– Дяди Володи, – ответил Денис. За Артёмом водилась привычка всё про всех разведывать. К тому же новая, блестящая хромом «Волга» – машина не рядовая.
– Поня-я-ятно, – прищурился Артём, решив, что это действительно дядя, родственник Дениса, и прикидывая, что раз он ездит на такой машине, то с Денисом желательно дружить – так был устроен Артём.
Вечером Лука в эфире не появился. В прошлый раз юнга рассказал, что связь между ними устроена не по прямой, и волна отражается не то от облаков, не то ещё от чего-то, и не всегда погода подходит для связи. Но богатое воображение мальчика начало придумывать всякие вероятности: шторм, столкновение с айсбергом или даже нападение пиратов. Денис до девяти просидел за радиостанцией, слушая мягкий шум эфира, напоминавший сегодня морские волны (Денис никогда ещё не слышал моря вживую, но был убеждён, что это именно морские волны). Он водил по листу, вырванному из альбома, грубым строительным карандашом, выделяя из белизны бумаги силуэт корабля, плывущего будто в тумане, и его отражение в воде… Этот корабль, случись оценить его понимающему в рисовании человеку, был бы найден очень живописным. Ещё удивительнее было то, что изображён был действительно «Равенск», сухогруз с портом приписки «Владивосток», связь с которым пропала уже более месяца назад.
Глава 5. Гроза
Жара, как часто бывает в этих местах, закончилась большой грозой. К полудню следующего дня на горизонте появилась серая пелена. Разогретый воздух казался потяжелевшим; птицы в дачных садах притихли, зато со стороны карьеров доносились непрерывным потоком пронзительные крики чаек.
В новостях сообщали о дождях на севере области, но про восток сказано ничего не было, и Денис, не ожидая непогоды, с четырёх часов возился с катамараном. После знакомства с Лукой он снова, с утроенной энергией, взялся за начатый ещё с дедушкой деревянный флот: теперь к катамарану добавится сухогруз. Денис не знал, с чего начать его постройку – схем под рукой не было. Но разве нельзя делать всё на одной интуиции? Разве не так работают изобретатели?
Решив передохнуть, он принёс снизу радиоприёмник, наушники и пару карамельных конфет в жёлтой обёртке. До условленного времени связи оставался ещё час. Денис, нацепив наушники, подогнал красный флажок к нужной частоте. Шла вечерняя музыкальная программа. Передавали концерт Паганини ля минор для скрипки с оркестром (слова эти, впрочем, для Дениса значили не больше, чем термины радиолюбителей для музыканта). Скрипка солиста плакала, смеялась, выражала одно за другим разные состояния человеческой души, и делалось это так пронзительно, что невозможно было не поддаться эмоциям. Знания музыки не требовалось для того, чтобы чувствовать музыку – это открытие поразило мальчика, и он погрузился в звуки, совершенно отключившись от внешнего мира.
Снаружи поднимался ветер; шумели высокие берёзы, тучи наползали стремительно, так что нельзя было разобрать, темнеет ли от того, что солнце катится за горизонт, или от того, что всё гуще и гуще непогода.
Первые капли ударили по металлу крыши, упали на сухой песок дорожек. В калитку постучали, но мальчик, занятый музыкой, не слышал этого. Не услышал он и хриплого мужского голоса, громко назвавшего его имя: «Денис!» Через минуту в люке чердака показалась голова мамы. Незнакомый старик, который во время начинающейся грозы стоял под окнами и звал её сына, вызвал в ней не страх, не удивление, а ярость, и ярость эта была направлена на Дениса: «Что ещё он натворил?! Что ещё он устроил, чтобы осложнить ей жизнь в такой важный момент?»
– Денис! – она увидела в глубине чердака фигуру сына, сидящего в наушниках перед окном. Затем посмотрела на дощатый пол, который в полумраке выглядел тёмно-бордовым (по крайней мере, в тот момент он показался ей тёмно-бордовым). Не находя в себе смелости подняться, наступить на него, она вдруг схватила лежавший рядом деревянный угольник, размахнулась и кинула в мальчика. Однако в тот момент, когда её рука уже завершала бросок и готова была выпустить инструмент, кто-то схватил её за лодыжку. Закричав, она пропала в тёмном прямоугольнике люка. Одновременно с этим громким, пронзительным криком угольник ударился о лист фанеры, стоявший у стены, и с грохотом упал на пол.
Денис скинул наушники, вскочил, оглянулся, ища источник шума, затем подбежал к люку: мама сидела внизу, на полу, обхватив руками правую ногу, и смотрела на распахнутую настежь дверь. Ветер трепал занавеси, пахло водой, дождём. Мальчик быстро спустился и хотел спросить, что случилось, но лицо матери, искажённое только что пережитым ужасом, заставило его отступить в глубь кухни-гостиной. Он прижался спиной к комоду. Тело его тряслось от страха и холода, вливавшегося снаружи и расползавшегося по комнатам.
Мама встала, потёрла ногу, сделала шаг в сторону сжавшегося и зажмурившегося Дениса, затем повернулась, выгребла мелочь из-под клеёнки, укрывавшей стол, взяла зонт:
– Мне надо к председателю. Нет, на перекрёсток.
Хлопнула входная дверь.
Денис, ничего не понимая, потерявшись от пережитого, от всё ещё не покидавшего его чувства острого испуга, забежал в комнату и выглянул в окно: мамы не было видно. Руки его дрожали. Не было понятно, ушла ли она или всё ещё где-то рядом. И опять Денис никак не мог отойти от окна и всё смотрел и смотрел на то, как резкие порывы треплют смородину и сливу, как косыми линиями падают на стекло капли и слушал, как шумит ветер и громыхают листы оцинкованной стали на крыше. Иногда он вздрагивал от близкого грома, иногда закрывал глаза.
Ему казалось, что он просидел так целую вечность.
Снаружи шумело и гремело, но ливень так и не начинался. Часа через полтора ветер стал стихать: буря уходила дальше на юго-запад. Послышался звук мотора, в котором Денис сразу узнал «Волгу». Хлопнула калитка. В дом поднялись мама и дядя Вова. Денис бросился в кровать, чтобы если кто-нибудь из них войдёт, прикинуться спящим: это иногда уберегало его от бед.
Послышался вздох Страуса, громкий и долгий:
– Маша, давай выпьем чая, успокоимся. Надень это. Ну надень, замёрзнешь.
– Это был отец, я тебе говорю! – прошептала мама.
– Ты просто упала с лестницы. И ветер. Люди принимают ветер за… Хорошо, что обошлось. Видишь – я здесь, не бойся, – послышался скрип, кто-то передвигал стулья.
– Я не останусь больше в этом доме ни минуты. Слышишь? Ты слышишь меня?
– Слышу, слышу. Успокойся, – мужской голос тоже перешёл на шёпот.
– Нет, ты не понимаешь! Всё проклято!
– Хорошо, давай просто пойдём ко мне. Там много места, только кровати застелить. Пойдём?
Звякнули чашки, что-то упало на пол.
– А где Денис?
– Я не знаю! На своём чердаке!
Раздался тихий стук в приоткрытую дверь денискиной комнаты. Не дождавшись ответа, дядя Володя вошёл в комнату.
– Денис, ты спишь? Денис, вставай. Маме нужна и твоя помощь.
«Он ничего не понимает!» – подумал мальчик. Хотелось просто ждать, когда всё само собой успокоится, когда его оставят, однако Страус не уходил. Лежать к нему спиной в тёмной комнате было страшно. Не выдержав этого напряжения, Денис перевернулся на кровати, отползая к стене.
– Сегодня надо переночевать у меня. Здесь… – он замялся, на ходу выдумывая причину, – здесь молния может ударить. В антенну.
«Как же, молния. Дедушка два громоотвода поставил» – подумал Денис. Нахмурившись, он, не поднимая глаз, натянул ботинки и принялся завязывать непослушными, снова дрожащими пальцами шнурки.
Дом дяди Володи пах табаком и одеколоном. Запахи были резкие, чужие. Звучало всё тоже по-чужому, более звонко. Денису выделили маленькую комнату с окном, смотревшим в сторону дедушкиного дома. На кровати лежали две подушки, скатанное трубкой шерстяное одеяло и постельное бельё, к которому было неприятно прикасаться. Когда Страус зашёл, чтобы помочь мальчику с постелью, Денис резко, тем же тоном, каким раньше ответил Артёму про девчонок, бросил:
– Я сам могу.
У противоположной стены стояли большой тёмный шкаф, два стула с развешанными на них майками и брюками и высокая табуретка. На табуретке дымилась чашка чая, белая с синей птицей; рядом лежала пачка печенья. «Юбилейное». Денис любил его – больше правда с какао. С некрепким какао, сваренным без сахара: такое пил дедушка. Сначала Денис не понимал, что может быть вкусного в горьком какао, но попробовав его однажды вместе со сладким печеньем, навсегда полюбил этот вкус.
Кровать он всё-таки заправил, разве что пододеяльник остался пустым: Денис укрылся им одним, отодвинув колючее одеяло к дальнему краю. До утра сознание мальчика, не способное погрузиться в тихие воды ночного отдыха, плавало по самой кромке сна, и миражи последних событий сопровождали его.
Глава 6. Свобода
Дядя Вова встал с рассветом. Шумел на газовой плитке чайник, стучали какие-то предметы, хлопали дверцы мебели. Звуки чужого дома, ме́ста, которым управляет большое незнакомое существо, должны были поддерживать холодок страха в груди мальчика, но бояться Денис устал: в это лето стремительно менялся не только мир вокруг него – менялся он сам.
Завтракали на веранде. Мама со вчерашнего вечера не сказала Денису ни слова и сейчас сидела в большом белоснежном халате с кружкой кофе напротив мальчика. Что-то поменялось в её отношении к Денису. Раньше она следила за мальчиком взглядом надзирателя или начальника, выискивая промахи и ошибки (порою мнимые), или просто теряла к нему интерес; теперь же она избегала смотреть на сына, будто боялась его.
Ковыряя неудобной ложкой омлет, Денис готовился задать вопрос, готовился тщательно: мальчик начинал понимать, как работает интонация, с которой произносятся слова. «Как с Артёмом» – это было самое сильное, секретное оружие Дениса. Ещё надо посмотреть на дядю Володю. Он точно знал – надо. И не отвести потом глаз. Собравшись, он положил ложку:
– Можно я пойду в наш дом, на чердак? Корабли делать.