шелками и сталью, плюмажами и клинками. Масса закованных в металл людей в ярких красно-синих и бело-зеленых сюрко шла под гордо развевающимися знаменами знатных родов. Барабаны сотрясали утренний воздух, трубы вонзали свой глас в небо, и наступающие французы кричали – не потому, что они уже одержали победу, но чтобы укрепить свой дух и запугать врага.
– Монжуа Сен-Дени! – провозглашали они. – Монжуа Сен-Дени и король Иоанн!
Арбалетчики располагались на флангах французов. При каждом состоял помощник, переносящий большую павезу – щит в рост человека, за которым арбалетчик мог в безопасности от смертоносных английских стрел перезарядить свое оружие. Стрелы еще не летели. Первые ряды французского авангарда обозревали большую изгородь и широкие проемы в ней, и сквозь эти проемы виднелись англичане, стоявшие под своими знаменами. Забрала французы подняли, и опустить их предстояло только с появлением стрел. Все воины в передних рядах были в латах, и большинство без щитов. Лишь те, кому дорогие доспехи были не по карману, тащили ивовое прикрытие. Некоторые наступали с укороченными копьями – их расчет строился на том, чтобы сбить англичанина с ног, а другие воины добьют упавшего врага секирой, палицей или моргенштерном. Мечи были мало у кого. Меч не способен ни проткнуть, ни сокрушить броню. Воина в латах следует сбить с ног утяжеленным свинцом оружием, а потом молотить, превращая в месиво.
Дофин не кричал. Он настоял на том, чтобы идти в самом первом ряду, хотя силой и не мог потягаться с отцом. Принц Карл был худощав, узкоплеч, с длинным носом и кожей такой бледной, что она напоминала выбеленный пергамент. Ноги у него были такими короткими, а руки такими длинными, что иные придворные называли его за глаза обезьяной. Но это была умная молодая обезьяна, понимающая, что людей нужно вести за собой. Необходимо, чтобы принца видели впереди. Он надел доспехи, выкованные для него в Милане; их натирали песком и уксусом так, что солнечные лучи отражались от них головокружительным хороводом. Поверх нагрудника был надет синий джупон с вышитыми золотом королевскими лилиями. В правой руке юноша сжимал меч. Отец настоял, чтобы сын выучился сражаться м